Эдуард Пашнев - Девочка и олень
На следующий день она сказала себе и маме, что съездит в ЦУМ за бумагой и сразу же назад, а ноги опять привели ее в скверик. Синее небо сверкало в вымытых стеклах домов, некоторые окна были распахнуты, и в них вливался густой настой солнечного дня, разогревшего как следует горьковатые клейкие почки на кустарниках и деревьях. «Я только посмотрю, — убеждала себя Надя, — если форточка в кабинете закрыта, значит, не приехал». Она издалека принялась отыскивать глазами окно.
— Вот кто! Вот кто нарисует слона! Спокойствие! Вот кто нарисует слона. Спокойствие.
К Наде, огибая клумбу, бежала девочка в красном с горошками платочке.
— Дуська! — присела Надя, как тогда в доме у Савеловского вокзала Марат, и, как он, протянула руки.
— Хорошо, что ты пришла! — крикнула Дуська, падая на руки к Наде, но не разжимая кулачков, в которых держала цветные мелки.
И вся она от ботинок до платочка была перепачкана в мел.
— Папа не умеет рисовать слона. Он умеет только зайца рисовать. А нам заяц не нужен. Мы играем в Африку.
— А разве папа приехал?
— Папа, папа, покажись, что ты приехал!
По дорожке неторопливо шел улыбающийся Марат.
— Здравствуй, Надюш! Тебя взяло в плен это племя африканцев. Ты не к нам шла?
Вслед за Дуськой Надю окружили пять или шесть мальчишек и девчонок с мелками в руках.
— Нет, я в Третьяковку, но я очень рада, что вас встретила. Вы же должны были приехать только двадцать пятого.
— А я прилетел на целую неделю раньше. Ты огорчена?
— Нет, я рада.
— Ну, что же ты стоишь, бери, — нетерпеливо вкладывала Дуська в ладони Нади свои мелки.
Все послушно протянули свои мелки Наде. У нерешительных Дуська сама отбирала и отдавала художнице.
— Пропала твоя Третьяковка, — засмеялся Марат. — Теперь ты от этих людоедов не вырвешься, пока не нарисуешь им Африку.
— Значит, нужно нарисовать слона? — спросила счастливая Надя, опускаясь на корточки перед клумбой.
— Не здесь, — ужаснулась девочка, которая и сегодня была похожа на Аленку с шоколадной обложки. — Большого слона. Пойдем туда. Хватайте ее! — скомандовала Дуська. И ее подружки, подчиняясь «атаманше», весело схватили Надю и попели на тротуар перед домом.
За появлением слона на асфальте дети наблюдали со священным трепетом. Надя загнула хобот кверху и пристроила на него девочку в развевающейся рубашонке. Это была Дуська, и все сразу ее узнали.
— И меня! И меня! — раздались голоса.
— Тебя она посадит на жирафу, — крикнула Дуська. — А тебя — на бегемота. Спокойствие, спокойствие!
Надя нарисовала жирафу и бегемота. На жирафе уместилась одна девчонка, а на бегемота она посадила трех, в затылок друг другу.
— Теперь крокодила, — подтолкнула руку художницы Дуська.
— Что-то у тебя руки такие горячие, — остановилась Надя. — Дай-ка пощупаю лоб.
— Нет, — отбежала от нее Дуська. — Ты разве мама? Это мамы щупают лоб, а потом укладывают спать и молоко с маслом пить заставляют. Терпеть не могу молоко. Нарисуй верхом на крокодиле маму.
И мама поехала по асфальту на крокодиле вслед за слоном, жирафой и бегемотом.
— А теперь оленя! — скомандовала Дуська, с восторгом оглядывая свою Африку.
И олень прыгнул с одного края тротуара к другому, прямо под ноги Марату. На том месте, где стояла его нога в маленьком остроносом ботинке с каблучком, должны были ветвиться рога. Надя положила руку на носок и посмотрела снизу вверх на далекое, как луна или солнце, лицо вожатого, родное, улыбающееся.
— Если вы не отойдете, то олень боднет вас рогом, — сказала она, продолжая опираться рукой о ботинок.
— Я отойду, отойду, — пообещал Марат. — Надюш, чтобы не забыть, а то с этой Африкой и голову потеряешь: я привез из Астрахани большую белую рыбу. Завтра мы устраиваем день большой Белой рыбы. Приходи.
— Во сколько?
— Часов в семь. Сможешь?
— Смогу, — счастливо улыбаясь, ответила она. — Мне показалось, что у Дуськи руки слишком горячие.
— Не горячие, не горячие! — запротестовала та. — Что же ты не рисуешь рога? Папа, отойди же!
Она подбежала и оттолкнула обеими руками отца за кромку тротуара. Мельком он успел пощупать ей лоб.
— Нет, — успокоил вожатый Надю, — просто возбуждена, разгорячена. Просто она сейчас в Африке. Как и все мы.
