Оскар Хавкин - Моя Чалдонка
— Вечно этот Пуртов, — послышался голос Тамары Бобылковой. — Остался на второй под и… вечно дерзит!
В узких расщелинах Диминых глаз сверкнули огонечки: «Ну, дождешься, Бобылиха! Забыла, как в прошлом году щелкунов надавал?»
— Военная тайна? Вот как! — Анна Никитична сощурила светлые глаза. — А почему не постригся? Почему щека исцарапана? Почему… в таком виде пришли? Тоже военная тайна?
Дима с притворным удивлением оглядел себя со всех сторон.
— А что? Я ничего! — сказал он, состроив глуповатое лицо, и снова класс задвигался, развеселился.
— Выйдите из класса! — вспыхнула учительница.
Дима смешливо хмыкнул, надел картуз и, приплясывая, пошел к двери. За ним, опустив кудрявую голову, поплелся Веня.
— Отмахова-то за что? — раздался грубоватый голос с задней парты. — Он-то не виноват.
Что ответила учительница, мальчики не слышали.
В коридоре они чуть не сшибли с ног Елену Сергеевну. В сером халате и мягких войлочных туфлях, старая уборщица была похожа на больничную няню.
— Ну вот, — она отвела в сторону совок с мусором. — Обратно Дима Пуртов! Первый день, а он уже спектакль устраивает. Посмотрел бы на себя: будто леший из болота! — Она перевела взгляд на Веню. — И этот, мурашок, за имя увязался. Ну, будет вам сейчас… Вот придет сейчас Мария Максимовна!
И, качая головой, уборщица прошла дальше по коридору и свернула к выходу.
Они стояли под дверью, поглядывая друг на друга: Дима — беспечно-вызывающе, Веня — тревожно-вопросительно. В школе тишина, как летом в тайге: то будто листья прошелестят, то словно речка с камешками перемолвится.
Эх, как хотелось Вене на первый урок!
Еще бы! Первый урок — как первая страница в книге, как первый весенний день. И главное — на первом уроке никогда не спрашивают.
— Все ты! — плачущим голосом сказал Веня. — Все испортил. Обязательно грубить!
Дима постоял со скучающим видом, потрогал пальцем ссадину.
— Ладно тебе, суслик! Что же, про разъезд рассказывать? Записку чужую отдавать? Пойдем-ка во двор!
В классе шум резко оборвался. Мальчишки прильнули к двери, и в тишине услышали голос учительницы:
— Так вы ничего не знаете о морском волчонке? Послушайте.
Дима тихонько приоткрыл дверь, и они носами приткнулись к щели.
«Морской конек есть, — думал Веня, — и про морского кота где-то читал. Кажется, еще морской петух водится. А морской волчонок? Неужели тоже есть?»
Анна Никитична рассказывала историю мальчика-сироты из приморской английской деревушки. Дома мальчику жилось не сладко, да к тому же с малых лет его влекло к себе море. Однажды он спрятался в трюме корабля «Ника».
Трюм завалили со всех сторон ящиками и бочками: беглец оказался в тесном пространстве между ними. Он не мог выбраться, не мог сообщить о себе капитану. Смерть от голода — вот какова была его участь…
— Ну-ка, сдвинься! — Дима плечом оттеснил Веню.
— …И вот мальчик обнаруживает, что рядом бочка с водой. У него с собой нож — единственное его достояние (Дима пощупал свой плоский ножик в кармане брюк), он просверливает в бочке дыру и не только добывает воду, но точно рассчитывает объем бочки, чтобы расходовать воду по порциям. Ведь только через полгода корабль придет в порт!
Анна Никитична объясняет, как маленький беглец смастерил себе линейку. Диме видна рука учительницы. Мелок живо бегает по доске.
— Дима, дай мне посмотреть…
— Погоди!
— …Морской волчонок нашел в трюме ящик с галетами и сумел в точности вычислить, сколько галет в ящике и надолго ли ему хватит. Как вычислил? А вот как.
Снова мелок проворно складывает, делит, умножает.
— А если бы у мальчика не было этих самых простых знаний по арифметике, он ел бы и пил без меры, потом остался бы без запасов и погиб в темном, мрачном трюме.
Дима и Веня толкают друг друга, вытягивают шеи, приседают, еще на палец раскрывают дверь, но все равно: цифры на доске сливаются в единый белый узор. Неплохо было бы все-таки сидеть сейчас в классе — кое какие расчеты могут пригодиться! Обиделась, и сразу выгонять!
В глубине коридора тихонечко скрипнула дверь, послышались мелкие, легкие шажки. Навстречу этим шажкам прошаркала туфлями Елена Сергеевна.
Веня высунулся из-за печки:
— Мария Максимовна!
Ну да, все ясно: техничка, размахивая пустым совком, докладывала директору школы насчет него и Димки. После вчерашнего сбора стыдно Марии Максимовне и в глаза взглянуть.
