Екатерина Вадимовна Мурашова - Барабашка - это я: Повести
— Ну, наверное, это… — замялся Сенька. — Хотела, чтоб предсказала ты ей…
— Во! — обрадовалась Глашка. — Точно! И я так поняла. Только поздно. А сначала-то растаяла, думала, дура набитая, что она просто так с добром ко мне… — Глашка скрипнула зубами и запрокинула назад голову, чтобы не вылились навернувшиеся слезы.
— Ну, а потом чего? — Сенька понимал, что Глашке тяжело говорить, но был не в силах сдержать свое любопытство.
— Потом ясно что, — вздохнула Глашка. — Чего хотела, того и добилась. Сказала я ей…
— Ну и чего вышло?
— Чего у училок выходит?.. Девочка у нее вышла. Танечка. Лицом смазливая, в нее. Нравом капризная.
— А муж?
— Без никакого мужа! — Глашка торжествующе улыбнулась. — Бросит он ее и уедет. У него дома-то — семья…
— Так и сказала ей? — ахнул Сенька.
— Так и сказала… А вот гляди! — снова оживилась девочка. — Как чудно получается! Нюре-то, почитай, то же самое вышло, а только ей — в радость, а училке — как гриб поганый съесть. Почему так?
— Ну, я-то почем знаю!
— Вот и я не знаю. А только она с тех пор на меня как на врага смертельного смотрела. Будто это я ей чего испортила…
— И чего?
— Да ничего! — усмехнулась Глашка. — От судьбы куда денешься? Небось сейчас уже с брюхом ходит…
— А ты?
— Чего я? Я жила — как спала. Потом думаю — чего? Хотела уж сон-ягодой отравиться. Ждала, как поспеет… Тут меня Андрей и увез. Кто ему про меня сболтнул — по сей день не знаю. Но за то ему спасибо…
— Да-а… — Сенька покрутил головой и добавил глубокомысленно: — Вот ведь как бывает… — Сочувственно взглянул на Глашку, помолчав, спросил все же: — А Зина-то тут при чем?
— А притом! Все они одинаковые. И она тоже!
— Тоже предсказать просит? — догадался Сенька.
— Ну-у, не просит впрямую-то, а так… — Глашка прищелкнула пальцами. — Вроде и не за себя…
— Тоже про мужа?
— Какой у нее муж! — презрительно фыркнула Глашка. — От горшка — два вершка… Кому нужна недомерка такая!
— Ну почему-у… — протянул Сенька. Прямо вступиться за Зину он не решался, боясь разозлить Глашку, но и с оценкой ее был не согласен.
— Она, понимаешь, все про Андрея выспрашивает… — Глашку так перекосило от злости, что Сенька даже испугался.
— «Ты можешь ему помочь!.. Ему тяжело!.. Ты не хочешь»! — передразнила она. — Будто я не знаю, чего ей надо… А только не будет этого! — вдруг с силой выкрикнула Глашка. — Нипочем не будет!
— Чего не будет-то? — спросил наконец запутавшийся Сенька.
— А того! Все — одинаковы!.. Ты небось тоже. — Глашка подозрительно взглянула на мальчика. — Думаешь, поломаюсь, поломаюсь — и расскажу, да? Так? Так?! — Глаза у Глашки вспыхнули злым желтым огнем.
— Да ну тебя, Глашка! — с деланным равнодушием сказал Сенька. — Ты, видать, совсем рехнулась. От переживаний-то. Мало ли людей, которые ничего не предсказывают! Так и чего — не разговаривать с ними, что ли?
— Да, наверное, — мигом остыла Глашка и добавила жалобно: — Рехнешься тут…
— Ничего, прорвемся. — Сенька неожиданно почувствовал себя взрослым, протянул руку и погладил Глашкины тонкие пальцы, бессильно лежащие на столе. И тут же испугался: сейчас Глашка окрысится, завизжит. Но девочка вроде бы и не заметила ничего, даже руку не отдернула. Сенька облегченно вздохнул.
— Ну, так чего, с вениками-то? — напомнила Глашка. — Можешь?
— Я не знаю, — осторожно сказал Сенька. — Вообще-то вряд ли… У меня горит чего-то, падает, да и то… Само по себе вроде…
— А-а… — разочарованно протянула Глашка и задумалась. — Вальтер — мог. У него сила была. Только не захотел, наверное. Они еще больше расти стали. Как сумасшедшие.
— А кто такой этот Вальтер?
— Не знаю, — неожиданно ласково улыбнулась Глашка. — Вальтер — это Вальтер. У него сила на живое была. И добро. Повариха крыс отравой морила, а он их оживлял. Они за ним потом как собачки ходили. По коридору. Представляешь? Повариха раз увидела и прямо посередине в обморок грохнулась. Вот умора-то! Очнулась, а перед ней Вальтер стоит и две крысы сидят на задних лапках и смотрят. Она опять — бац! Представляешь?
— Да-а, — протянул Сенька и посочувствовал поварихе. Крыс он терпеть не мог. Прямо в дрожь бросало, как видел. — А куда этот Вальтер теперь делся?
