Наталия Лойко - Ася находит семью
Ася пока никуда не собиралась вступать, но и у нее имелись свои мысли про коммунизм, мысли, изложенные в стихах, про которые даже Катя Аристова ведать не ведала, — даже Катя! Ася считала, человек все может перенести, но не насмешку над своими стихами, особенно если он убежден: стихи правильные — с размахом и перспективой.
Однажды к концу мая, когда в Анненском парке вовсю пахло черемухой и как заведенные гудели басовитые, пушистые шмели, старшие детдомовцы собрались возле заднего крыльца, дожидаясь учительницу ботаники. Неожиданно послышался голос Ксении:
— Все на месте?
Она стояла в дверях, раскрасневшаяся, в пестром летнем платьице, расставленном в швах где только можно, удлиненном полоской серого ластика. Не настолько она еще взрослая, чтобы совсем не подрасти за зиму!
— Урок срывается! — почему-то радостным тоном сообщила Ксения. — Наркомпрос вызвал ботаничку на огородные курсы. Будет знаете что?
Выяснилось, что будет беседа на вольном воздухе! Правда, было сказано «беседа у очага», но это так, по привычке. Денек был ясным и теплым, полянку облюбовали на солнцепеке. Ребята радостно повалились в сочную, душистую траву.
Повалилась и Ася и потребовала:
— Давайте начинать!
Она теперь полюбила беседы, она теперь все чаще задает вопросы и даже однажды высказалась. Ведь больше некому удерживать ее за руку. Люси нет и не будет!
Когда Ася в тот памятный вечер забила тревогу из-за коржиков, утаенных от коммуны, она вовсе не думала мстить Люсе, как та потом уверяла, не думала хитростью выжить ее. Просто Ася, а затем и Катя до того разволновались, словно в те минуты решалась судьба всего детского дома.
Ася не предполагала, что ребята совсем выставят Липучку вон, не думала, что будут такие гневные речи. Про темное прошлое и про все, что мешает светлому будущему; про Люську и вообще про врагов революции. Люське припомнили все: и ее саботаж, и ее тлетворное влияние на массы. Как только комиссия доложила, что артистка Бородкина вовсе не так нуждается, что она в квартире имеет будуар (шикарная буржуйская комната) и, вполне возможно, белые коржики грызет даже по будням, собрание захотело немедленно голосовать. Вава Поплавская — уж на что сама из институток — сразу вывела в протоколе: «Исключить Людмилу Бородкину из дома имени Карла и Розы навсегда». Федя Аршинов по праву председателя «навсегда» подчеркнул изо всей силы.
Терпко пахнет нагретая солнцем трава. В нежно-зеленых ветвях деревьев заливаются зяблики. Но Ксении не до зябликов, она спрашивает:
— Вы знаете, ребята, что с Петроградом?
Ребята еще не знали. Оказалось, Петроград под угрозой: в двух пунктах Финского залива высадились десанты. Белогвардейцы и союзники поклялись захватить этот чудный город со всеми его дворцами и заводами. Поклялись задушить революцию.
При слове «Петроград» Ася оглянулась на маленькую Наташу, которая бежала по лужку наперегонки с железным ржавым обручем. Наташа — петроградка, только осенью привезена оттуда. Асе не по себе оттого, что она вчера обошлась с девочкой по всей строгости. Но ведь Ася, как прикрепленная, следит не только за ее чулочками и ногтями. Она отвечает и за моральное состояние. Ася учит Наташу рисовать — нет карандашей и бумаги, можно палочкой на песке. И очень обидно, если ты учишь, а ученица все делает по-своему, например чертит над каждым домиком четырехугольник и уверяет, что это небо. Поневоле вспылишь… Между прочим, Татьяна Филипповна слишком любит за всех заступаться. Придумала в оправдание Наташи, что петроградским детям небо таким и представляется, раз они любуются им из дворов-колодцев. Но Ася заспорила: мало ли кому что представляется! Для чего тогда Нистратов доказывал, что небо всюду одно, что оно — атмосфера? Рисовать надо как есть, а не как представляется; Асю небось всегда ругают за фантазию…
«А все же… — казнит себя Ася, — затаптывать рисунок Наташи, стирать его ногой не следовало, — она петроградка».
— Овчинникова! — прерывает Ксения свою речь. Раз «Овчинникова», а не Ася — значит, сердится. — Ты одна глазеешь по сторонам… Тебе все равно, что колыбель революции в опасности!
Ася сидит, опустив глаза, покусывая листок щавеля. Ксения рассказывает про вчерашний митинг в Доме союзов.
