Энн в Грингейбле - Монтгомери Люси Мод
Мэтью нашел начальника станции в кассе. Тот явно собирался запереть ее и идти домой ужинать.
— Когда же будет поезд? — спросил Мэтью.
— Поезд уже полчаса как ушел, — ответил начальник станции. — Но для вас там высадили пассажира — девочку лет одиннадцати. Вон она сидит на куче дранки. Я предложил ей пройти в комнату ожидания, но она сказала, что лучше подождет на платформе. «Здесь, — говорит, — больше простора для воображения». Как вам это нравится?
— Я приехал не за девочкой, а за мальчиком. — Мэтью недоуменно уставился на начальника станции. — Его должна была привезти из Новой Шотландии миссис Спенсер.
Начальник станции присвистнул.
— Видно, вышла какая-то ошибка, — сказал он. — Миссис Спенсер сошла с поезда вместе с этой девочкой и передала ее мне с рук на руки. Она сказала, что девочка жила в приюте, а вы и ваша сестра решили ее удочерить и с минуты на минуту за ней приедете. Больше я ничего не знаю. Никаких других приютских сирот я тут не прячу.
— Я ничего не понимаю, — беспомощно проговорил Мэтью. «Хоть бы Марилла была рядом! Пусть бы она и решала, что делать дальше».
— Спросите лучше девочку, — небрежно посоветовал начальник станции. — Может, она вам все объяснит. Язык у нее подвешен будь здоров. Может, у них не оказалось такого мальчика, какой вам нужен. — Он повернулся и зашагал прочь, видно, сильно проголодался.
Мэтью же предстояло сделать то, чего он, пожалуй, боялся больше всего на свете — а именно: подойти к незнакомой девочке-сироте и спросить ее, почему она не мальчик. Он подавил стон, повернулся и медленно побрел по платформе.
Девочка следила за ним с той самой минуты, как только он появился, и сейчас глаза ее были буквально прикованы к нему. Мэтью избегал смотреть в ее сторону, поэтому вряд ли смог бы рассказать, какая она, но посторонний наблюдатель увидел бы девочку лет одиннадцати, одетую в короткое и тесное платье из желтой саржи, со старой соломенной шляпкой на голове, из-под которой на спину спускались две густые рыжие косы. У нее было маленькое белое личико со множеством веснушек, большой рот и большие зеленовато-серые глаза.
Внимательный наблюдатель заметил бы также, что у нее острый подбородок, а глаза полны живости и огня, хорошей формы рот с мягкими нежными губами и высокий лоб. Короче говоря, он обязательно заключил бы, что эта полуребенок-полуженщина, которая вызывала у застенчивого Мэтью столь нелепый страх, представляла собой весьма неординарную натуру.
Но Мэтью не пришлось долго мучиться, собираясь с силами, чтобы заговорить с девочкой. Как только она окончательно решила, что он направляется к ней, она встала, держа в одной руке старомодный потертый саквояж и протягивая ему другую.
— Вы, верно, мистер Мэтью Кутберт из Грингейбла? — спросила она звонким голосом. — Я ужасно рада вас видеть. Мне уже начало казаться, что вы за мной не приедете, и я пыталась представить себе, что же с вами могло случиться. Я решила, что если вы не приедете за мной сегодня, я пойду вон к той старой вишне у поворота дороги, влезу на ветки и проведу там всю ночь. Мне нисколько не будет страшно, а провести лунную ночь на осыпанной белыми цветами вишне так интересно, правда? Можно вообразить, что ты живешь в мраморном дворце. А утром вы бы за мной приехали — в этом я не сомневалась.
Мэтью неловко взял ее маленькую худенькую ручку и тут же решил, как он поступит. Он не будет говорить этому ребенку с сияющими глазами, что произошла ошибка; он привезет ее к себе домой, и пусть это сделает Марилла. Нельзя же, в самом деле, бросить ее на станции, даже если произошла ошибка. Так что все вопросы и объяснения откладываются до возвращения домой.
— Извини, что я опоздал, — смущенно проговорил он. — Пошли. Лошадь я оставил во дворе гостиницы. Давай я понесу твой саквояж.
