Дик Кинг-Смит - Гарри и попугай
— Естественно. Впрочем, какие-то различия в произношении у нас с тобой, конечно, будут. Я всё же вырос в Америке. Но что-что, а говорить я уж точно умею.
— Но… мне казалось, попугаи могут лишь повторять заученные слова.
— Всё зависит от того, кто их учил. Я, например, провёл полжизни у профессора лингвистики. Он ушёл в мир иной, но, парень, что это был за великий человек!
— Дядюшка Джордж!
— Ты племянник Джорджа Холдсворта?
— Нет, его племянник — мой отец, но я тоже зову его дядей.
Мэдисон снова почесал голову.
— Вот те раз! — воскликнул он. — Это всё объясняет. Меня засунули в какой-то ящик, отвезли в аэропорт, и через некоторое время я понял, что уже нахожусь в Хитроу. И тогда я сказал себе: Мэдисон Холдсворт, боюсь, что тебе судьбой уготован лондонский зоопарк. Но вместо этого я снова попал в семью. Парень, как я рад, что всё так счастливо обернулось.
Попугай возвёл глаза к потолку.
— А всё благодаря Джорджу, — с благоговением вымолвил он.
— А почему дядюшка Джордж назвал тебя Мэдисон? — полюбопытствовал Гарри.
— В честь Джеймса Мэдисона, четвёртого президента Америки с тысяча восемьсот девятого по тысяча восемьсот семнадцатый год. Он управлял страной сразу после Томаса Джефферсона и перед Джеймсом Монро.
— О, — только и сказал Гарри. — Но почему именно в честь четвёртого?
— Всё очень просто, — ответил Мэдисон. — Я был его четвёртым попугаем. Вашингтон скончался во сне, Адаме умер от пневмонии, а Джефферсона съела кошка.
Гарри распахнул дверцу клетки, и попугай вспорхнул на его плечо.
— Значит, это всё-таки ты вчера пожелал мне спокойной ночи? — спросил Гарри.
— Да. С языка сорвалось. А потом я решил, что утро вечера мудренее. Но когда ты завёл своё «Меня… зовут… Мэдисон», я уже не мог держать клюв на замке.
— А откуда ты узнал, что меня зовут Гарри?
— Так тебя называли родители.
— Конечно, глупый вопрос, прости. Просто очень сложно поверить в то, что ты всё слышишь и понимаешь. А что ты ещё умеешь, Мэдисон?
— Я умею читать и играть на фортепьяно всякие народные песенки, например «Там вдали на реке Суони» или «Кэмптаунские скачки».
— Ты нажимаешь на клавиши лапами?
— Клювом. Да, ещё я умею пользоваться телефоном. А вот писать так и не научился. Ручку в клюве не удержать.
— Ого! — присвистнул Гарри. — Интересно, что скажут в школе!
В этот миг он почувствовал, что попугай покрепче обхватил его плечо.
— Послушай, Гарри, — заговорил Мэдисон, — нам ещё о многом предстоит поговорить, но кое о чём лучше условиться прямо сейчас. Понимаешь, я ведь не совсем… обычный попугай.
— И?
— Не открывай никому мою тайну, Гарри. Джордж за все долгие сорок лет не обмолвился о моих способностях ни одной живой душе. Он понимал, что газетчики и телевизионщики сразу начнут на нас охоту, не говоря уже об учёных, желающих провести надо мной опыты, и циркачей, готовых на всё, чтобы выкрасть меня из дома. Мы держали свой секрет при себе. Надеюсь, ты поступишь так же, как дядя?
— Д-да, — неохотно протянул Гарри.
— Тебя что-то тревожит? — спросил попугай.
— Ну, понимаешь, вы с дядей Джорджем жили вдвоём, так?
— Угу.
— А я живу с родителями. Понимаешь?
— Ну конечно, — закивал Мэдисон. — Мы расскажем им наш секрет. Они же не болтливы?
— Нет, — улыбнулся Гарри и машинально потрепал Мэдисона по шелковистой шее. — Но давай расскажем им всё попозже, ладно, Мэдисон? А прежде хорошенько повеселимся.
— Разумеется, Гарри. Я тебе подыграю.
— Спасибо, Мэдисон.
— Да, кстати, Джордж называл меня Мэд. Ты тоже можешь.
— Хорошо, Мэд. Ты, наверное, очень скучаешь по нему. Надеюсь, тебе у нас понравится.
— Не сомневаюсь, — проговорил попугай, нежно пощекотав клювом ухо мальчика.
— Ты уверен?
— На все сто, — сказал попугай.
Глава четвёртая
В доме Холдсвортов одно воскресное утро было похоже на другое. К столу неизменно подавались яйца в мешочек, после чего Гарри шёл мыть посуду и вытирать со стола, а родители отправлялись в гостиную. Там мама углублялась в чтение, а папа с головой уходил в кроссворд. Гарри мог прервать сие действо, которое госпожа Холдсворт называла «моим выходным утром», лишь для того, чтобы принести им свежий кофе. В оставшееся время Гарри был предоставлен самому себе и развлекался как мог.
Вообще-то у Гарри неплохо получалось развлекаться, но часто, особенно по таким воскресеньям, ему приходило на ум, что неплохо было бы иметь друга, с которым можно поговорить и поиграть.
«Теперь у меня есть такой друг», — думал Гарри, торопливо домывая последнюю тарелку. Разлив по чашкам чёрный кофе, Гарри взял в руки поднос и направился в гостиную.
Мама уже сидела на диване, задумчиво листая книгу, а папа устроился в своём любимом кресле и, сдвинув брови и пожёвывая карандаш, корпел над кроссвордом из утренней газеты. Мэдисон тихо сидел в своей клетке.
— Спасибо, дорогой. — Госпожа Холдсворт взяла с подноса кофейную чашку. — Ты уже вымыл посуду?
— Да, мама.
— Благодарю, сынок, — сказал отец и поставил чашку рядом с собой.
— Не за что, папа.
Мэдисон пронзительно закричал.
— Надеюсь, птица не устроит нам утренний концерт, — нахмурился господин Холдсворт. — Мне никак не сосредоточиться.
— Я заберу его в свою комнату, ладно? — быстро нашёлся Гарри.
— Отличная идея.
Госпожа Холдсворт оторвала от книги взгляд.
— Но попугай может…
— Не может, — успокоил её Гарри.
Мэдисон возмущённо захлопал крыльями.
Еле сдерживая смех, Гарри открыл дверцу клетки и выбежал из гостиной уже с попугаем на плече.
Весь воскресный день и последовавшие за ним школьные каникулы Гарри и Мэдисон говорили, говорили и говорили. Укрывшись в детской, они болтали без умолку с утра до вечера. Сорок лет, проведённые в компании профессора Джорджа Холдсворта, не прошли для Мэдисона даром, попугай стал превосходным рассказчиком.
Он рассказывал Гарри про бейсбол, регби, свою жизнь в Кембридже и даже немножко про президента Мэдисона.
Попугай, в свою очередь, узнал много нового о крикете, футболе, Гринвиче и самом Гарри.
Он так и засыпал мальчика вопросами.
— Сколько тебе лет, Гарри? — перво-наперво поинтересовался Мэдисон.
— Десять.
— Десять? Это просто замечательно!
— Почему?
— Знаешь, когда я вылупился в этот мир из яйца, дяде твоего отца было чуть за пятьдесят. Получается, что я провёл половину жизни в обществе пожилого человека. Пойми меня правильно, Гарри, я очень любил Джорджа и никогда его не забуду, но в последние годы старик сильно сдал. Думаю, будет весьма интересно провести вторую половину жизни с молодым товарищем. Кстати, почему ты не на занятиях?
— У нас каникулы.
— А в какой школе ты учишься?
— В начальной.
— Ну и как тебе учёба?
— Да нормально.
— Хм, мне-то повезло. Я уже родился с особыми способностями.
— Какими?
— Повторять всё, как попугай.
— О, Мэд, до чего ты смешной!
— К тому же у меня был лучший в мире учитель. Профессор прикладной лингвистики. Не многие попугаи могут этим похвастаться.
— Не многие попугаи в принципе могут говорить, — заметил Гарри.
— А ты шутник, приятель, — усмехнулся Мэдисон.
А ещё друзья очень много играли.
— Какие игры ты любишь, Мэд? — спросил как-то Гарри.
— Ты про футбол и тому подобное? Боюсь, я не создан для этого, старина.
— Нет, нет, мы можем во что-нибудь поиграть вдвоём? В карты, например?
— Да, карточные игры весьма занимательны, только я не могу держать карты, равно как и карандаш, не говоря уже о том, чтобы сдавать или тасовать их. Мне больше по душе настольные игры, в которые можно играть клювом. Мы с Джорджем часто так забавлялись.
— Ты имеешь в виду домино?
— Да.
— И шашки?
— Пожалуй.
— Ну уж в шахматы ты точно играть не умеешь.
Мэдисон склонил головку набок и вопросительно поглядел на Гарри.
— Почему это, парень?
«Потому что, — подумал Гарри, — невозможно представить себе попугая-шахматиста».
— В шахматах нет ничего сложного, паренёк, — тем временем продолжал Мэдисон. — Впрочем, не всегда удобно переставлять клювом фигурки.
— Я не слишком-то силён в шахматах, — признался Гарри.
— Вздор, ты ещё надерёшь мне перья. Давай играть прямо сейчас.
Несколько дней спустя госпожа Холдсворт вошла в комнату сына в тот самый момент, когда Мэдисон занёс над шахматной доской ферзя. Попугай немедленно спрятал фигурку в клюве.
— Можно подумать, что вы играете в шахматы! — ахнула госпожа Холдсворт.
