Галина Галахова - Поющий тростник
По внешнему виду он весьма отличался от ухоженных одноклассников. Он скорее походил на ученика мистера Феджина, к которому попал на выучку Оливер Твист. Ходил он всегда оборванный, грязный и голодный, и трудно было на таком мрачном фоне представить его мать, молодую, розовую, чистую, которая и внимания-то на него обращала ничуть не больше, чем на недогоревшую спичку или на окурок сигареты. Окурки эти в большом количестве ежевечерне падали со скатерти на пол, и подзагулявшие Нонкины гости втаптывали их в паркет, который на другой день с утра Вадик отмывал к следующему приему.
Вадик тер пол, мыл грязную посуду и во время этой работы думал о своей жизни – почему она у него особенная, а не простая, как у Носорога, или у Мишки Строева; они и понятия-то не имели, что такое вымыть за собой тарелку, не то что мыть те тарелки за других, тем более за пьяных. Не мог решить Вадик той не математической задачи. Кроме дурной славы, что преследовала его мать по пятам, не знал он никакой причины.
А причина была, глубоко упрятанная. Давно замели ее семь снегов, семь осеней упали на нее красными кленовыми листьями, семь дождей били ее, семь лет печатали ее июльским солнцем, как будто ничего и не было. А была, была некая причина, в результате которой проник на белый свет Вадик. И случилось это тогда, когда его матери было восемнадцать и она училась в школе.
В тот день, когда сломалась Нонкина жизнь, когда начался проблеск Вадиковой жизни, она пришла на день рождения к своей школьной подруге. Там она повстречала некоего человека по имени Аркадий. Он был старше всех, лет на десять старше, и с интересом разглядывал приятное общество десятиклассниц.
Когда взгляд Аркадия упал на Нонку, которая сидела напротив него, он забыл про жену, которую только что свез в дородовое отделение больницы, забыл, что случайно и бесцельно зашел к двоюродной сестре, У которой был день рождения. Он смотрел на девушку и узнавал ее, это она снилась ему по ночам, когда он, тоже десятиклассник, мечтал кого-нибудь полюбить. Снилась та девушка ему во сне, но он не нашел ее, не Дождался, не посчастливилось. Она в первый класс пошла, а он школу оканчивал. Зато сейчас он нашел ее, и пропасть, та пропасть в возрасте, сейчас не могла быть помехой.
Аркадий пересел к ней, они пили вино и скоро знали почти все друг про друга. Мальчишки и девчонки вокруг говорили о выпускном вечере, подсмеивались над одноклассником Андрюшей, который не сводил глаз с Нонки, влюбленный в нее с первого класса.
Нонка сквозь джазовые ритмы и песни ловила на себе завистливые взгляды подруг, будущих женщин, и у нее кружилась голова от успеха. От вина и внутренней ней свободы, которая вознесла ее над подругами, она разгорелась и принялась болтать без умолку. Аркадий отвечал ей что-то, смеялся, и они не замечали никого вокруг, и хорошо им было вдвоем, и наговориться они не могли.
Пошли танцевать. Он привлек ее к себе, и она, на миг освобождаясь от его голоса, – только музыка, он и она! – приникла к нему – так вышло! – и он крепко сжал ей руку.
Ей бы испугаться в ту минуту! Она и про жену его уже знала, не скрывал он про жену, и что скоро у них ребенок будет – тоже не скрыл, но она руки своей не выдернула. "Ну и что!" – подумала она, воспитанная в большой строгости, впервые выпущенная строгими родителями на вечеринку, где будут вино и кавалеры.
Нонкина подруга упросила свою мамашу, Аркадиеву тетку, оставить их одних: "Что мы, маленькие в самом деле, уже школу кончаем!" Мать уступила просьбам дочери, но уходила из дому в кино с трепетом душевным. И когда попался ей в дверях Аркадий, она, радуясь удаче, оставила его в роли надсмотрщика.
Аркадия, вот кого должна была опасаться тетка, потому что он был опаснее школьных кавалеров – как волк, проникший в овечье стадо! Отправив жену в больницу, он ощутил себя свободным, как будто жены у него и не было, как будто и ребенка у них не будет. А тут еще Нонка – сон наяву!
Они танцевали снова и снова, и Аркадий опять заговорил, про то, что никогда ему с женой так легко не было, никогда она его к себе не влекла.
Нонка слушала его с тем вниманием, с каким люди, идущие по болоту, слушают зловещее чавканье под ногами и оглядываются вокруг – куда бы ступить, а ступить некуда. Ее заворожило, что незнакомый ей человек раскрывается перед нею, как книга, где самая суть написана, и что говорит он с ней иначе, чем она привыкла.