— Да я и сама его донесу, — весело воскликнула девочка. — Он не тяжелый. Тут поместились все мои пожитки, но весит он не много. И потом его надо уметь носить, а то ручка отваливается. Лучше уж я сама. Это ужасно старый саквояж. Как я рада, что вы приехали, хотя провести ночь на вишне тоже было бы интересно. Нам ведь довольно далеко ехать? Миссис Спенсер сказала, что до вашего дома восемь миль. Это здорово — я так люблю ездить в коляске! Как это замечательно, что я стану жить у вас и буду вашей дочкой! У меня никогда не было папы — все чужие люди. Но хуже всего было в приюте. Я там провела только четыре месяца, но и этого хватило за глаза. Вы, наверное, никогда не жили в сиротском приюте, так что, конечно, не представляете себе, что это такое. Хуже и придумать ничего нельзя. Понимаете, с нами хорошо обращались. Но там так мало простора для воображения! Кругом одни сироты. Конечно, можно представить, что, например, девочка, которая сидит в столовой рядом со мной, на самом деле дочь герцога и что ее в детстве украла у родителей злая нянька, которая потом умерла, не успев рассказать ей правду. Я часто лежала по ночам, придумывая такие истории: днем на это времени не хватало. Наверное, поэтому я такая худая — я ведь ужасно худая, правда? Одни кости и нисколечко мяса. Мне нравится воображать себя такой полненькой девочкой с ямочками на локотках…
В этом месте спутница Мэтью умолкла — или потому, что устала болтать без остановки, или потому, что они подошли к коляске. Она не произнесла ни одного слова до тех пор, пока они не выехали из станционного поселка и не покатили вниз по крутому холму. Дорога здесь сильно врезалась в мягкую почву, и по обеим сторонам ее образовывались высокие крутые валы, на которых росли дикие вишни и тонкие березки.
Девочка протянула руку и отломила ветку дикой сливы, царапнувшую по коляске.
— Как красиво! Что вам напоминает это одетое в белое кружево дерево, которое наклонилось над дорогой?
— Мне? Не знаю, — пожал плечами Мэтью.
— Ну как же! Невесту! Невесту в белом платье и белой фате. Я, правда, никогда еще невесты не видела, не была на свадьбе, но я ее себе представляю именно такой. Мне самой, наверное, никогда не придется быть невестой. Я такая некрасивая, что на мне никто не захочет жениться — разве что миссионер. Наверно, миссионеру, который уезжает в дикую страну, не приходится особенно выбирать. Но все-таки я надеюсь, что у меня когда-нибудь будет белое платье. Для меня это просто идеал блаженства, предел мечтаний. Я так люблю красивые платья. И у меня никогда в жизни не было красивого платья. Но тем приятнее будет, когда оно наконец появится, правда? А потом, я всегда могу вообразить себя в роскошном наряде. Сегодня утром, когда я уезжала из приюта, мне было так стыдно, что на мне это жуткое старое платье. У нас все девочки в них одеты. В прошлом году один торговец пожертвовал приюту триста метров этой материи. Некоторые говорили, что он просто не смог ее продать, но мне все-таки хочется думать, что он это сделал от чистого сердца. Когда я садилась в поезд, мне казалось, что на меня все смотрят и все меня жалеют. Ну, тогда я представила, что на мне красивое шелковое платье голубого цвета — уж если воображаешь, то пусть это будет что-нибудь действительно стоящее. И еще большая шляпа с цветами и страусовыми перьями, лайковые перчатки, элегантные туфельки, да еще к тому же золотые часы. Мне сразу стало лучше, и всю дорогу до вашего острова я была в прекрасном настроении. А когда поезд погрузился на паром, меня нисколько не укачало. И миссис Спенсер тоже не укачало, хотя обычно ее укачивает. Ей просто некогда было плохо себя чувствовать, так как все время приходилось следить, чтобы я не упала за борт. Она сказала, что никогда не видела девочку, которая бы поминутно куда-то исчезала так, как я. Ну и что ж, что я исчезала — зато ее не укачало, а это тоже хорошо, правда? Мне хотелось рассмотреть паром получше — неизвестно, когда мне придется снова плыть на пароме. Ой, сколько вишен, и все в цвету! У вас на острове уйма цветов! Я уже его полюбила и страшно рада, что буду здесь жить. Я и раньше слышала, что остров Принца Эдуарда — очень красивое место, и я не раз воображала, как бы я там жила, но мне и в голову не приходило, что это случится на самом деле. Как это прекрасно, когда твои мечты осуществляются, правда? А какие у вас странные красные дороги. Когда мы в Шарлоттауне сели на поезд и я увидела в окне эти красные дороги, я спросила миссис Спенсер, отчего они такие, но она сказала, что не знает и чтобы я больше не приставала к ней с вопросами. Она сказала, что я уже задала ей, по крайней мере, тысячу. Может, и задала, но как же узнать про то, чего не знаешь, не задавая вопросов? Отчего же все-таки эти дороги красные?
