Виктор Мануйлов - Я, мой брат Лёха и мотоцикл
– Ну давай, – сказал папа и отпустил мотик. – Только держи газ. И не забудь тормозить.
И я поехал. Сам. Я ехал и ехал, а мотик почему-то катил всё быстрее и быстрее, рычал всё сильнее и сильнее, папа что-то кричал сзади, мимо мелькали деревья и кусты, дорожка уже кончалась, а я не знал, что делать, и когда она кончилась, я закрыл глаза, нажал сразу на все ручки, мотик встал, как вкопанный, а я перелетел через него и упал в крапиву.
Тут подбежал папа, поднял меня и мотик и говорит:
– Я ж тебе объяснял: надо сбрасывать газ, а уж потом жать на тормоз. И на тормоз жать не сразу, а плавно. Как на велосипеде. Экий ты бестолковый какой.
Я посмотрел на свой мотик, которому было всё равно, упал я или не упал, в крапиву или просто в бурьян, исцарапался или нет, и мне расхотелось на нём ездить. Всё-таки на велике проще: там нет газа, а есть только педали, тормоз и зеркало. И больше ничего. С него, конечно, тоже можно упасть, и я поначалу часто падал, но потом привык и уже не падаю. А если и падаю, то не плачу. А тут вдруг взял и заплакал: так мне стало обидно.
– Ничего, – сказал папа и вытер мне нос и глаза своим платком. – Все, кто начинает, поначалу падают. Главное, научиться падать правильно. Садись, попробуем ещё раз.
Мне ужасно не хотелось пробовать ещё раз, но и папу было жалко, потому что он ремонтировал внутренности этого мотика ремонтировал, переделывал его переделывал, вёз его на нашу дачу вёз, чтобы мы научились на нём ездить, а я никак не могу научиться.
И мама тоже наверняка огорчится, увидев, какой я у неё бестолковый, хотя она и не видела, как я упал.
Я пошмыгал-пошмыгал носом и снова забрался на мотик. Папа нажал ногой на железку со всей силы – рычаг называется, – мотик от этого рычага зарычал; потом, когда я чуть повернул ручку газа, весело затарахтел – и я поехал. Сам. А папа бежал рядом и говорил, что мне ещё надо делать, чтобы ехать дальше и не упасть. И я ехал и ехал, то чуть быстрее, то чуть медленнее, а папа всё бежал и бежал, и так запыхался, что встал и крикнул мне, чтобы я поворачивал. Я начал поворачивать, но забыл, что надо делать с газом, и опять упал. Только не очень сильно, как первый раз, а так себе.
Пока папа шёл ко мне, запыхавшийся, я успел встать на ноги и даже попробовал поднять мотик и поставить его на колеса, но он оказался таким тяжелым, как… как я не знаю что. И тогда папа сказал, чтобы я ездил по кругу возле деревьев, а то уеду куда-нибудь далеко-предалеко, и он меня не найдет, потому что мотик ездит быстро, а он так быстро бегать не умеет.
И я стал ездить по кругу. А папа стоял посредине и кричал, на что надо нажимать и какую ногу выставлять, чтобы не упасть, но я всякий раз забывал, где у меня левая нога, а где правая, всё время падал и ушибался, потому что мотик падал мне на ногу.
– Не ту ногу выставляешь! – кричал папа. – Левую выставляй! Левую! Газ сбрасывай! Тормози! Да не сильно тормози, а плавно! Экая ты бестолочь!
Но в конце концов я проехал один круг правильно. Потом ещё один правильно. И ещё. И тогда папа сказал, что на сегодня хватит, что я молодец, что из меня со временем выйдет толк.
– А куда выйдет? – спросил я.
– Что куда? – не понял папа.
– Толк. Куда он из меня выйдет?
– А-а, толк-то? А куда-нибудь. Выйдет – и всё. Ищи потом ветра в поле. Не сыщешь. И останешься бестолочью.
Я посмотрел на деревья, которые шумели своими листьями, потому что дул ветер, на траву, которая шевелилась, и спросил:
– Ну и что?
– Как что? Без толку ничего сделать нельзя. Всё надо делать с толком.
Я подумал-подумал и спросил:
– А толк через что выходит? Через уши или через нос?
– В основном через рот. Будешь часто рот разевать, станешь разиней – толк и выйдет.
– А я его не выпущу из себя. Я буду вот так: – и я показал сильно сжатые зубы. – Пусть сидит во мне. – Ещё подумал-подумал и спросил: – А из тебя толк выходил?
– Выходил, – сказал папа.
– А ты его вернул?
– Вернул, ответил папа. – Подумал-подумал и сказал жалостливо: – Да, видать, не весь.
– Это плохо?
– Плохо.
– Я когда вырасту, – пообещал я, – обязательно найду весь твой толк и верну его тебе обратно. Хорошо?
– Хорошо, – сказал папа.
Теперь на мотик сел Лёха. Он оказался ещё бестолковее меня. И это не удивительно: он же совсем маленький и глупый и даже не знает, что есть правая нога и левая. Папа так его ни разу и не отпустил, всё время бегал рядом.
