Ирина Стрелкова - ЧЁТ И НЕЧЕТ (полный текст)

Ночью пошел снег. Он летал над степью и словно боялся касаться земли.

Утром у школьных ворот Машу ждал Еркин в длинном косматом тулупе. Было еще темно.

Если бы ты не приехала, - сказал Еркин, - я бы не пошел в школу, я бы пошел к тебе.

Про брата он ее не спросил. Он понял не спрашивая: Витю еще не разыскали. Еркин и Маша вместе вошли в класс. Маше показалось, ребята встретили их настороженно. Сауле поднялась со своего места, пошла навстречу.

- Маша! - Сауле говорила не ей одной, а громко, для всех. - Моя мама и… - она чуть запнулась, - и мой отец просили передать извинения твоим родителям. Это ужасная ошибка. Твой брат ни при чем…

Ребята обрадованно повскакивали с мест, обступили со всех сторон Машу, Еркина и Сауле.

- Ты молодец, Саулешка!

Один только Еркин глянул неодобрительно.

- Покрасовалась? Ну и хватит! - Не понравилось ему, с какой жестокой прямотой просит прощения гордая Саулешка. Больше всего на свете хотелось Еркину взять Машу за руку, увести отсюда.

Но Фарида в красных сапожках уже взлетела на парту:

- Маша! Сауле! Вот здорово! Пожмите друг другу руки!

- Разве они ссорились? - услышал Еркин удивленный вопрос Кольки.

Колька полез через спины стащить «сороку» с командного поста, но опоздал. Маша протянула Сауле открытую ладошку. Под заострившимися взглядами ребят девочки строго совершили рукопожатие и, помедлив, разняли руки. Будто все необходимое теперь исполнено, и больше обеим ничего не надо.

Не понравилось Еркину их рукопожатие. Прав Колька: Маша и Сауле не ссорились, вообще ничего меж ними не было - Сашкины пакости не в счет, его злоба, больше ничья, даже Витька вовсе ни при чем… Еркин знал: что-то неправильное произошло, в таком серьезном деле и вдруг послушались Фариду.

Он не хотел даже думать о том, как трудно сейчас гордой Саулешке. Он не размышлял ни минутки, кто прав, кто неправ. Он чувствовал только одно: надо защитить Машу.

За окнами медленно высветлялся новый день. Электрический свет, при котором начался первый урок, все больше желтел, мутнел - вершилось каждодневное противоборство: ночной свет отступает под напором дня, прячется внутрь стеклянных шаров под потолком. О нем все забывают, но приходит всевидящая Серафима Гавриловна.

- Опять днем с огнем? - Она протягивает руку к выключателю, щелчок - и день окончательно торжествует. - Степанова! Только что звонили из городка. Нашлись путешественники.

Еркину казалось: из одной жизни он переместился в другую. Сам остался тот же, но вокруг все стало другое, непривычное. И степь, куда он после уроков брел вместе с Машей, стала другая; они шли без дороги по черно-белой земле, как по другой, неизвестной Еркину планете. Далеко отсюда до весны, до зеленой степи, до озер алого мака, в которые кидаешься с седла… И Маша там никогда не бывала - в степной весне.

- Знаешь, мама говорит: «Все дети как дети, а ты с Витей как кошка с собакой». Я больше всех виновата: сестра, а не знала, не догадывалась… - Знаешь, я тогда звонок слышала, но не подумала… На Сашку разозлилась, а он ведь не нарочно… Знаешь, я в поезде родилась, это всегда со мной, в характере осталось… - Она рассказывала ему обо всем своем, самом обычном, чего и не скрывают никогда, но и не рассказывают беспричинно: о Мусабе, где жил пестрый удод и где дым очага похож на чупчинский, о дяде Леше, которому отец обязан жизнью и которого в мирном поле убил осколок войны. - Папа себе простить не может: почему не уговорил лечь на операцию… Теперь у нас на всем свете никого. Тебе, наверное, трудно понять. Садвакасовы - большое сильное дерево. Хорошо быть веткой сильного дерева.

Еркин тоже рассказывал свое, отдавал все, что само всплывало в памяти: как играл с мальчишками в казахского богатыря Хаджи-Мукана, как спутники над степью летают, синяя автолавка заворачивает к юрте отца, отец весело тратит деньги, ночная орава мальчишек скачет за двадцать километров к чабанам-киргизам в кино…

Никого нет, они вдвоем в степи, но Еркин все время чувствовал чей-то настороженный взгляд: переменившаяся сегодня степь глядела на них во все глаза. Кто вы такие? Зачем складываете вместе свою память? В какую дальнюю дорогу снаряжаетесь?

Еркин видел раньше не раз перемены, которые совершают в степи зима, весна, лето. Видел перемены, совершаемые трудом людей. Впервые понял: есть другие перемены, совершающиеся необъяснимо.