Собрались, как всегда, накануне занятий, чтобы поговорить о новом учебном годе. Вышла Мария Максимовна в своей серой вязаной кофте — седенькая, маленькая, а старается прямо держаться. Голос прерывается, дрожит: «Дети, когда мы расстались весной, не было войны, и мы не ожидали ее. Мы вам пожелали отдохнуть, весело провести лето. А веселого лета не получилось… Ваши отцы теперь на фронте, и учителя многие на фронте. Трудный будет у нас год, дети: и учиться и дома помогать. Вот и я хотела на отдых, мне уже семьдесят годков почти, да разве я могу в такое время? Опять вот с вами». И так это сказала, что у Вени затомило сердце, дыхнуть не мог!
А сейчас увидит — как оправдаться?
Снова шуршащие шаги Елены Сергеевны. Глухо, отрывисто звякнул колокольчик в ее руках — значит, придерживая язычок, достала его из кармана халата.
Дима и Веня вихрем проносятся мимо директора и технички и выскакивают во двор.
3
И тотчас со стороны разъезда доносится пронзительный свисток паровоза. Еще эшелон на запад…
— Дима, ты взаправду туда собрался? И один, что ли?
Дима ухмыльнулся:
— Эх ты, ушкан! Вот в такой эшелон скоро подсядем. На фронт поедем. Вместе поедем. Понял? И молчи покудова, а то надаю. Доставай-ка шпаги! Куда в прошлый раз забросил? Потренируемся маленько.
Веня оторопело посмотрел на товарища, потом быстро скользнул под школьное крыльцо — за шпагами.
Через минуту двор зацвел, как тайга в июле: разноцветные платьица, блузки, кофты, сарафаны, платки девочек; рубашки, куртки, безрукавки мальчиков. Будто меж густых сосен и высоких серых лиственниц вдруг распустились голубые колокольчики, желтые ромашки, розовые цветы кипрея…
Дима и Веня, ожесточенно сражаясь на своих тальниковых прутьях-шпагах, гоняли друг друга по школьной ограде — от школы к сараям, от сараев к старой столярке, от столярки к штабелям дров, сложенных в глубине двора. Прутья, повалявшись на земле, побывав в канаве, стали из серо-зеленых черными. Во все стороны летели от прутьев брызги воды и мокрой земли.
— «Приятели, скорей разворачивай парус! Го-го-го!» — яростно распевал Дима. Грязный локоть выступал из разорванного рукава ковбойки, а оборванная гача, и верно, — хлестала, как парус в бурю!
— Го-го-го! — вторил жиденьким голосом Веня, воинственно размахивая прутом. — Го-го-то, бутылку квасу!
Они все ближе и ближе подступали к толстой лиственнице, под которой стояла Тамара Бобылкова. Ей очень хотелось поиграть, побегать, ее глаза живо следили за товарищами. Но она стояла у дерева в своем белом костюмчике, в белых носочках и туфельках. Два шелковых бантика, вплетенных в косички, казались большими белыми бабочками, которые вот-вот вспорхнут и улетят. Тамара поминутно оглядывала себя, смахивала с жакетки пылинки и пушинки, поправляла косички. На ее круглом розовом личике было написано: «Не подходите, не троньте, не испачкайте».
— Ты, Веня, не дерзи! — кружась вокруг дерева, вопил Дима. — Смотри, папку с мамкой позову!
Ивовые прутья со свистом рассекали воздух. Тамара, негодующе фыркая, старалась укрыться за деревом, и все же гибкий кончик прута резанул ее по косичке.
— Хулиган! Оборванец! — выкрикнула, разозлившись, Тамара.
Димин прут прожужжал въедливо, звенькающе, как комарик. Наискось по белому Тамариному костюму легла полоска зеленоватой грязи.
Дима замахнулся еще, но кто-то, подойдя сзади, одним рывком выхватил прут у него из рук. Ему показа лось, что содрана кожа с ладони. Он обернулся, готовы к драке.
Вон кто — Володя Сухоребрий! Тощий, щуплый, а лезет. Обозлился, даже родинка над губой словно потемнела, а волосы, будто у ежа, поднялись.
— Ты что! — дуя на обожженную ладонь, наступал на него Дима. — Чего встреваешь?
— А ты не дерись. — Володя побледнел, но не двигался с места. — За что ты ее?
— И костюм испортил! — возмущалась пухлощекая Маша Хлуднева, пытаясь счистить грязь с Тамариного костюма. — Теперь что ей дома будет?
— Пусть не обзывается! — подал голосок Веня. — А костюм новый заведет, она богатая!
А Дима все напирал на Володю:
— Тебе каких шишек навешать — сосновых или кедровых? — подталкивал он Володю плечом, присматриваясь, как бы ловчее зацепить его.
— Попробуй! Шишкарь нашелся!
Володя повел острым плечом, быстро отступил и выставил перед собою полусогнутую левую руку.
