Карен Арутюнянц - Я плюс все
Она смотрела на меня. Такая красивая!..
– Лягушка, на лугу увидевши Вола, затеяла сама в дородстве с ним сравняться, – услышал я собственный голос. – Она завистлива была. И ну топорщиться, пыхтеть и надуваться…
«Сейчас надуюсь и взорвусь! – подумал я. Как лягушка!..»
Но ничего не происходит. Наоборот, живот успокоился, а я и не заметил, как прочитал всю басню. Без единой запинки!
Мораль басни я продекламировал с большим воодушевлением:
– Пример такой на свете не один: и диво ли, когда жить хочет мещанин, как именитый гражданин, а сошка мелкая, как знатный дворянин!
Фу-у!.. Надо же! Вот это да!
– Пять с тремя плюсами!!! – просияла Изольда Яковлевна.
Я с благодарностью взглянул на Иру Демьяненко. И вдруг я только сейчас увидел, какая у неё необыкновенная коса! Толстая и блестящая, как звёздная ночь!
Ненова этот Баран!
И снова этот Баран!
Стоит у перил, по дороге в школьный буфет, ухмыляется.
Жуёт спичку.
Я иду мимо. Я улыбаюсь. Вроде бы даже не замечаю его.
– Ап-чхи! – чихает Баран.
Прямо в лицо. Мне! Снова за своё?!
Спичка маленькой стрелой описывает дугу и задевает моё правое ухо.
Пугает, что ли?
Я останавливаюсь, смотрю на Барана и думаю: «Да нет, не пугает… Какой-то странный он сегодня, распухший. На себя не похож…»
– Чего надо? – спрашивает Баран.
При этом он гундосит, и я понимаю, что Баран не совсем здоров. Глаза красные, лицо зелёное, ноздри влажные.
– Ну? Чего уставился? Ва-ва-ли! Ап-чхи!.. – Баран неловко утирает нос своим здоровенным кулаком.
И неожиданно плаксивым голоском добавляет:
– Заразу подцепил… Горло дерёт!..
Вот это да! Неужели хочет, чтобы пожалели?
– Иди, – говорю, – домой. Ты же больной.
Баран таращится на меня:
– Чего?!!
Что-то я ничего не понимаю в этой жизни. То овечку из себя строит, а то тигром рычит.
Я вздыхаю. Наверное, ни к чему с таким вот Бараном связываться. Ну его!..
Я иду дальше. В буфет.
– Вали, вали! Кому сказал?! – несётся вслед Бараний хрип, а потом – громкое троекратное: «Ап-чхи! Ап-чхи! Ап-чхи!..»
В буфете толкотня. Все берут пирожки с яблочным повидлом.
У тёти Дуси, буфетчицы, отличные пирожки! Я могу съесть сразу пять пирожков. Или шесть. Если голодный, конечно.
В буфете собралось полшколы! Даже учителя выстроились в очередь. Я же говорю, чудесные пирожки у тёти Дуси!
Тётя Дуся печёт свои знаменитые пирожки дома. Вместе с двумя сёстрами-пенсионерками. Раз в неделю. А потом продаёт их в нашем буфете.
Все только рады. А больше всех – директор школы, потому что он сам обожает тёти-Дусины пирожки. И жить без них не может.
Даже Лазарь-Пончик, которому его мамочка приносит каждый день в школу по двадцать пончиков (представляете?!) и следит за тем, чтобы сыночек съел их все до единого, даже Лазарь-Пончик топчется и пыхтит позади меня, и кричит:
– И мне! И мне! Десять пирожков! И мне!
Вот какие вкусные пирожки! С яблочным повидлом!
Я получаю свои шесть пирожков и отхожу в сторонку, облизываясь.
– Ой, – слышу я любимый голос. – А мне пирожков не досталось!..
Ира Демьяненко говорит очень тихо и смотрит не на меня, а на тётю Дусю, которая разводит руками:
– Всё, милые! До следующей пятницы!
Ира Демьяненко не видит меня, и мне становится неловко. Как же я забыл? Мог бы и ей пирожки взять.
– Угощайся, – говорю я Ире.
Ира стоит ко мне вполоборота, и я замечаю, как у неё пульсирует на шее жилка. Такая маленькая, беззащитная жилка.
– Что? – спрашивает Ира, наконец-то повернувшись ко мне.
Мы смотрим на мои пирожки. Они румяные, с капельками яблочного повидла по бокам.
– У меня шесть пирожков, – говорю я, не отрывая от пирожков взгляда.
– Шесть, – повторяет Ира.
Она дотрагивается до одного из пирожков и произносит шёпотом:
– Горячий.
Вокруг нас шумят, чавкают, цыкают зубами, а мы слышим друг друга, хоть и говорим почему-то тихо-тихо. Сами не знаем почему.
– Ешь, – шепчу я, – пока не остыли.
– И ты ешь, – шепчет Ира и поднимает на меня глаза.
А я – нет. Я продолжаю смотреть на пирожки. У меня текут слюнки.
– У тебя слюнка течёт, – хихикает Ира.
Я краснею. Меня бросает в жар.
– Ну что ты… – улыбается Ира. – Ешь.
Я киваю. Я тоже улыбаюсь.