— Не знаю, — погрустнев, сказала Глашка и, помолчав, добавила обреченно: — Все куда-нибудь деваются…
— М-да, — вроде бы согласился Сенька и не стал больше Глашку ни о чем расспрашивать. Но все это ему как-то очень не понравилось.
* * *Время шло. Сенька совсем освоился, перестал шугаться и даже привык к странным обитателям клиники. Научился разговаривать с прыщавым Романом, который больше не боялся его и красиво рассказывал про Звездный Космос, про чужие планеты, про затерявшихся в просторах Вселенной космонавтов. Сенька никак не мог понять, что это за космонавты, но в общем-то его это не очень интересовало. Слушать Романа ему нравилось. Иной раз не хуже, чем видики смотреть про звездные войны… Сенька никому не говорил, но про себя думал, что Роман когда-то этих самых видиков посмотрел слишком много и рехнулся. Однако предположение свое держал при себе: не его это дело, умные люди сами разберутся…
Еще познакомился с Гаянэ. Если это, конечно, можно назвать знакомством. Гаянэ останавливала на нем лучистые глаза и иногда говорила нараспев: «Се-эн-ня-а…» От Глашки Сенька знал: ослепительно красивая Гаянэ — сванка, грузинка. Всю их семью вместе с домом накрыло лавиной. Все погибли, только Гаянэ откопали живой. Она выжила, поправилась, но на эту землю так и не вернулась. Жила в каком-то другом, очень красивом мире, похожем на рай. Там общалась с матерью, отцом, братьями. И коротать бы Гаянэ свои дни в сумасшедшем доме, если бы ей изредка из этого мира кое-что не перепадало: то диковинно-красивый цветок, то странной формы графин с прозрачной, густой, как мед, жидкостью, то мерцающий зеленым светом граненый камень… У Глашки в тумбочке лежало переливающееся всеми цветами радуги перо — подарок Гаянэ. Иногда Глашка щекотала им Сеньку. Он щекотки безумно боялся, но тут даже сопротивляться не мог, убегал — боялся попортить такую шикарную вещь.
А про Глашку ничего нельзя было сказать наверняка. Иногда она была как все люди — болтала, смеялась, дразнила Сеньку. А потом вдруг пропадала на день, на два, на неделю, не ходила в столовую, не показывалась в коридоре, на стук не отзывалась… Потом появлялась как ни в чем не бывало. Сенька не молчал, спрашивал: «Чего это с тобой?» Она, смотря по настроению, когда отмахивалась, когда крысилась на него: «Не твое собачье дело!»
Сенька обижался, уходил, но долго злиться не мог. Глашка сама приходила, звала — он с ней мирился, а про себя клялся, что уж это — в самый распоследний раз…
По вторникам, четвергам и субботам он занимался с Воронцовым. Андрей был неизменно терпелив, голоса никогда не повышал, но вроде бы со времени их первой встречи похудел, и одежда висела на нем, как на вешалке.
Дела у Сеньки шли не ахти как, и ему даже перед Воронцовым стыдно было: столько с ним возится, и все зазря.
— Это потому, что мне здесь злиться не на что, — потупившись, объяснял он Андрею. — Все хорошо, вот ничего и не выходит…
— Может, мне тебе по шее съездить раз-другой? — улыбался Андрей, а потом утешал: — Ничего, Сенька, не горюй. Все выйдет…
Сначала Сенька боялся, а теперь уж и хотел, чтоб вышло. Да не выходило. «А может, оно и совсем прошло?» — размышлял он по вечерам и не мог понять, нравится ему это предположение или не нравится. А еще несколько месяцев назад он ни о чем другом и думать не мог — только бы вылечиться.
«И чего ж тогда? Тогда, выходит, надо мне домой ехать, — думал он. — Там у матери ребятенок уж народился… Не до меня… А здесь чего же сидеть? Время у людей отнимать…» От таких мыслей Сеньке становилось тревожно и неуютно. И посоветоваться не с кем. У Андрея и так забот полон рот. Это Сенька нутром чувствовал и не лез к нему со своими проблемами. Зина? Она ему по-прежнему нравилась, но Глашкина непримиримая неприязнь словно ставила какую-то стену на пути к ней. Колян? Ему можно было написать, но чтобы получить ответ, придется назвать адрес, раскрыться. А вдруг до матери с отчимом дойдет? Это в Сенькины планы пока не входило…
И еще. Сам себе удивляясь, Сенька начал читать. Сначала — от безделья, когда Глашка в тумане и поговорить не с кем. Потом увлекся и сам уже стал ходить к Зине, брать ключ и с удовольствием рыться в книгах, которые стояли на грубых деревянных полках без всякой видимой системы.
Искал в книгах ответы на свои вопросы. Современные отставил сразу, понял: не найдет, на какое-то время утонул в фантастике, потом устал, все стало казаться одинаковым, повторяющим одно другое.
И надолго застрял на исторических романах. Читал запоем, отрываясь лишь тогда, когда строчки начинали прыгать перед глазами, а над страницами, сходясь-расходясь, зависали радужные круги. Жизнь в романах шла чудная, до того на Сенькину непохожая, что оторопь брала. А подумаешь — в чем-то и сходство есть…