На пути из поселка в городок стоит мазар, сложенный - как и в старину - из саманного необожженного кирпича, но с дверцей из железного прута, - заказ райисполкома, выполненный искусно местным кузнецом, братом Кольки Кудайбергенова. Здесь похоронен член Союза писателей акын Садык, Нурланов дед.

- Я внутрь уже заглядывала, - сказала Маша. - А войти можно? Не запрещается?

- Можно.

Железная дверца, крашенная голубой краской, скрипнула сварливо. Они вдохнули мерзлую глиняную пыль, перемешанную с сухим снегом. На стенке низко - слишком низко! - нацарапано: «Амина».

Разве Еркин не знал, кого частенько прячут разбросанные в широкой степи полуразваленные и новые мазары? Знал. Он отвел глаза от имени, нацарапанного слишком близко к земле.

Амина… Этим летом на джайляу он ее возненавидел. Идет, бедрами качает - мужчины, отцы взрослых сыновей, поворачивают бороды ей вслед. Кенжегали - городской человек, ученый! - тоже закосил глазами. Наверное, и раньше такое происходило при Еркине, но он умел понимающе отворачиваться. Натыкался ночью в траве на парня с девушкой и молча уматывал куда подальше, держал язык на привязи: чего он, маленький, что ли? Но прошлым летом возмущался: проходит Амина, и отцы взрослых сыновей теряют достоинство. А она тут с солдатом.

- Ты о чем задумался? - спросила Маша. - Тут холоднее, чем на ветру. Пошли?

Еркин заслонил спиной голубую железную дверцу, совсем близко притянулись светлые доверчивые глаза.

ЗИМА

У Степановых спрашивают Машу: «Чего же ты не пригласишь в гости сына Мусеке? Фарида ходит, Коля и Нурлан ходят, а сын Мусеке нет».

Еркин не ходит в гости к Степановым потому, что каждый почти вечер бродит по степи около городка и ждет: вот Маша зажгла-погасила зеленую лампу у себя на столе с тетрадками - значит, она сейчас выбежит к нему.

Еркин и Маша складывали вместе свою память и впервые оба поняли: четырнадцать лет - очень много. Они прожили по четырнадцать лет, не зная ничего друг о друге. Если сложить, получается расстояние в двадцать восемь лет. Половину пройти степью - путем, знакомым Еркину. Половину поездить-полетать от Чукотки до Волги - путем, знакомым Маше.

В степи он знал все. А Маша спросила: «Нурлан тоже пасет овец?» Он сказал: «Нет, у них теперь валухи». Маша подумала: он говорит про какую-то особую породу. Краснея, Еркин стал объяснять, для какой хозяйственной пользы баранчиков делают валухами.

Когда Маша не понимала самых простых вещей, ему казалось: он возвращается на уже пройденный путь и она опять от него далеко.

На школьные вечера Маша приезжала в военном автобусе; лейтенант Рябов подавал ей руку, помогая сойти по ступенькам. Лейтенанту двадцать пять лет. Маша говорит: жаль, что Геннадий Васильевич такой некрасивый. Еркину не жаль лейтенанта. Ему не нравится, когда после вечера она уезжает с Рябовым - не так уж далеко, но в другую жизнь. Еркину иногда кажется: «Между Рябовым и Машей разница в годах меньше, всего одиннадцать лет, а со мной - все двадцать восемь».

У Степановых все по-старому, никаких перемен. Только появился в доме тревожный сквознячок. Его не слышно, не видно, однако придешь с улицы и непонятно каким путем догадаешься: только что он, сквознячок, тут прогулялся.

Раньше люди в приметы верили: если воет в печной трубе - к переезду. Печных труб теперь нет. Можно ли верить в ночные всхлипы батарей парового отопления?

Еще нет никакого приказа. Даже приказа подготовить приказ. Может быть, всего лишь где-то и кто-то сказал генералу Карпенко: «А что, если поедет Степанов?»

Еще неизвестно, как, с какой интонацией прозвучала фамилия, простая, русская - Степанов. Раздумчиво, утвердительно, как отказ?..

Сказал, что ли, кто: у него там какие-то осложнения были с сыном, помните, вертолет посылали на поиски? Сказал, что ли, кто: у Степанова дочь кончает восьмой, конечно, он рад будет, чтобы она последние два года доучилась в большом городе. И вообще Чупчи не такое место, с которым трудно расставаться. Не так ли? Да уж, Чупчи - это Чупчи. Не подарок судьбы.

Такой, значит, поселился в доме тревожный сквознячок.

Когда отца переводят на новое место службы, они не едут сразу с ним. Иногда они ждут вызова полгода. По разным причинам. Чаще всего потому, что кто-то там, на новом месте, еще не выехал и выехать не может из-за того, что еще кто-то и где-то не освободил жилье.

Спрашивать не полагается - военная тайна.

Полковник приезжал к директору, просил за Салмана.