Десятиклассники уселись вокруг стола и запели про любовь. Аркадий и Нонна танцевали, и лица поющих освещали их, как прожекторы. Одно только лицо не светилось, Андрюшино лицо, раненное изменой. Пока он собирался встать и подойти к танцующей парочке, та куда-то исчезла. Он набросил пальто и побежал за ними… Догнал их на лестнице, проскочил несколько ступенек ниже их, остановился, обернулся исказал:
– А как же я, Нонна? – Нонна как бы вспомнила его заново, вспомнила десять томительных лет его любви.
– Андрюша! Я про тебя совсем забыла! Как же так? – И Нонна коснулась рукой его щеки, и он как преграда потерял всякий смысл.
"Дурак, дурак! – пронеслось у него в голове.-Как я мог допустить это? Ведь он же проходимец. Ее нельзя отпустить с ним".
Андрюша взял Нонну за руку и потянул к себе. Аркадий чувствовал, что девушка уплывает из его рук. А ему так хотелось хоть ненадолго приспособить ее для себя, для освещения своей жизни, в которой мало было красок и света, поскольку хозяин был холоден и темен. Он захотел стать, хоть на несколько минут, другим – несумрачным, нерасчетливым, лишиться хоть на час проницательного своего ума, который твердил ему "брось", который рассчитывал его жизнь до мгновения, обрекая его на душевную пустоту и ненастье.
– Пойдем со мной, – сказал он девушке, – выбирать некого, разве это выбор? – И он указал на Андрюшу, мальчика, сгоравшего у них на глазах от внутреннего огня, настолько сгоравшего, что он и в размерах уменьшился.
И пропали они с Андрюшиных глаз. А Андрюша сел на ступеньки и заплакал.
На этом перекрестке жизни разминулись пути Нонки и всех остальных. И пошла она навстречу превратностям своей судьбы.
Аркадий поразил ее. В последнее время ей снились сны про сильного, красивого, настоящего мужчину, которого она полюбит. То были запретные сны, тайные, потому что дома держали ее под замком. Отец с матерью в ней души не чаяли и все делали, чтобы Только оставить ее в детстве, остановить время. Они никуда не пускали ее одну, все чего-то боялись.
…Аркадиева тетка крутилась после кино на улице, все на окна поглядывала, где свет то загорался, то гас. И как свет гас, тетка вскрикивала и бежала домой, перепрыгивая по нескольку ступенек сразу, но свет гас ненадолго, и она возвращалась на улицу, пока на той стороне не увидела Аркадия с девушкой.
"Никак Аркашка? – подумала она. – Да нет, Показалось".
Если бы тетка удостоверилась, что то были Аркадий и Нонка, она бы за ними побежала и развела их в разные стороны, так как знала своего племянника. знала, каков он был до женитьбы! Потом, когда Нонка не кому-нибудь, а только ей все рассказала, во всем призналась, она горько плакала и считала себя виновницей Нонкиной погибели. Перед смертью Нонкиной матери она пришла к ней и сама во всем призналась призналась, что недоглядела за ее дочерью. Нонкина мать, из всех добрых женщин самая добрая, простила ее, потому что она, тетка, как бы призвала в этот мир внука ее, Вадика. А он и есть их самое большое счастье. Так сказала Нонкина мать, тихо прощаясь с жизнью и оставляя после себя два живых существа – дочку и внука.
Но то случится через несколько лет. А пока Нонка не знала своей судьбы – печальной своей звезды.
…Много ходили Аркадий с Нонкой в тот вечер по городу, и темы для разговора у них находились. Аркадий поражался, что ему было интересно с девушкой, которая совсем умом не блистала, не то что его жена, Она, жена, одним умным своим умом и приковала его к себе – коллекционера умных умов.
А тот вечер запомнился ему, как лес весной, когда все кругом как в зеленом тумане. Шел снег, было холодно, и Аркадий сказал:
– Пошли ко мне, у меня никого!
Первое ее желание было не соглашаться. Часы показывали двенадцать, и она чувствовала себя Золушкой, которая должна вовремя вернуться домой. Дома ждали родители, охранники ее, стража. И возникло у нее против них возмущение.
– Пойдем! – согласилась она без повторного приглашения, и Аркадий, предчувствовавший ее отказ, поставил ее на одну ступеньку ниже в своем сердце. "Да это, видать, ей не в первый раз!" – подумал он с некоторой горечью, обнял тут же на улице и поцеловал. Тот поцелуй так отличался от мальчишеских, что она словно лишилась разума, обо всем забыла и стоялой к нему приникшая, как не она. Когда же в себя пришла – испугалась. Повернулась, чтобы бежать, но Аркадий потянул ее за руку к лестнице, и она пошла за ним, не думая ни о чем, просто пошла, продрогшая, присмиревшая от того поцелуя, желая быть как все.