Потом мы смеёмся вместе, я уже и не помню, над чем.
Потом мы вдруг замечаем, что идём по школьному коридору и жуём наши пирожки. А они всё не заканчиваются. Словно у меня было не шесть пирожков, а шестьдесят шесть.
Шестьдесят шесть тёти-Дусиных пирожков.
Что ты сегодня делаешь?
– Что ты сегодня делаешь? – спросила у меня Ира, когда мы вышли из школы.
– Когда? – спросил я.
– Сейчас и потом? – сказала Ира.
– Сейчас? – переспросил я.
– Да! – сказала Ира. – А пошли покачаемся на качелях!
– Где? – спросил я. – На площадке?
– Нет, у моей бабушки, – сказала Ира. – У моей старенькой бабушки в саду! Там чудесные качели!
– У тебя есть бабушка? – удивился я.
Почему-то мне показалось, что у Иры не может быть никакой бабушки, тем более старенькой.
– Есть! – рассмеялась Ира. – У меня очень хорошая бабушка. Она выращивает цветы и сдаёт их в цветочный магазин.
– Здорово! – сказал я. – Конечно!
– Что «конечно»? – не поняла Ира.
– Пошли! – сказал я. – Пошли к твоей бабушке! Я сто лет не качался на качелях!
Бабушки дома не было, и мы сразу побежали в сад.
Я никогда не видел такого сада. Вот это был сад! Из одних только роз!
Белые, розовые, красные, жёлтые, пурпурные розы издавали такой аромат, что у нас закружились головы!
– Ты нюхай, нюхай! – говорила Ира. – Когда я нюхаю бабушкины цветы, мне хочется летать!
Мы взлетали на качелях, всё выше и выше.
Качели были широкие. На таких качелях смогло бы уместиться по две Иры и по два Гоши. Но нам было и так хорошо.
Мы взлетали, взлетали к маленьким белым облакам, которые плыли по синему прохладному сентябрьскому небу.
Мы взлетали…
– Кто тут? – услышали мы. – Кто тут? Кто тут?
– Это мы, бабушка! – закричала Ира, не переставая взлетать к маленьким облачкам.
Какой забавный голос у Ириной бабушки. Как у доброй вороны: хрипловатый и тёплый.
– Ирочка! – обрадовалась бабушка. – А кто второй?
– Это Гоша, бабушка! – закричала Ира. – Гоша!
– Гоша! – обрадовалась бабушка. – Это хорошо! Вместе чайку попьём! Я пирожков напекла! С яблоками!
Как мы захохотали!
Какое счастье! В нашем городе все старушки пекут пирожки с яблочной начинкой!
Вот это жизнь!
– Я люблю пи-рож-ки! – закричала Ира.
– Я люблю пи-рож-ки! – закричал я.
– Я люблю пи-рож-ки! – закричали мы.
А я подумал: «Я люблю…»
И Ира, наверное, тоже…
…После вкусного чая с необыкновенными пирожками, после смешных историй, рассказанных весёлой Ириной бабушкой, когда стемнело, я наконец-то вспомнил и позвонил домой. И долго объяснял маме, что я не попал под машину, и со мной всё в порядке, и где я, и что скоро приду, а уроки сделаю сегодня как миленький и не отложу на завтра.
Ира сказала мне:
– А пошли снова в сад.
И мы пошли в розовый сад.
Мы вдыхали аромат цветов и слушали, как шелестят листья. Как трава шуршит под ногами.
Мы сидели на качелях. Но не раскачивались, а просто сидели. Рядом.
Рядом.
А потом Ира посмотрела на меня.
Наши глаза встретились, и я поцеловал Иру. В уголок рта. И почувствовал носом её гладкую щёку.
– Вот, – сказала Ира…
Она сидела с закрытыми глазами.
А я мчался по улице и задевал прохожих рюкзаком, который не надел, а держал в руке.
Все спят
– Мама, – сиплю я. – Дай попить…
Мама взяла бюллетень.
У меня ангина. «Острое инфекционное заболевание – воспаление нёбных миндалин, слизистой оболочки зева». Так написано в словаре.
Это меня Баран заразил.
А я – бедную Иру.
Только у неё, слава Богу, температура поменьше. У меня – тридцать девять и пять… Я умираю…
У мамы большие испуганные глаза. Мне её жалко. Вот умру я, и кто у неё останется? Только папа… И телевизор…
– Гошенька, – говорит мама. – Ты полежи, а я пойду в аптеку.
– Иди, – шепчу я.
Или мне только кажется, что я шепчу…
Иногда я сплю или не сплю, или думаю, что сплю, и тогда Д'Артаньян внимательно глядит мне в лицо и сочувственно шевелит усами.
«Как он ими шевелит? – удивляюсь я. – Они же наклеенные?.. Я бы не смог так… шевелить наклеенными усами… А где же Атос, Портос, Арахис?.. А-а-а… Они спасают госпожу Монпансье… Молодцы… Они спасут её, конечно, спасут…»
– Вот это, финтифлюшки!.. – доносится до меня голос.
Очень знакомый голос. Только я никак не могу понять, чей же это голос. И, пока я вспоминаю, голос говорит, наверное, маме, кому же ещё:
