Георгий Марчик - Трудный Роман
— Фельдшмихель — это, кажется, какой-то выдающийся исторический деятель, — неуверенно говорит она и с ожиданием и надеждой смотрит на класс и на Романа.
У всех почему-то слегка пристыженный вид.
— Абсолютно правильно, — как ни в чем не бывало роняет Роман и вновь оглядывается на Женю.
«Ты хотела доказательств? Пожалуйста. Получай». Женя низко опустила голову. Лица не видно. Только золотистый шар лежит на столе.
В среду Костя выутюжен и вычищен до блеска. Мать попыталась вложить в нагрудный карман пиджака белый носовой платок, чтобы был виден уголок, однако Костя отверг ее усилия. Рукава пиджака преступно коротковаты, но если размахивать руками или держать их согнутыми, это не слишком бросается в глаза. Никогда в жизни Костя не тратил столько времени и усилий на свой туалет и никогда еще так не жалел, что у него нет хорошего костюма.
— Здрасте, — негромко сказал он, оглядываясь в просторной прихожей по сторонам. — Поздравляю. — Он протянул имениннице подарок — книгу «День поэзии». — Какая ты сегодня красивая!
Сегодня она действительно особенно хороша — в голубом шерстяном платье с красной ниткой бус, в туфельках на каблучках, с модной укладкой на голове.
— Спасибо! — Женя улыбается. — Костя, ты становишься льстецом…
Он снял пальто, шапку, пригладил ладонью волосы. Зацепил чье-то пальто на настенной вешалке, и оно упало на пол. Бросился поднимать — едва не свалил треногую старинную вешалку.
— Пойдем, пойдем… — Женя торопила Костю, подавляя улыбку.
— Не привык я, видишь ли, ходить на именины, — бормотал Костя. — Слишком уж все торжественно.
Они вошли в комнату. Женя познакомила Костю со своей мамой, довольно молодой приятной женщиной, и отчимом. Здесь уже были Катя, Роман.
Раздался звонок. Через минуту в комнату ввалились красные с мороза Чугунов и Черникин с букетом живых роз. Все по очереди нюхали цветы и восхищались. Друзья с ног сбились, чтобы достать их, а теперь посмеивались и наотрез отказались открыть секрет, где купили цветы.
Пока накрывали на стол, ребята стояли особняком, в сторонке, у окна, и вполголоса разговаривали. Чугунов рассказывал о рейде дружинников.
— И охота вам якшаться со всякой шпаной? — заметил Роман.
Тогда Игорь рассказал, как однажды они хотели задержать группу ребят, которые подозрительно горячо о чем-то спорили в темном закоулке двора. Похоже было на сговор хулиганов. Игорь подошел, чтобы послушать, о чем толкуют. А они спорят о… коммунизме…
— Вот тебе и шпана! А ты знаешь, что Александр Матросов воспитывался в колонии? — заключил он. — Правда, Юра?
— Черникина мы знаем. Он родился в милицейском мундире, — не моргнув глазом, отпарировал Роман. — А что? Обмундирование бесплатное. И проезд в метро и на трамвае. А главное, почет и уважение местного населения. Стопочка всегда обеспечена.
— В милиции тоже не даром хлеб едят. Я бы, к примеру, пошел… если б взяли.
Роман подошел к зеркалу. «Молодежную» он сменил на более современную прическу-начес на лоб под битлов.
— Ну и что? Каждому свое. А впрочем, не вижу большой разницы, — невозмутимо продолжал он, поглаживая волосы, — между моим и твоим выбором. Как будущий сержант милиции ты будешь наводить порядок в человеческих отношениях, а я возьму под наблюдение неживую природу. Решил вот посвятить себя изучению тайн ядерной физики.
— Какая же связь между милицией и ядерной физикой?
— Самая непосредственная. Теория относительности, как ты все-таки, возможно, знаешь, уничтожила принцип причинной связи, перевернула вверх тормашками понятия пространства и времени. Так что и там надо наводить порядок. Кстати, и ее уже ставят под сомнение. Только у меня перед тобой будет преимущество… — Роман говорил снисходительно, одалживая собеседника словами, как копейками.
— Ты все умничаешь, Гастев, — с досадой замечает Черникин. — Хоть бы здесь не валял дурака.
— Во-первых, не будет униформы, во-вторых, над сержантом есть лейтенант, — продолжает Роман, словно не слышит его. — В-третьих, я буду свободен исследовать электроны и корпускулы как мне вздумается…
Черникин раскрыл было рот, но в этот момент всех пригласили к столу.
Обед прошел оживленно, хотя и несколько церемонно — присутствовали родители, которые, правда, вскоре после обеда ушли в театр. Девочки убрали стол и пошли на кухню мыть посуду. Ребята устроились на тахте.
— Окончу школу, пойду в геологи, — уверенно говорит Чугунов, как о раз и навсегда решенном. Ему тоже захотелось почему-то поделиться своими планами. — А ведь началось все с пустяка. Помните, я заболел, когда наш театр уезжал на гастроли? Остался дома. Тоскливо так было. Утром, как сейчас помню — в воскресенье, вышел из дому: иду по Сретенке, люблю я эту старую улицу, настроение хуже, чем погода, а погода дрянная, дождик капает, сыро, холодно, противно. Остановился у щита «Мосгорсправки». Глазею. Натыкаюсь на крошечное объявление: «Требуются рабочие в поисковую партию в Восточную Сибирь». И махнул я, братцы, в Сибирь. Семь суток трясся в вагоне. И попал, верите ли, в сказку. Солнце. Сосны желтенькие, высокие. Воздух как нарзан. А вечером костер. Пьем чай пополам с дымом. Спим в спальных мешках. Ходим, берем пробы, делаем замеры, анализы. А я таскаю мешки, инструмент, образцы пород. И вот когда я, братцы, понял, что такое быть полезным. Что такое романтика…
— Открыли какое-нибудь месторождение? — словно бы сочувственно, спрашивает Роман. — Или рукопашная схватка с медведем на краю пропасти? Пожар в тайге?
Однако Игорь, казалось, не замечает насмешки.
— Да нет. Ничего не открыли. Дело не в этом. Я себя там открыл. Понимаете? И живет теперь во мне такое чувство, как в песне: «А без меня, а без меня тут ничего бы не стояло. Когда бы не было меня…» — улыбается Чугунов. Он опустил руку на плечо Романа. — В том-то все и дело. Мужество должно иметь благородную цель. Иначе грош ему цена.
Тот поморщился и убрал его руку.
— Да он сам, — заметил это Черникин, — воображает из себя… сильную личность. Как индюк на птичьем дворе.
— Слушай, ей-богу, надоело, — рассердился Роман, обращаясь к Чугунову. — Все бы тебе мораль читать.
— Вот чудак, — хмыкнул Игорь. — Ты что, спятил? Когда я тебе читал мораль?
— Оставь, пожалуйста. Думаешь, не замечаю?
— Тпрру-у! — Костя подтолкнул Романа. — Юпитер, ты сердишься, значит ты не прав.
— Я не сержусь, — цедит Роман. — Только пусть они меня не трогают. Здесь им не комсомольское собрание.
— Очень ты нам нужен! — фыркает Черникин.
Девочки с шумом внесли кастрюльку с кофе, стали разливать его по маленьким чашкам. Чугунов и Черникин пили кофе, как чай, из блюдечек. И вскоре распрощались. Причина была уважительной — рейд оперативного отряда.
Поговорили о том о сем. Роман оживился, рассказал о последнем спектакле театра на Таганке, советовал сходить посмотреть. Похвалился: купил вчера сборник лучших переводов. Предложил:
— Запомнился мне один стишок Киплинга. Хотите почитаю?
О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут,Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный господень суд,Но нет Востока и Запада нет, что — племя, родина, род,Если сильный с сильным лицом к лицу у края Земли встает?
— Ну и память у тебя! — с завистью заметила Женя, когда он окончил. — Неужели только вчера прочитал?
— Угу. А хотите еще? — И, не ожидая ответа, Роман стал декламировать:
День-ночь-день-ночь мы идем по Африке,День-ночь-день-ночь — все по той же Африке,(Пыль-пыль-пыль-пыль от шагающих сапог!)Отпуска нет на войне!
Женя взяла с полки томик лирики:
— Уж коли мой день рождения, почитаю свои любимые…
Катя — о удивление! — комментировала стихи:
— Это голубые… Это розовые… А это зеленые…
Костя внимательно смотрел на нее, и затаенная улыбка теплилась в глубине его глаз.
— Комсорг, позвольте вопросик, — вставил Роман в паузе, откидываясь на спинку кресла и прищуриваясь.
— Ну?
— А верите ли вы в любовь?
— Нет, не верю.
— Как же так?
— А так. Не верю, и все. У любви избирательная способность. Одних она жалует, иногда даже слишком щедро, других нет.
— А как же…
— А никак, — перебила Катя. — Любовь не единственная и не самая главная в жизни ценность. И, пожалуйста, кончим об этом. — Нежный свет в ее глазах погас.
— Молчу, молчу… — Роман едва сдерживал улыбку.
Женя внимательно смотрела на него.
Вопрос Романа был продиктован не праздным любопытством.
Не так давно Роман видел Катю у метро с высоким парнем. Катя почему-то казалась старше своих лет. Она руками придерживала на груди полы расстегнутого оранжевого пальто и, подавшись вперед, уговаривала парня:
