Леонид Вайсберг - Тайна корабельного кладбища. И я плавал по Дунаю

Проводников на весь поезд оказалось только двое. Старшим был краснощекий мужчина средних лет. Он все время расправлял пушистые усы и широко улыбался. Чему? Наверное, солнцу, которое палило изо всех сил. А может, ему нравилось везти советских туристов? В общем он так улыбался, что, глядя на него, невольно улыбались все. Как под гипнозом.

Я тоже улыбался и никак не мог объяснить проводнику, что мне от него надо. По-венгерски я, сами понимаете, ни гугу. Он же — всего два слова по-русски: «Хорошо» и «Давай-давай!» Пришлось дожидаться остановки. Вышли мы с ним на перрон. Я подошел к вагону и рядом с цифрами на его стенках вывел пальцем вопросительные знаки.

— Хорошо! Хорошо! — шире широкого расплылся в улыбке проводник.

И у меня сразу рот пополз до ушей. Стоим и улыбаемся. А вокруг вокзальный гомон. Станция большая. Дебрецен — третий по величине город Венгрии.

Я еще раз нарисовал вопросительные знаки.

— Давай! Давай! — одобрил проводник.

Вот досада!

Помощь явилась нежданно-негаданно. К нам подошел паренек постарше меня. А ростом только чуть-чуть выше. Волосы черные, брови черные, лицо и то загоревшее до черноты. Заговорил со мной по-русски. Не очень чисто, но понятно.

— Первый, второй, третий классы, — объяснил он значение цифр на стенках вагонов. — Первый — люкс, прима; второй — немного плохо; третий — совсем плохо.

— Спасибо, друг!

— Иштван, — представился он и тут же, схватив меня за руку, стремительно потянул в вагон. И вовремя. Паровозы не дают здесь гудков. Трогаются без предупреждения, сразу набирая скорость.

Иштван живет в Дебрецене, учится в ремесленной школе на токаря. Мечтает приехать к нам. Но не в гости. А поработать в Казахстане на бывшей целине. Для этого усердно учит русский язык.

— Сейчас в Будапешт? — обрадовался я, представив, как будем мы вместе бродить по городу.

— Нет. В Пюшпёкладань. Близко. Пятьдесят километров. Сходить.

— Жаль…

— Ничего! Встретимся, — хлопнул меня по плечу Иштван.

— Вот тебе значок!

— Гагарин! Видел его?

— Ага!

— Как меня?

— По телевизору… Знаешь, я сам в космонавты собираюсь…

— У вас принимают?

— Нет еще. Но скоро будут…

Больше мне не дали говорить с Иштваном. Взрослые туристы потихоньку оттерли меня в сторону. Думал, что им скоро надоест. Но они не отставали от моего нового друга до самого Пюшпёкладаня. На прощание он крепко пожал мне руку и сказал, что непременно приедет в Казахстан.

Так мы и расстались, чтобы никогда, наверное, не увидеться. Плохо это устроено в жизни. Едва познакомишься с человеком, и уже нужно прощаться. А может, мы еще встретимся? Вот было бы здорово!

…К Будапешту подъезжали вечером. Наш поезд то и дело прорывался сквозь густое переплетение железнодорожных путей, разрезал бетонные ленты шоссейных дорог, обдавал едким дымом дома, все настойчивее и плотнее подступавшие к вагонам. Чувствовалось, что мы приближаемся к огромному городу.

«Здравствуй, Будапешт!» — так и подмывало меня крикнуть во весь голос из окна вагона, чтобы приветствие мое дошло до всех жителей венгерской столицы. Ну, хотя бы до всех мальчишек и девчонок. Жаль, что ученые не придумали еще, как передавать мысли на расстояние, а то бы я уже из поезда наладил связь с каким-нибудь будапештцем. Представляете: на вокзале меня встречает венгерский пионер, и мы сразу же отправляемся с ним бродить по городу?

Только успел я об этом подумать, как папа строго-настрого предупредил:

— С этой минуты от меня — ни на шаг! Понятно?

Так что по поводу передачи мыслей на расстояние ученым непременно надо посоветоваться с архитектором Александром Григорьевичем Ливановым. Он сможет им крепко помочь.

Поезд подкатил к западному вокзалу Будапешта. Носильщики быстренько отобрали у нас чемоданы, сложили на тележки и увезли. Мы двинулись вслед за ними. Папа крепко вцепился в мою руку. Рядом шагал «педагогика». Он больше не разговаривал со мной, хотя я честно отдал ему все его пятнадцать значков и получил обратно свой. Он даже не смотрел в мою сторону. И все же «педагогика» молодчина — не пожаловался отцу. Это уже по-нашему, по-мужски.

Паровоз медленно протащил мимо нас длинный зеленый вагон. Глянул я на него, прочел броскую надпись и сразу завопил во всю мочь:

— Смотрите! Смотрите!

Но никто не удивился, хотя на вагоне яснее ясного было написано: «КУК».

— Чего шумишь?

— Куда смотреть?

— Вести себя не умеешь!

Я даже зажмурился от огорчения. Потом подумал: откуда им помнить такое, когда они вечно заняты своими взрослыми делами? А я сразу вспомнил, будто вчера читал. И начал декламировать вслух. Прямо на перроне. Чтобы они тоже поняли.

ЕстьЗа границейКонтораКука.ЕслиВасОдолеетСкукаИ вы захотитеУвидеть мир —Остров Таити,Париж и Памир, —КукДля васВ одну минутуНа кораблеПриготовит каюту,Или прикажетПодать самолет,Или верблюдаЗа вамиПришлет.Даст вамКомнатуВ лучшем отеле,Теплую ваннуИ завтрак в постели.Горы и недра,Север и юг,Пальмы и кедрыПокажет вам Кук.

Это я из «Мистера Твистера». А сам глаз от вагона не отрываю. Вдруг он сейчас остановится, и на перрон выйдет какой-нибудь миллионер? Живой. Настоящий… Но вагон исчез за поворотом. Наши туристы стали говорить о «Куке», а Надежда Сергеевна подошла ко мне, погладила по голове и сказала, обращаясь к папе:

— Способный он у вас. Ишь, как складно сочиняет!

Я не удержался и фыркнул. Папа дипломатично промолчал.

На привокзальной площади нас ожидали вереницы сверкающих лаком автобусов. Я не успел даже хорошенько оглядеться, как мы покатили по широким улицам Будапешта. Через несколько минут автобусы выехали к Дунаю.

Река понравилась мне сразу. Широкая, сильная. Только не голубая, а грязно-серая. Взрослые тоже приметили это и стали почему-то успокаивать друг друга тем, что выше по течению Дунай все же будет голубым. Что ж, поживем — увидим!

Город подступал к Дунаю с двух сторон. Мы подъехали к реке слева — из Пешта. Напротив высилась гористая Буда, застроенная огромными величественными зданиями. Интересно — город из двух половинок. Буда и Пешт. Вот и получился Будапешт.

— Гора Геллерт!

— Скульптура Штробля!

Отец показал мне на фигуру женщины с пальмовой ветвью в руках. Скульптура эта словно парила над городом. Легкая, красивая, изящная. Установленная на высокой горе над Дунаем, она видна далеко-далеко.

Это был монумент Освобождения. Посвящен он подвигу Советской Армии, освободившей Венгрию от фашистов. Пальмовая ветвь — символ победы. Монумент создал всемирно известный скульптор Жигмонд Кишфалуди-Штробль. Мы еще побываем на горе Геллерт. Тогда я хорошенько все осмотрю.

Автобусы остановились у белоснежного теплохода с золотыми буквами на борту — «Амур». На корме судна развевался красный флаг.

— Ура! Приехали!

Конечно же, я первым кинулся к трапу. Но по дороге меня перехватил худенький мальчик в белой рубашке с закатанными рукавами.

— Ждрастуй! — приветливо сказал он.

— Йо напот! — ответил я. — Добрый день!

Этому научил меня в поезде Иштван.

— Ференц, — ткнул он себя в грудь.

— Павлик.

Мы отошли в сторону и присели на ступеньки дунайской набережной. Ференц вытащил из кармана кляссер с марками.

Не знаю, сколько прошло времени — уж очень хорошие у него оказались марки. Особенно спортивные. Среди моих ему понравились «космические». У меня их несколько наборов.

Словом, прослушал я все гудки «Амура». А он, оказывается, сразу же после нашего приезда должен был тронуться в путь. Вверх по Дунаю. На Вену. Пришлось капитану включить на теплоходе репродукторы и закричать в них на всю набережную:

— Павлик Ливанов, немедленно на борт!

Я был очень недоволен. Ференц — тоже. Но мы договорились с ним обязательно встретиться и закончить обмен…

Только успел я взбежать на судно, как заработали винты. «Амур» отвалил от набережной Будапешта. Рядом со мной стоял папа и читал мне нотацию, а я изо всех сил махал рукой Ференцу, который бежал вслед за теплоходом по набережной.

На мачте пристани, у которой мы стояли, взвились вверх разноцветные флажки: красный, бело-синий и желтый с поперечными красными полосами.