Аксель Хаке - Маленький король Декабрь
— Я ходильщик в офис.
— Ясно, — сказал король. — Значит, утром ты засыпаешь, и весь день тебе снится, что ты ходильщик в офис и день-деньской работаешь, работаешь, работаешь… А вечером, когда ложишься спать, ты просыпаешься, и всю ночь, до утра, ты — тот, кто ты и есть на самом деле. Сегодня пилот, в другой раз — лодочник, в третий раз — поди знай кто! Ну согласись, что это гораздо лучше.
— Не уверен, — сказал я. — Почему лучше?
— Потому что интереснее. Ночь делается важнее дня, а всё, чем занимаешься днём, не очень-то важно. День — это всего лишь сон.
— Ты думаешь?
— Ясное дело. Ты же не спал, перед тем как пришёл сюда, ко мне, — сказал король Декабрь. — И сейчас не спишь. Однако ты лежишь на животе в маленькой комнатке, ты в гостях у крохотного короля, и сам ты крохотный, даже меньше, чем я. А ведь это не может быть на самом деле, верно?
— Хорошо бы в этом убедиться!
— Так ведь на самом деле, — сказал королёк Декабрь, — не бывает таких королей, как я.
— Ну а ты-то сейчас сон видишь или всё происходит наяву?
Король усмехнулся:
— Я — твой сон, а ты — мой сон.
— Или наоборот, — подхватил я.
— Правильно.
— Но ты же не спишь.
— Откуда ты знаешь, сплю или нет?
Я потёр лоб:
— Трудно всё это уразуметь.
— Ничего трудного. Но, конечно, с непривычки может маленько ошарашить.
Уже некоторое время королёк опять расхаживал туда-сюда по комнате, теперь же он остановился и долго-долго смотрел прямо мне в глаза. Маленький толстенький королёк. Смотрел он свысока — я же на полу лежал. А я долго-долго смотрел на него, так долго, что меня совсем разморило. Глаза сами собой закрылись, и я заснул, лёжа на полу в малюсенькой комнатке. Последним, что мне запомнилось, перед тем как я погрузился в сон, была открытая коробочка, которая стояла на столике возле маленькой кроватки короля. Красная коробочка, разрисованная золотыми коронами, крышка её лежала рядом. А ведь пока я был в гостях у короля Декабря, я этой коробочки даже не замечал.
Королёк Декабрь встаёт ни свет ни заря. Часто бывает — я утром завтракать, а он уже тут как тут, устроился на утренней газете, на каком-нибудь крупном заголовке уселся и сидит, заняв собой ровно три буквы. И я, прочитав, например, «кура от федерального правительства» вместо «куратор от федерального правительства», вдруг вижу, что пожаловал ко мне король Декабрь, малюсенький толстяк. Однако чаще всего он сидит в хлебнице, притулившись к тёплым поджаренным хлебцам, — греется. Мне кажется, у него там, в щёлке между стеной и стеллажом, холодновато, даже в толстой бархатной мантии вряд ли согреешься.
— Сядь-ка подальше от тоста, — сказал я как-то раз корольку, — а то я ненароком проглочу тебя.
— Мне скучно, — пожаловался он.
Глядя на короля, я подумал, что он явно стал меньше, чем был, когда я впервые его увидел. Теперь он был лишь чуть-чуть длинней моего мизинца.
— Хочешь, съешь мармеладного медвежонка, — предложил я.
— Да съел уже…
— Тогда полазай между книг.
— Да лазал уже…
— Тогда приведи в порядок коробки со снами, расставь их на полках.
— Да расставил уже…
— Ну не знаю, что ещё тебе посоветовать.
— А я не знаю, чем мне заняться!
— А я хочу спокойно позавтракать!
— Ты никогда не берёшь меня с собой!
— Куда это я должен брать тебя с собой?
— Не знаю. Ты ещё никогда не брал меня с собой. Поэтому я не знаю, а может, на улице хорошо? Может, мне там больше понравится, чем здесь? Вот ты, куда ты каждый день ходишь после завтрака?
— В офис. Сначала я иду по улице Корнелиусштрассе, потом по площади Гертнерплац, потом по Блюменштрассе выхожу на площадь Якобсплац, оттуда — на Зендлингерштрассе. Вот так и хожу изо дня в день. А вечером всегда той же дорогой возвращаюсь домой. И офис всё тот же.
— А в офисе что ты делаешь?
— Скучной реальностью занимаюсь, — сказал я. — Большинство офисных сидельцев занимается скучной реальностью.
— Возьми меня с собой! — попросил королёк.
— Сегодня у меня выходной день. Я никуда не пойду.
— Ах нет, пойдём!
— С какой же стати мне идти в офис, если у меня выходной? — недоумевал я.
— Разве сегодня не существует никакой скучной реальности?
— Ну, куда она денется… Но сегодня ею занимаются другие офисные сидельцы. А у меня день отдыха, я набираюсь сил на завтра.
— Значит, у тебя сегодня день отдыха от скучной реальности! Ура! — завопил король и на радостях стукнул кулаком по краю моей тарелки, даже вилка звякнула. — Нам не надо заходить в офис. Мы можем вовремя повернуть назад. Ну хоть дорогу-то в офис можешь показать мне?
Тут уже и я завопил:
— Да нет ничего скучнее этой дороги! Каждый день всё та же дорога! А ты требуешь, чтобы я в свой выходной день по ней ходил?!
— Ох, тошно мне! — И королёк со всей силы пнул ногой тост, лежавший на моей тарелке, даже крошки полетели. А он принялся буравить скипетром дырочки в сливочном масле. Мало того, он, кряхтя, стал поднимать куски сахара, один за другим, и бросать их в мой кофе!
— Сейчас же прекрати, что за свинство! — Я вышел из терпения.
— Я король Декабрь Второй! — закричал он. — А ты не король!
И должен делать всё, что я прикажу!
— Ну, так и быть, — сдался я. — Кофе теперь всё равно никуда не годится: слишком много сахару. Но в офис мы — ни ногой! Дойдём до офиса и сразу назад.
— Ага, всё будет, как я хочу! — обрадовался королёк.
Я надел пиджак и посадил короля в нагрудный кармашек, где носят платок. Пусть, подумал я, сидит, высунув голову, увенчанную короной, и смотрит вокруг.
— Если кто-нибудь подойдёт ко мне, — предупредил я королька, — сразу спрячешься в карман, понятно? Я не хочу, чтобы тебя видели другие.
— Буду смотреть в оба, — обещал он, а сам так и трясся от радости.
Мы спустились по лестнице, во дворе отворили большие тяжёлые ворота и вышли на улицу. Стоял погожий весенний денёк. Река наша, Изар, бурлила и вся пожелтела от талых вод, набежавших с гор. Солнце пригревало.
— А-а-а-а! — завопил королёк. — Кра-со-та-а-а-а!
— Чш-ш! Тише! — шикнул я.
Мы зашагали налево, к Корнелиусштрассе. Я вполголоса рассказывал корольку обо всём, что встречалось на пути. Если мы шли мимо портняжной мастерской, я говорил: вот портняжная мастерская — и объяснял, что значит портняжить. Если шли мимо пекарни, я говорил: вот пекарня — и объяснял, чем занимается пекарь. Если же мы проходили мимо магазина, где продают охотничьи ружья, чтобы стрелять по беззащитным белочкам и зайцам, я показывал на другую сторону улицы и говорил: «А вот зоомагазин, там продают вкусные сухарики для собак и занятные игрушки для кошек». На этих улицах всё было мне знакомо, а королёк всякий раз отвечал: «Верно, верно, когда-то я тоже это знал», или: «А я-то совсем позабыл, что это такое!», или: «Ох, как давно это было!».
Прохожие, конечно, тоже встречались. Почти всех этих людей я замечал и прежде, когда шёл своей дорогой, иной раз узнавал кого-то из них, но, в общем, никогда не обращал на прохожих внимания. Королёк же смотрел на людей во все глаза. Иногда я, струхнув, шёпотом просил его нырнуть в карман, как мы договорились, или пытался довольно грубо — даже королевская корона съезжала набекрень — затолкать его поглубже, но безуспешно: он тотчас выныривал и спешил поделиться со мной своими наблюдениями. Например, увидели мы маленького старичка, который всегда водит за собой пуделя. Король и говорит:
— Опять он решил его убить.
— Что? Что такое?
— Он опять задумал убить пуделя. Знаешь, этот человек уже пятьдесят два года женат на одной и той же жене. Квартира у них маленькая. Его любимое кушанье — картофельные оладьи с подливкой. Захочется ему покурить — на здоровье, кури себе, но только в кухне у открытого окна, и сигарету держи над совком для золы, который возле печки, — этого жена требует. Захочется ему купон лотерейный заполнить — пожалуйста, но смотри перечёркивай клеточки только с теми цифрами, какие жена назовёт, и уж конечно цифры будут те, которые обозначают день и год их свадьбы. А захочет старик на диване полежать, в халате, пальцем по обоям поводить — нате вам, подруга жены тут как тут, в гости пришла.
Ему очень хотелось бы убить жену. Но на такое он не решается. Опять же, кто тогда будет печь ему картофельные оладьи? Сам он не умеет. Вот потому-то он каждый день затевает убийство пуделя. Пудель — любимчик жены. Однажды он бросил пёсика в Изар, но тот вскарабкался на какую-то доску, потом его пожарные спасли. В другой раз бросил он его с колокольни Старого Петера, а у пса крылья выросли, он и приземлился на все четыре лапы с весёлым лаем. Ладно же, подумал старичок, привязал пуделя к дереву в парке, что напротив патентного бюро, а сам ушёл. Глядь, а по улице изобретатель шагает, идёт себе прямиком в патентное бюро, чтобы получить патент на своё изобретение — пуделеспасательную машину. Изобретателю пуделеспасалки жизнь пуделя спасти — раз плюнуть; и потом, для него же это дело чести — спасти пуделя и доставить хозяйке. Но старикан всё-таки не сдаётся. Слишком много ненависти у него накопилось, а как от неё избавиться, не знает…
