Ольга Перовская - Ребята и зверята
Мать посмотрела на неё широкими глазами и схватилась за голову:
— Полжизни… Всю жизнь вы у меня отняли со своим Чубаркой! Что мне только делать с вами, не знаю!
А после что поднялось! Все забегали, засуетились. С Сони начали снимать тулупчик. Только дотронулись до рукава — Соня как закричит! Стали резать рукав. Вынули руку. Она распухла, стала как полено. Кто-то сказал, что надо её в горячую воду. Опустили в горячую воду. Потом стали спорить:
— Зачем в горячую? В холодную надо.
Вынули из горячей, опустили в холодную. Соня даже посинела от боли. Молчит, молчит — и вдруг громко так:
— Ой! Ой! Ой! Как больно!..
Подоспел отец с толстым доктором. Доктор нагнулся к Соне и всплеснул руками. Воду сейчас же унесли. Потом приготовили бинты, какие-то палочки и что-то белое, как мел.
Доктор снял пиджак, засучил рукава, подбежал к Соне, а отец с матерью держали её за плечи. Соня страшно закричала:
— Ай, ай, не могу-у-у-у!.. — и лягнула доктора ногой в живот.
Он отскочил, как мячик.
— Деточка, деточка…
Соня от боли потеряла сознание.
Руку вложили в лубки, забинтовали и дали Соне каких-то капель. Потом её уложили в кровать. Но она не могла улежать на месте. Рука так болела и ныла, что Соня всю ночь металась по комнате.
Просыпаясь, я слышала, как она ходит из угла в угол, качает забинтованную руку и баюкает её со слезами в голосе:
— А-а-а! А-а-а!..
У нас с Чубарым была настоящая дружба, и Чубарка надеялся на нас так же, как мы на него.
— Наш Чубарка не выдаст. Уж Чубарый-то небось не сплохует, — часто говаривали мы.
И правда, Чубарый ни разу не сплоховал.
Оттого ли, что всё время он проводил с нами и мы очень баловали и холили его, или уж это нужно было приписать его уму и понятливости (в чём мы, впрочем, не сомневались), но он отлично нас понимал. Мы часто с ним разговаривали, и он был настолько чуток, что по тону голоса догадывался, в каком настроении его хозяева.
Был с нами такой случай. Меня и Наташу послали в город с поручениями. На базаре я слезла и пошла в ряды покупать, а Наташа на Чубаром отъехала и стала в сторонке.
Через некоторое время я оглянулась, смотрю — около неё стоят какие-то люди. Гладят Чубарого, смеются.
После покупок мы устроились в тени. Дали Чубарому клеверу, проверили расходы и покупки и сидим дожидаемся, когда кончится жара, чтобы ехать домой.
Тут вспомнила я, что мне надо ещё забежать к сапожнику.
Оставила лошадь и вещи с Наташей и побежала на другой конец города.
Вернулась — уже темнеть стало.
Наташа сказала, что к ней опять приходили какие-то «дяди». Спрашивали, далеко ли она живёт.
— Я сказала, что около озера… А у них лошадь какая красивая!
Эти «дяди» мне что-то не понравились. Как раз накануне я слыхала, что у соседей украли двух лошадей.
— Поедем-ка лучше, Наташа, поскорее домой. А то как бы из-за этих дядек с нашим Чубариком чего не случилось.
Мы лихорадочно собирались. Но пока запаковали покупки, сложили их в мешок, съездили к колодцу, напоили Чубарого, стало совсем темно.
Дорога шла по длинной тёмной аллее до лога. По логу бежала река, которую нужно было переезжать вброд. Потом подъём на гору. И дальше до озера ровное поле.
Мы выехали на аллею, и Чубарый пошёл своей превосходной рысью.
Наташа крепко уцепилась за меня руками. Мы ехали без седла. Она сидела за мной. Я правила.
Не успели мы проехать двух километров, как я убедилась, что за нами кто-то скачет.
— Ну-ка, Наташа, — сказала я, останавливая Чубарого и вытягивая ступенечкою босую ногу, — перебирайся-ка ты вперёд.
— Зачем?
— Мы сейчас поедем очень быстро, и ты можешь и меня стянуть и сама упасть. А впереди ты будешь держаться за гриву.
Наташа быстро перелезла.
— Ну, поехали… Чубарый, айда!
Чубарый рванул и понёсся. Никогда он не бежал так хорошо, как в эту ночь.
Поднялся ветер, и деревья, кланяясь, уходили назад.
Задача заключалась в том, чтобы успеть добраться до лога.
Там, у реки, на мельнице, — знакомый мельник; если попросить, он, наверно, не откажется проводить нас до дому.
Ветер дул нам в спину, и с его порывами всё ближе раздавался топот погони. Догонявшая нас лошадь шла полным карьером.
Я поняла, что нам не убежать, и решилась на опасную уловку — спрятаться, чтобы погоня проскочила вперёд нас.
Я свернула с дороги, подъехала под ветвистое дерево и остановилась.
Карьер послышался совсем близко. Чубарка насторожился.
Вдруг я вся похолодела: кобыла!.. У них была кобыла! Это значило, что Чубарый непременно заржёт.
— От кого мы спрятались? — спросила меня шёпотом Наташа.
— Молчи, Наташа! Ох, молчи!.. Чубарик, и ты молчи, — как-то невольно прошептала я, поглаживая его горячую шею.
В лунных просветах замелькала лёгкая тень. Кобыла бежала, как кошка, беззвучно касаясь земли.
Наташа что-то шептала Чубарому. Мы обе тряслись, как в ознобе.
Кобыла исчезла за поворотом.
— Проехали, кажется?
— Подожди. Ещё нельзя… Они ещё близко.
В это время Чубарый поднял голову, прислушался и звонко заржал.
Вот было! Мы тихо ахнули…
Один, два, сразу три лошадиных голоса ответили на его ржанье. На дорогу выехали телеги.
Я думала, что они едут к озеру, и прямо подпрыгивала от радости: тогда не надо тревожить мельника — за телегами и мы отлично доедем.
Мы проехали уже и мельницу и лог. Дальше дороги расходились. Телеги неожиданно свернули налево, и мы опять остались одни.
Светила полная луна, и дорога была гладкая и белая, как полотно.
— Ну, Чубарый, лети!
Не успели ещё телеги скрыться из виду, как знакомый стук копыт снова послышался у нас за спиной.
Наташа вцепилась в Чубаркину гриву. Я сжала коленями бока коня и почти что не правила.
По белой от луны дороге, ныряя, мчалась чёрная тень.
— Ну, Чубарый, вся надежда на тебя. И-ии-их!
Чубарый сорвался в карьер. Наше волнение и страх передались ему. Это была бешеная скачка.
Вот и первые огоньки посёлка. Мы влетели в улицу, завернули за угол… и опомнились на траве перед нашей калиткой.
Чубарый остановился так резко, что мы обе перелетели через его голову.
На крыльце затопали чьи-то ноги. Кто-то с фонарём шёл к воротам.
— Я прекрасно слышала: примчался, как сумасшедший, и остановился у наших ворот, — услышали мы Сонин голос.
Чубарый заржал.
— Ага, видишь? Чубарка. Они! Они!
— Неужели вернулись? — закричала мама с крыльца.
— Это мы. Откройте! — откликнулась я немножко вздрагивающим голосом. — Что же вы не открываете?
Мы с Наташей взяли Чубарого под уздцы и вместе с ним прошли в ворота.
— Миленький ты мой, умница моя! — шептала ему Наташа.
— Наташа, смотри только никому не проболтайся об этом.
Но сохранить приключение в тайне не удалось. Соня и Юля пошли посмотреть Чубарого и вернулись со скандалом:
— Что вы сделали с Чубаркой? Пойдите посмотрите, на кого он похож! Хоть выжми. До сих пор отдышаться не может.
— Свинство какое! Так гонять… Никогда не получите больше лошади!
— Мы не гоняли, — растерянно ответила Наташа и оглянулась на меня, — мы потихоньку ехали.
— «Потихоньку»! Что ты врёшь? По лошади небось сразу видно.
— Правда, Наташа, зачем ты говоришь неправду? Мы же ведь ехали быстро, мчались прямо во весь опор.
— А зачем же ты сказала, чтобы никому не рассказывать?
— Чего не рассказывать? — заинтересовалась мама.
— Да что мы с ней удрали.
Я увидела, что Наташа проговорилась, и рассказала тогда уже всё.
Мы так привыкли всем делиться с Чубаркой, что предлагали ему, не разбирая, всё что ни попало. Как-то Юля ела котлетку. Чубарка потянулся к ней. Юля отломила половинку и угостила его. Он съел с большим удовольствием и стал искать ещё.
А в другой раз — на прогулке. Мы уже собирались домой и приканчивали оставшийся провиант, чтобы не тащить его обратно. Все были сыты до отвала, а ещё оставался хлеб и бутылка молока. Хлеб отдали собаке, а молоко вылили в клеёнчатую Юлину шляпу и шутя предложили Чубарому.
Он выпил всё до капли и аппетитно закусил краюшкой хлеба.
Понятно, что после этого мы часто удивляли старших своими разговорами о том, что лошади питаются молоком и котлетами.
— Откуда вы это берёте?
— От Чубарки от нашего. Он всё это с удовольствием ест.
Мы забирались на кручи, в самую отчаянную глушь, и всегда у нас была твёрдая уверенность, что Чубарый вывезет. Случалось нам заблудиться. Тогда мы бросали поводья, и он сам находил дорогу.
Мне запомнилось, как мы ездили в Михайловку за картошкой.
Село стояло на горе, и подъём к нему был очень крутой.
Как раз за день перед тем прошёл снег с дождём, потом ударил мороз, и была страшная гололедица.