Надя засмеялась, провела рукой, испачканной мелом, по лбу, и волосы ее засеребрились.
Глава XVII. День рыбы
Звонок всколыхнул тишину за дверью, кто-то, суматошно топая, пробежал по коридору так, что шаги отдались эхом на лестничной площадке и в сердце Нади. Тревожно лязгнула цепочка, и на лестничную площадку выскочила Таня в тапочках на босу ногу, в плохо запахнутом халатике, растрепанная. С минуту она непонимающе смотрела, потом тускло оказала:
— А-а-а! Это ты? Мы врача ждем.
И, не оглядываясь, не приглашая войти, двинулась назад в глубь коридора, машинально поправляя волосы. Надя несмело переступила порог, неуверенно закрыла за собой дверь. Только теперь на звонок подоспела тетя.
— Здравствуйте, — сказала девочка. — Марат Антонович заболел?
— Дуся, — коротко ответила тетя.
— А что с ней? Ангина?
— Иди, иди, девочка, сейчас здесь не до тебя.
Она вежливо, но настойчиво вытолкнула Надю на лестницу. Дверь захлопнулась, и наступила сонная пыльная тишина. Вверх и вниз бежали серые ступени, раздались гулкие шаги и на втором этаже пропали, их поглотила чья-то излишне громко хлопнувшая дверь.
Отец пришел поздно.
— Мамочка, а что, Надюшки разве нету? — с беспокойством спросил он.
— Надюшка? Дома.
— А в комнате никого нет, — он просунулся внутрь по самые плечи. — Надя?
— Папа, — устремилась она к нему из темноты, словно хотела припасть, как в детстве, но на полдороге остановилась. — Папа, Дуська заболела.
— И ты поэтому сидишь в темноте?
— Разве ты не слышал, что я сказала? Дуська заболела. Понимаешь, Дуська.
— Дети всегда болеют. И ты у нас, когда была маленькая, часто болела.
— Я совсем другое дело, — она взмахнула руками и сжала их. — Она совсем, совсем маленькая. Я не знаю, что с ней, мне не сказали, понимаешь? Наверное, что-нибудь страшное.
— Нет, так нельзя, — возмутился отец. — Разве можно так переживать из-за болезни чужого ребенка? А что ты будешь делать, когда у тебя свои дети пойдут?
— Дуська не чужая. Ты ничего не знаешь. Я тебе не рассказывала. Дуська не чужая. А своих детей у меня никогда не будет. Пойди позвони Марату Антоновичу, что с ней. Я тебя очень прошу.
— Ну нет, — решительно отказался Николай Николаевич.
— Я тебя очень прошу, как никогда не просила. Или лучше не надо. Лучше не надо. Это ужасно.
Она заплакала и упала лицом вниз, как Наташа Ростова на ее рисунке.
Николай Николаевич оделся и пошел звонить. Трубку взяла тетя и не стала с ним разговаривать.
— Ну вот, как я и предполагал, ничего страшного, — еще с порога наигранно бодрым голосом сообщил отец, — обычная ангина от мороженого. Температуру уже сбили. Сейчас поужинаем. Что тут мамочка нам приготовила?
Но Надя ужинать отказалась и не успокоилась.
Утро занялось яркое, солнечное. Было невыносимо больно думать, что в своей кроватке в жару лежит маленькая девочка с кулачками, перепачканными в цветные мелки.
В школу Надя пришла по инерции, машинально засунула портфель в парту, машинально села, машинально, не видя условия задачи, уставилась на доску.
— Надьк, ты чего не списываешь? — толкнула ее Ленка, как человека, который нечаянно заснул.
— Ленка, отнесешь мой портфель, — наконец осмысленно посмотрела она на подругу. — К себе домой, чтоб мои родители не волновались.
— А ты?
— Я должна узнать, что с Дуськой. Дуська, маленькая девочка, очень дорогая мне, заболела.
— Какая Дуська? — изумленным шепотом спросила Ленка.
— Потом расскажу, дочка моя. Наша дочка.
Пользуясь тем, что учитель стоял спиной к классу у доски и громко стучал по ней мелом, выводя угловатые стремительные знаки и цифры, она встала и, не таясь, двинулась по проходу. Математик встрепенулся, когда хлопнула дверь.
— Что такое? Кто-то вышел? — спросил он у класса.
Ребята изумленно молчали.
В коридоре стоял одетый Марат Антонович и, вертя в руках кепку, смотрел пристально на жену, разговаривавшую слабым голосом по телефону.
— Здравствуй, Надюш, — печально и виновато сказал вожатый, — все отменяется. То есть еще вчера отменилось. Ты перепутала день. Мы ждали тебя вчера.
— Я была вчера, — сказала Надя. — Что с Дусей?
— Да, с Дуськой, — машинально повторил он. — Еще не выяснили, какое-то особое воспаление легких в сочетании с ангиной.
