Сестра Груня - Валентина Васильевна Путилина
Груня склонилась на руку и, как ни сопротивлялась, будто свалилась в сон. Может, минута прошла, может, полчаса, но её разбудил голос:
— Сестрица! Сестрица!
Подняла голову, ищет глазами, кто зовёт, — рядом санитар. Не сразу понимает, что он говорит. Но наконец до неё доходит смысл его слов:
— Транспорт привезли. Надо раненых выгружать.
Груня быстро набрасывает пальто и уходит вслед за санитаром, в холод и предрассветную мглу. Увидев привезённых на подводах раненых, ужасается: «Где ж мы их уложим!»
Но место находится. Санитары начинают вносить на носилках раненых.
По привычке Груня спрашивала у вновь прибывших про Егора с Фёдором, называла фамилию: Михайловы. Не довелось ли им где встретиться? Кто молча поведёт в ответ головой, нет, мол, не встречал. Кто и совсем не ответит, может, и вопроса не услышал. А один сказал:
— И, сестрица, разве упомнишь всех по фамилии? Может, и встречали, да фамилии не спрашивали, Михайлов он или Иванов. Солдат ему имя, русский солдат.
Часам к семи раненых разместили в палате. Груня сразу напоила всех горячим чаем. Она понимала, какой трудной была для каждого дорога. Сама за это время успела исколесить много вёрст по болгарской земле.
В палату тихо вошли болгарки в чёрных платках. Они приехали из ближнего селения, привезли для раненых молоко, разные овощи, сыр и, что очень важно, бинты и бельё. Болгарки постоянно бывают в госпитале. Некоторые научились ухаживать за тяжелоранеными, кормят их из ложечки, поят. Как и русские сёстры милосердия, они ласковы и заботливы. С одинаковой любовью ухаживают и за болгарами-ополченцами, и за русскими солдатами.
Ближе к вечеру Груню сменяет старшая сестра, и теперь можно уходить домой. Она заранее дрожит от холода, вспоминая дырявый домишко, продуваемый всеми ветрами, куда её определили на житьё.
Но открыла дверь, вошла, и будто теплом повеяло. На столе её ждал укутанный в одеяло чайник. Две её новые подруги, сёстры милосердия, позаботились о ней, вскипятили чай.
Груня налила чая, с наслажденьем выпила целую кружку и, едва успев раздеться, мгновенно уснула.
ДВЕ СЕСТРЫ
Нет сил встать: холод зверский. Промёрзли стены, в ведре с водой плавают льдинки. Ещё бы минут пять — десять побыть в тепле, под наброшенным на одеяло пальто. Но перед глазами всплывает палата, где лежат тяжелораненые. Не время нежиться, поторапливайся, сестра Груня!
Мигом вскочила с постели, умылась, оделась, натянула большие солдатские сапоги и вскоре была в палате: кормила, давала пить, перевязывала, помогала при операциях. Работать приходится за двоих — не хватает сестёр. Одни погибли во время сражений, другие больны тифом.
Пришлось остаться и на второе подряд ночное дежурство. Сестра, которая должна была её сменить, не пришла. А Груня так ждала её! Она уже знала, что это Вревская Юлия Петровна.
Раненые тоже ждали Вревскую. То один, то другой спрашивал Груню:
— Что-то нынче нет нашей сестрицы Юлии Петровны? Неужто от нас отказалась, не придёт больше?
— Придёт обязательно, — заверяла Груня.
Студент-доброволец, дольше других пролежавший в палате, сказал:
— А вы знаете, она не простого рода, принадлежит к высшему кругу.
— Неужто так? — изумился его сосед. — Скажи на милость! А такая простая и добрая, заботится о нас, как матушка родная. Руки у неё золотые, милосердные, вот что важно. И дела никакого не чурается. Оденет тебя в чистое бельё, накормит, сама поменяет солому в матрацах. Как же не благодарить нам её?
— Её ещё и за другое надо благодарить — за справедливость во всём. Она наши с вами интересы отстаивает, — сказал студент, — не позволяет обворовывать нас. Я слыхал, она сама дежурит на кухне, глядит, всё ли, что нам положено, кладут в котёл да в наши миски. Никого не даёт в обиду.
Груня слушала, с какой любовью говорят раненые о Вревской, и в душе по-детски гордилась знакомством с ней. Вспомнились слова Доброго человека: «Ты ещё услышишь о ней». Провидец какой — всё вперёд видит! И впрямь удалось услыхать о ней. Но почему всё-таки она не пришла на дежурство?
Не пришла Вревская и на другое утро. Оказалось, она заболела. И сразу же после дежурства Груня пошла навестить её.
Вревская квартировала в трёх верстах от госпиталя, в маленькой лачуге с земляным полом и низким потолком. Всю мебель составляли стол и скамейка. В углу вместо кровати — носилки для раненых, там на матраце, набитом сеном, лежала Вревская. В полумраке Груня даже не сразу разглядела её, но та сама окликнула растерявшуюся гостью:
— Пришли проведать? Вижу: новенькая.
— Здравствуйте, — дрогнувшим от волнения голосом проговорила Груня. Её напугало осунувшееся лицо Вревской. — Как вы тут?
— Ещё жива, — слабо улыбнувшись, ответила Вревская.
Груня опустилась рядом с носилками и села на полу, чтоб больной было легче с ней разговаривать.
— Вы меня не узнали, Юлия Петровна? — с тревогой и робостью спросила она. — Мы с вами виделись в Петербурге, в книжной лавке. Помните, нас Михаил Николаевич Алексеев познакомил?
— А, — тихо проговорила Вревская и снова чуть улыбнулась, — вас Груней зовут, верно? Помню, помню. День тогда был солнечный, для Петербурга необычный.
Она, видимо, устала даже от этого короткого разговора и закрыла глаза.
«Неужто у неё тиф? — с беспокойством подумала Груня. — Какое несчастье! Выдержит ли она, бедная, уж очень слаба».
— Вам нужно отдохнуть, Юлия Петровна, — ласково сказала она. — Поспите, а я пока приготовлю поесть. Я вам кое-что принесла.
Но Вревская отказалась от еды, только выпила горячего сладкого чая и как-то сразу оживилась, ей стало получше.
Груня прибралась в лачуге — подмела, вытерла пыль и снова опустилась у носилок, ей не хотелось уходить от Вревской, жаль было оставлять её одну.
— Теперь рассказывайте, — попросила Юлия Петровна, — как вам жилось это время. Всё по порядку.
Груня стала рассказывать о самом значительном из своей военной жизни: о боях за Горный Дубняк, о Плевне, о переходе через Балканы. Вспомнила и художника Верещагина, как он спокойно рисовал под огнём, а потом вскочил на коня и ринулся в атаку. Жив ли он, отчаянная головушка?
— К счастью для всех нас, жив, — сказала Юлия Петровна. — Мне друзья писали о нём. Василий Васильевич не только прекрасный художник, но и редкий человек.
Она умолкла, было похоже, что уснула. И Груня тихонько поднялась, собираясь уйти, но Вревская остановила её.
— Побудьте ещё немного, — попросила она, — поговорите со мной. Как там