— Всю красную молодежь столицы собрали. Калинин выступал, Всероссийский староста.
Ксения чуть ли не слово в слово повторяет приветствие, единодушно посланное Ленину.
— Мы обещали ему отдать все силы борьбе за коммунизм.
— И мы! — вырывается у Феди.
— И вы, — подтверждает Ксения. На Асю она, разумеется, и не глядит. — Ну, что вы обещаете Ильичу? Тише! Не все разом!
Наконец ребята согласились говорить по очереди. Выступила и Катя Аристова, очень здорово сказала про то, как все больше и больше народу идет за Лениным, что детдомовцы и подавно должны быть горой за него, что надо очень стараться для своего детского дома и стать достойными славных имен Карла и Розы.
Ася слушала и жалела только, что Кате неизвестно одно стихотворение, под заглавием «Коммунизм». Катька умная, она бы вмиг догадалась заставить Асю прочесть его вслух. Очень бы подошло! Очень было бы к месту!
Если бы Асю заставили, она бы прочла, и одна чересчур принципиальная особа убедилась бы, что, если человек иной раз и посмотрит в сторону — не поглазеет, а именно посмотрит, — это еще не значит, что ему все равно и что он социально запущен…
…Вечером Ася и Катя забрались на хоры. Когда-то, во время институтских балов, на этой узкой, нависающей над залом галерее размещался оркестр. У детдомовцев хоры — любимое место уединения. Именно здесь, усевшись на широкий, низкий, немногим выше пола, подоконник, лучше всего поведать товарищу свой секрет, высказать самые заветные мечты…
Вечером здесь особенно хорошо. Внизу — теряющийся в сумраке огромный пустой зал, наверху — прямо перед тобой — небо, полное неведомых тайн. Вовсе не четырехугольное, а бесконечное, — этому есть научные доказательства.
Последние месяцы Ася запуталась в своих представлениях о небесах. Как это там умещаются и орбиты небесных тел и бесплотные ангелы? Как в безвоздушном пространстве могут цвести райские кущи и восседать на престоле бог-отец, в которого Ася должна, хочешь не хочешь, верить, иначе он ее покарает…
— Звезды… — говорит Катя и мечтательно добавляет: — На Украине они большие-большие!..
Катя давно мечтает об Украине, с того дня, как стало известно, что отряд детдомовцев поедет туда на лето. Там детей изголодавшейся столицы ожидают не только звезды, но и пшеничный хлеб и сладкие сочные вишни…
Катя сидит, запрокинув голову, упершись затылком в косяк окна. На блеклом, еще не утратившем закатные краски небе четко вырисовывается ее силуэт. Курчавая, толстогубая Катя в эту минуту особенно напоминает Асе портрет юного Пушкина, оставшийся на память об Андрее.
— Катька! Я ведь давно хотела с тобой дружить, с первого дня. А ты?
— Читай… — Катя все так же смотрит на небо, не шелохнется. — Обещала прочесть, читай!
Ася не в силах преодолеть волнение:
— Ночью сочиняла… Тогда складней получалось. — Она убеждена, что первый вариант, который не удалось записать, был особенно удачным. — Утром уже не то…
— Читай, говорят…
— Ну, слушай…
Ася отходит к перилам, ограждающим галерею. Как ей хочется, чтобы случилось чудо, и здесь, где-то рядом, лишь только она произнесет первую строку, появилась бы Ксения. Возникла бы так же внезапно, как сегодня утром у крыльца. Но где там… Она, всего вероятней, возле колоннады. Любит по вечерам проводить во дворе воспитательную работу.
Хотя нет… Ксения не во дворе! Там девочки тоненько и чувствительно завели песню, которую Ксения петь при себе не дает, потому что такие песни порождены чуждыми вкусами. Девочки так не считают, Ася тоже, но сейчас и она запретила бы это некстати ворвавшееся пение. Приходится молчать и слушать…
На берегу сидит девица.Она платок шелками шьет,Работа дивная творится,Но шелку ей недостает…
Песня длинная. Вначале у девицы кончаются нитки, затем к берегу причаливает корабль, затем красавец моряк предлагает ей сколько угодно ниток — сколько угодно! — но просит взамен выйти за него замуж. Девица не знает, как поступить…
Одна сестра моя за графом,Другая герцога жена;А я, всех краше, всех моложе,Простой морячкой быть должна.
Конец песни, который так возмущает Ксению, особенно нравился девочкам. Моряк-то оказался вовсе не моряком, а его величеством королем, за которого каждой девице лестно выйти замуж… Ася ждет этой последней, волнующей строфы, но песня обрывается. Ага, стало быть, нагрянула Ксения.
