Эдуард Веркин - Друг апрель
Из аптечки вытряхнул склянку, винтил крышечку, сунул матери под нос. Резко запахло аммиаком, у Аксёна зачесалось в голове, потом в горле, потом из глаз выдавились слезы.
Глава 15
— Дядя!
Тюлька ткнул Аксёна в бок.
— Что дядя?
— То! С ума сошел просто!
— Не беспокойся, Тюлька, это он так, расслабляется. Дядя Гиляй с ума не может сойти, он с него уже два раза сходил, в третий раз сходить уже не пускают…
— Еще как пускают! Вон у Руколовой отец каждую зиму сходит. В Никольское забирают…
— Будешь болтать — тебя тоже заберут, — пообещал Аксён. — Там недавно для сопливых корпус как раз открыли.
— Зачем? — осторожно спросил Тюлька.
— Много вас соплястиков с катушек соскакивает, надо же лечить. Там криотерапия…
— Это как?
— Кладут в ящик, а сверху азотом жидким заливают. Ты сразу замораживаешься в дуб. И так лежишь двое суток. А потом триста тридцать…
Тюлька исчез. Только что тут был — и вот уже нету. Аксён для интереса выглянул в окно, Тюлька съежившись, втянув в плечи голову, медленно крался вдоль стены.
Боится Никольского, Чугун его напугал. Рассказал однажды, что прадедушка был психом, и добавил, что психозные гены всегда передаются самым младшим. Самым младшим, сказал Чугун, всегда достается наиболее тухлый набор хромосом, с таким набором далеко не уедешь, к двадцати годам в Никольское, лечиться электричеством — а-а-а!
— Тюлька! — позвал Аксён в окно. — Что с дядькой-то?
— В парашют переоделся и в колодце топиться хочет.
— В колодце?
— Ага.
— Это он зря. Как мы его потом доставать будем?
Тюлька задумался.
— Чугуна к веревке привяжем и забросим! — хихикнул он. — А он его уцепит!
Тюлька засмеялся, видимо, представил. А потом резко замолчал и спросил:
— А какое сегодня число?
— Такое, — ответил Аксён. — Зачем спрашиваешь, если и так знаешь?
Он поглядел на календарь.
— Наверное, погода… — Тюлька вздохнул.
— Что погода?
— Нелетчицкая. Наверное, там погода нелетчицкая. Они же оттуда самолетом, наверное, полетят…
— Это точно.
Аксён выбрался из дома, умылся. Покурил, хотя и не хотелось. Но покурил, так, непонятно для чего. Выглянул во двор.
Возле колодца раскачивалась необычная фигура. Красная. Бесформенная. Дурацкая совершенно.
— Можно лебедку сделать, — сбоку вынырнул Тюлька. — Я тут прикинул…
— Что? — не понял Аксён.
— Лебедку. Ну, если дядя все-таки утопится, то можно будет его достать лебедкой…
Тюлька пустился с увлечением рассказывать, как лучше извлечь дохлого дядю из колодца, указывая на то, что затягивать с этим не стоит — дядя может здорово распухнуть и отяжелеть и тогда возникнут трудности. А лебедку можно снять с «газона», который валяется в лесу, петлю зацепить за ногу и смело тянуть…
Дядя Гиляй сначала не обращал внимания, затем повернулся.
— Ты что это, Вячеслав? — спросил он писклявым голосом. — Зачем меня в колодец хочешь?
Тюлька замолчал, покраснел и прыснул в сторону.
— Так вот, — усмехнулся Гиляй. — Родного… родственника в колодец. Вот поколение, воистину, ничего святого…
Дядя вытер пот и стащил с головы разноцветную шапочку, и вдруг оказалось, что у дяди густая черная шевелюра почти до плеч.
— Ого… — Аксён покачал головой.
— За ночь отросли, — поясни дядя Гиляй. — Такое со мной иногда случается…
Он вытряхнул из комбинезона жестяную коробочку, извлек из нее толстую сигариллу.
— Ну и как тебе мой кустюм? — дядя закурил. — Сидит хорошо?
— Нормально… Зачем парашют только испортили?
— Ты куда-то прыгать собирался?
— Да нет, просто. Сами же говорили, парус можно сшить…
— Это гораздо лучше любого паруса, — Гиляй подергал за ткань. — Гораздо, гораздо лучше. Едва я увидел этот парашют, как мне пришла в голову отличная мысль…
Он замолчал.
— Какая мысль? — спросил Аксён.
— Да так… Хочу…
Дядя Гиляй вдруг закрыл глаза, задрожал, загудел и достал из воздуха конфету. Протянул Аксёну. Конфета оказалась настоящей, шоколадной и вкусной.
— Из рукава достали, — скептически хмыкнул Аксён. — Так любой дурак может, даже Чугун…
— А так? — дядя засучил рукав до локтя.
Он продемонстрировал голую руку, совершил легкое и быстрое движение, и достал еще конфету, Аксён не заметил, откуда именно она появилась.