Наконец папа устал бегать и сказал:
– Всё! – сказал папа. – У меня бензин кончился.
А мама сказала:
– Это от пива. На пиве много не набегаешь.
А я сказал:
– Надо пить простоквашу: от неё быстрее вырастешь.
А папа сказал:
– Мне расти дальше некуда. – И больше ничего не сказал.
Он погрузил мотик в багажник нашей машины, мы сели и поехали домой. То есть на дачу.
Глава 6 И зачем я родился первым
Лёхе дико повезло: ему даже годы свои считать не надо, потому что он родился в двухтысячном году. В две тысяча десятом ему стукнет десять, в двадцатом – двадцать, а в девяносто девятом – девяносто девять.
А я родился в прошлом веке, и мне всякий раз надо от текущего года отнимать 1997, только тогда можно узнать, сколько мне лет. Но самое печальное, что я родился первым, и вот уже много лет являюсь старшим братом. И это бы ещё ничего, если бы мне по нескольку раз в день не говорили, что я должен Лёхе показывать пример, защищать его и не обижаться, если он, предположим, дразнится или щиплется, потому что он ещё маленький и глупый.
А Лёха, глупый-глупый, а всё время пользуется своим младшинством, и чуть что, сразу орать, что я его, бедного, обижаю.
– Юра! Что там опять такое? – кричит моя мама с кухни, едва закричит Лёха, будто это я лезу к нему, а не он ко мне.
Знали бы вы, как мне надоело быть старшим и выглядеть умным, когда мне так и хочется врезать этому Лёхе со всей силы по спине, чтобы он не вредничал. И это при том, что ему свои года считать не надо: за него календарь считает. Всё это ужасно несправедливо и грустно.
Или взять хотя бы такую несправедливость. Меня папа посадил за руль мотоцикла, когда мне было уже пять лет, а Лёху – в два с половиной. Лёху и на коньки поставили, едва он научился ходить, и он на коньках ездил, держа во рту соску. Вы когда-нибудь видели такое, чтобы на коньках и с соской? Вот то-то и оно. И я не видел. Даже по телеку. А почему, спрашивается? А потому, что мама с папой боялись, чтобы мы с Лёхой с самого раннего детства не принялись валять дурака, не гоняли по улицам собак и кошек, не курили, не пьянствовали, не ругались плохими словами и вообще не привыкали ко всяким гадостям, а были заняты делом. Об этом и по телеку говорят разные тёти и дяди, чтобы все дети росли хорошими.
Наконец, Лёха говорить начал, когда ему не было года, а я в два года почти совсем не умел говорить, хотя понимал всё. Вы думаете, это потому, что Лёха уродился таким способным к разговорам? Вот уж и нетушки. Это потому, что все заботы по обучению его разговорам лежали на моих плечах с самого начала, а на маминых с папиными плечах лежали заботы совсем другие.
Бывало, чуть Лёха в манеже запищит, так мама кричит, чтобы я посмотрел, чем он там занимается. А он там занимается тем, что потерял соску и пытается сосать какую-нибудь игрушку, а она не помещается ему в рот. Он смотрит на меня и заливается слезами.
– И чего ты пищишь? – спрашиваю я у него, чтобы он начинал соображать. – Ты бы, вместо того чтобы пищать, поискал свою соску сам. Где твоя соска? Ну-ка посмотри по сторонам! Не хочешь? А кто должен хотеть? Пушкин? Вон же она лежит, твоя соска! – показываю я ему рукой.
А он, глупый, продолжает реветь и совать в рот всякую дрянь. Тогда я сам беру его соску и сую ему в рот. Только после этого он успокаивается.
– Я в твои годы, – объясняю я Лёхе, – не ревел почем зря. Потому что был один на всем белом свете. А тебе хорошо, потому что ты вдвоем.
А он на все мои разговоры всё агу да агу, а потом взял и заговорил. Только «ры» не выговаривал. Ну никак. Потому что сразу же родился вредным.
И много ещё чего полезного Лёха получил от меня с самого рождения, но никакой благодарности от него не дождёшься, а одни только приставания, щипки и дразнилки. А теперь, когда появился у нас мотоцикл, я еще должен следить, чтобы Лёха правильно на него садился и ездил.
Я бы не стал рассказывать вам о своей горькой доле, если бы не встречал других таких же мальчишек, как я, которым достаются одни шишки, а их младшим братьям шоколадные конфеты и прочие полезные вещи. Я думаю, что когда такие же мальчишки, как я, прочитают мою книжку, – если какой-нибудь дядя, который печатает книжки, напечатает и мою, – то им станет жить легче. А если еще и младшие их братья прочитают, и папы с мамами, и дедушки с бабушками, и все они поймут, как неправильно себя ведут, то жизнь станет для всех нас, старших братьев, просто замечательной.
Глава 7 Мотоклуб – это много людей и собака
Вот и лето кончилось, и надо опять ехать в Москву, ходить на плавание, на гимнастику, в подготовительную группу. А теперь ещё и ездить в мотоклуб.
