Ганна Ожоговская - Чудо-юдо, Агнешка и апельсин
— А вы и правда получите в этом доме? Да нет, вряд ли до осени — стены еще не просохнут, — усомнился Михал.
— Теперь научились сушить, все лето еще впереди.
— Надо и мне своего дядьку настропалить, а то проморгает все на свете и останется на бобах.
— Не останется, не бойся. Из нашей развалины всех должны переселить.
— А где собираются на воскресник?
— Вон там, дальше, где грузовик стоит, видишь?
— Далеко! Лучше бы возле дома, ведь это наш дом.
— Здесь уже убрали, не видишь, что ли? Вчера и позавчера тут была тьма народу.
— Много сделали, — старался быть объективным Михал. — И кусты насадили, расцветут — красота!
— А вон там, за домом, будет большая детская площадка, специально для игр.
— Откуда ты знаешь?
— Дядька один рассказывал. Они там что-то вымеряли, проверяли. Инженер, наверно, или бригадир.
— Мой дядька, если бы захотел, тоже мог стать бригадиром, — вспомнил Михал, — только надо было на курсы идти, подучиться… А он не захотел. «Зачем мне это?» — говорит. Витек, а ты чего хотел бы: руководить или просто так?
— Я? — удивился Витек. — Я об этом и не думал вовсе.
— А я хотел бы руководить, — чистосердечно признался Михал, — и поскорее из школы смотаться…
Витек рассмеялся:
— Такой номер не пройдет.
— Почему? Научусь хорошо работать, поднажму как следует, и порядок!
— Без образования куда пойдешь? Курьером?
— Курьером? Грузчиком? От кошки рожки!
— Иди тогда в ремесленное: получишь специальность — и на завод.
— А может, есть какая-нибудь школа, где на начальников учат? В такую я бы пошел, факт. Ты не слыхал?
— Не слыхал. Может, Агнешка знает?
— У нее не спрашивай. Она посмеется, скажет: учиться, и точка.
— Я тебе то же самое и без Агнешки скажу: без образования другими командовать не поставят.
— Без тебя знаю, — помрачнел Михал и до самого грузовика шел уже молча.
Когда они увидели на отведенном участке учителей и директора школы, пришедших на работу вместе со своими учениками, у Михала пронеслось в голове: «Ну вот, из воскресника опять школу устроили! Тоже мне умники — нигде от них покоя нет!»
— Витек! Михал! — закричали ребята, завидев их еще издали. — Давай сюда! К нам! Покажем, как надо работать!
Это были пятые и шестые классы. Михал поискал взглядом Агнешку. Она стояла неподалеку и разбивала железными граблями большие глыбы земли. Рядом с ней вертелись два каких-то парня.
«Наверно, те, что носят ей портфель, — подумал Михал, окинул их изучающим взглядом и скривился: — Ничего особенного».
Работа была на выбор: копать, разгребать землю или отвозить на тачках камни. Кто посильнее, брался за тачки и отвозил камни.
Приятели взялись за лопаты. Для Михала это было привычным делом. Он каждый год сам вскапывал дома грядки под огород. Витек быстро устал, тем более что не хотел отставать от товарища. Он сопел, лицо у него раскраснелось и покрылось капельками пота.
— Ну что, уже сдох? — заметил с иронией копавший неподалеку от Витека Збышек.
— И не думал! — как-то слишком уж торопливо возразил Витек. — Чего пристаешь?
— Я не пристаю, а что вижу, то и говорю: ясно, сдох! Меня не проведешь.
— Ишь ты, землемер выискался! Отваливай да за своим носом поглядывай, — вступился за приятеля Михал.
— А ты тоже не лезь, — вмешался Галич. — Здоров, как бык, а за лопатку взялся. Тебе только тачки с камнями и таскать.
— Марек, он же болел, сегодня только с постели встал и вообще мог сюда не приходить, — счел нужным внести ясность Витек.
— Знаем, знаем, — продолжал изощряться Збышек, заметив, что девчонки, в том числе и Гражина, с интересом прислушиваются к этой перепалке. — Дело ясное: как работать, так сразу: «Ой, тут болит, ох, тут колет, ах, тут ноет!» — Збышек попеременно хватался то за бок, то за живот, то за поясницу, корча комичные гримасы и вызывая взрывы смеха среди зрителей и слушателей.
— Есть способ и того лучше, — откликнулся Михал, продолжая усердно орудовать лопатой, — лучше делать как ты: стоять и паясничать. Всем смешно, да и лопата пока отдыхает.
— Остряк-самоучка! — скорчил гримасу Збышек, берясь, однако, за лопату.
— Шутник-массовик! — не задумываясь, отпарировал Михал.
— Данка, правда ведь Збышек у нас шутник?
Все вокруг смеялись над этой словесной дуэлью, и в конце концов даже математик и новая учительница литературы подошли к расшумевшейся группе.
— Что это вы так развеселились? — спросил математик.
— Да вот тут кое-кто соревнуется.
— В силе!
— В ловкости!
— В острословии! — понеслось со всех сторон.
Учителя, успокоившись, ушли.
— А то и правда, давай силой померимся? — не отставал Збышек.
— С тобой? Нет, — ответил Михал, окидывая Збышека пренебрежительным взглядом с головы до ног.
— А со мной? — Вечорек вырос будто из-под земли. Он всегда вовремя появлялся там, где речь заходила о физической силе.
— Давай. А как?
— На тачках. Нагрузим одинаково тачки, и… — на этом воображение Вечорека иссякло, — кто кого перегонит. Идет?
— Погоди, у меня есть идея, — предложил Куба Новик. — Тачки нагрузить до самого верха, и кто дальше довезет. Согласны?
— Идет! Ладно! Тащите тачки! Живей!
Витек подошел к Михалу:
— Не дури, Михал! Ты же после болезни.
— Обо мне не беспокойся!
— Михал, брось, они хотят над тобой посмеяться. Не связывайся! — настаивал Витек.
— Надо мной? От кошки рожки! Сейчас увидишь, кто будет смеяться последним.
— Эта тачка тяжелее, — подстрекал Збышек. — Юрек, ты возьми ту, которая потяжелее, а то Михал после болезни.
— Потяжелее возьму я! — Михал схватился за рукоятки, он уже начинал злиться.
Соперники по команде Збышека покатили тачки вперед. Вечорек, не таясь, крякнул:
— Ого! Ну и нагрузили!
Михал катил тачку, тщательно выбирая дорогу среди рытвин и кочек. Он весь покраснел от усилия, на лбу у него выступили капли пота.
Сбоку подбежала Агнешка.
— Михал, брось тачку! Тебе нельзя! — крикнула она, видя, с каким напряжением он ее катит.
— Отойди! — прохрипел Михал. Еще пять метров, еще три…
— Сдаюсь! Точка! — едва дышит Вечорек, отпуская тачку и тяжело садясь на землю.
— Михал! Хватит! Бросай! — упрашивает Витек. «Еще немного, — думает Михал, стискивая зубы, — еще шаг».
Позади уже большая половина пути. Только бы дотянуть! Доказать этому Збыху…
Вдруг его словно бы окутывает черное покрывало, и он проваливается в темноту…
Когда он открывает глаза, то снова лежит в постели. В комнате пусто. Судя по солнцу, которое заливает все окно, день в самом разгаре. Михал с трудом припоминает события сегодняшнего утра. Сильно болит голова.
Дверь слегка приоткрывается, и в проеме показывается лицо Агнешки. Михал быстро закрывает глаза. Когда минуту спустя он потихоньку приподнимает веки, дверь снова прикрыта.
«Посмеяться надо мной хотели! — припоминает он, но не испытывает при этом никакой злости. — Вот я им и показал. Вечорек сдох…»
— Хотели надо мной посмеяться… да? — говорит он, когда Агнешка заглядывает к нему снова. — Вот я им и доказал…
— Мне кажется, что…
— Что тебе кажется? — В голосе Михала звучат нотки вызова.
— Мне кажется, что тебе надо проглотить этот порошок. Пани Анеля велела.
Михал безропотно глотает порошок и запивает его чаем.
— Что это у нас так тихо? — спрашивает он.
— В квартире никого нет. Сегодня магазины открыты, и все пошли за покупками.
— И старики тоже?
— Тоже. Одна я осталась квартиру сторожить.
Михала так и подмывает сказать: «Потому что у тебя денег нет», но что-то его удерживает.
— Ты хочешь спать? — спрашивает Агнешка.
— Нет, я уже выспался. А ты что делала?
— Занавески вешала. Новые. Я думаю, тетя не будет сердиться, как ты считаешь?
— Кто ее знает… больно она у тебя чудная… все ей не по нраву! Я бы не выдержал!..
— Нет, тетя хорошая. Только, знаешь, она очень долго была совсем одна…
— Одна! Тоже скажешь! Как это в такой квартире она могла быть одна?
— Я имею в виду другое: долгие годы с ней не было никого из близких. Всех отняла война. Ты же не знаешь, сколько ей пришлось пережить.
— Война давно кончилась, что теперь вспоминать?
— А тетя вспоминает, и с этим ничего не поделаешь.
— Зато теперь ты с ней.
— Тетя постепенно привыкает. Я вижу. Но иногда человеку надо побыть и одному.
— Ну да!.. С людьми веселей. Хоть работать, хоть гулять…
— Не всегда. Бывает, человеку хочется остаться наедине со своими мыслями. Чтобы никого не видеть…
Агнешка говорит будто сама с собой. Она смотрит в окно, за которым старая одинокая акация грустно машет нагими ветвями.