— Как это? — спросил Аксён.
— Материализация, Иван…
— Вы не ответили, зачем конфеты-то? — повторил Аксён.
— Детям — конфеты, взрослым — сигариллы, локальные пророчества и чудеса престидижитации… У вас тут тазик есть?
— Тазик? — растерялся Аксён.
— Тазик. Приличного вида, не рухлядь…
— Ну… да, наверное…
— Отлично! — дядя хлопнул в ладоши. — Это то, что нам нужно. Не мог бы ты…
Дядя вдруг поглядел на Аксёна с интересом.
— Какое сегодня число? — спросил он.
— Не помню…
— Не помню… — дядя вздохнул глубокомысленно затянулся. — Твоя когда приезжает?
— Завтра.
Приятно, подумал Аксён. Приятно слышать — «твоя когда приезжает»… И еще подумал откуда дядя знает?
— Отлично! — обрадовался дядя. — Значит, сегодня ты совершенно свободен… Короче, давай, дружок, ищи тазик и…
Дядя поглядел на солнце.
— Короче, через полчаса мы должны быть в поезде. Поторапливайся!
Аксён поторопился, почему нет, день умрет, день с плеч. Через полчаса они были в поезде.
Пригородный кидало из стороны в сторону. Лязгали двери, звякали окна, под полом то и дело что-то гукало, вагон скрипел и визжал, по нему гуляли сквозняки, по проходу каталось ведро, все как полагается. Дядя Гиляй грыз тыквенные семечки и разглядывал Аксёна. Как-то чересчур пристально, Аксён даже не выдержал и обернулся — не прилипло ли к спине чего?
— Не прилипло, — успокоил дядя. — Я просто гляжу. На отца ты похож.
— И что? Это хорошо?
— Не хорошо, не плохо. Никак. Каждый человек всегда сам по себе. Он внешне может и походить, но это неважно. Знаешь, есть такая поговорка — «Каждый умирает в одиночку». Запомни.
Аксён фыркнул.
— Не веришь?
— Нет.
— Это так. Жить могут вместе, но умирает каждый один. Это страшно, об этом лучше не думать…
Дядя поглядел в сторону купе проводника. Достал сигариллу, спрятал за воротник — красный парашют он снял, держал его в рюкзаке и ехал по простому, в рабочей куртке. Как обычный рядовой леспромхозовец.
Только с тазиком.
И с философским настроением. Это Аксён понял еще в самом начале. Едва они устроились в вагоне, дядя взялся учить жизни. Тупо и неинтересно. Изложил концепцию личности, максимально свободной от условностей буржуазного общества: семьи, государства, карьеры. Семья — рабство. Государство — жандарм, который пьет кровь. Карьера — каторга и бессмыслица, в любой момент Землю может протаранить метеорит.
— Деньги — они везде, — разглагольствовал дядя, устроив ноги на соседнюю полку. — Надо только уметь их брать — свобода в этом. Конечно, это не миллиарды, но вольному человеку Господь не даст умереть с голоду. Птичка божия не знает, ни напряга, ни труда, а все клюет по зернышку, радуется солнышку…
Дядина концепция Аксёну совершенно не понравилась, но спорить он не стал. Было видно, что сам дядя напротив, поспорить не прочь, однако, Аксён решил ему подобного удовольствия не доставлять. И просто слушал.
Дядя Гиляй быстро утомился и переключился на семечки, они, по уверениям дяди, прекрасно прочищали желудочно-кишечный тракт и нормализовывали перистальтику. Впрочем, семечки тоже занимали дядю недолго, а может, тракт у него был уже хорошо прочищен, так или иначе дядя с семечками покончил, но к этому времени в голову ему подоспела новая порция мыслей, и он сказал:
— Я вот уже много пожил, и видел тоже много. К сожалению. Люди все разные. Знаешь, мне кажется, что человек, он не зависит от окружающих. От родителей, от друзей, даже от себя самого. Человек такой, каким он получился. Кучу раз видел, как в семье самых настоящих упырей, появлялись такие отличные ребята… И наоборот тоже. Родители вроде люди, а вырастает говно просто. Кто хочет прорваться, тот прорвется, в жизни такой закон.
— Неправильно говорите, — возразил Аксён. — Совсем не так.
— Да?
— Да. Не получается так, как вы говорите. Не пробивается тот, кто должен пробиться. Вот вы поглядите на Тюльку… На Славку. Он хороший, добрый, нормальный мальчишка. А вокруг что? Вокруг Чугун. Думаете, он хорошим человеком вырастет, с Чугуном-то?
Дядя хмыкнул.
— Я знаю, вы хотите сказать, что я тоже виноват…
Гиляй принялся щелкать ногтями по столу.
— Ну да, виноват… А с чего я-то буду другим, а? Я с ними, ничуть не лучше.
— Ты сейчас, мне кажется, влюблен, — сказал вдруг дядя Гиляй.
