Шандор Тот - Второе рождение Жолта Керекеша
Беседа, казалось, вот-вот закончится, как обычно. И тут по непонятной причине отец неожиданно пришел в ярость. Из-за чего? Из-за реплики Жолта, что Йокаи читать он не будет.
— Нет? А почему?
Вот тут-то Жолт и совершил роковую ошибку. Подавив судорожный позыв к кашлю, он с трудом выдавил:
— Йокаи меня не интересует.
— Прекрасно, — холодно, с расстановкой произнес Керекеш. — Однако я должен сказать тебе, Жолт, что вообще ты не ухарь. И нет никакой надежды, что ты им когда-нибудь станешь. В настоящую минуту ты просто гаденький хулиган! И эти украденные шнурки отнюдь не делают тебя ухарем. Умойся, Жолт, и ложись спать.
Отец вышел, а Жолт бросился в ванную и изверг из себя сухари и чай.
*Лежа на тахте, Магда читала. Махнув приветственно Керекешу рукой, она сказала:
— Я хочу тебя кое о чем спросить.
Керекеш рассеянно взъерошил ее черные, коротко стриженные волосы.
— Читай.
Магда засмеялась. Она знала, что дочитать книгу сегодня ей не удастся: сегодня Керекеш не в ладу сам с собой и, безусловно, ему нужен арбитр. Вот он, уже уйдя в свои мысли, бесцельно передвигает на столе блокноты и книги, потом направляется к двери, как будто хочет уйти, но неожиданно поворачивает назад, и глаза его начинают слегка косить.
— По-моему, здесь немыслимый беспорядок, — сказал Керекеш.
— Да, — согласилась Магда.
— Не понимаю, почему тренировочный костюм и грязные носки мальчика валяются в кресле. И почему свисает антенна приемника. Она болтается так по меньшей мере недели две. Жолт обещал ее сделать. Обещания Жолта… У меня, очевидно, бред.
Неожиданно из холла ворвался Тибор:
— Я запретил ему трогать приемник! Правда, милая, мы ему запретили?
— Правда, — сказала Магда, переворачивая страницу.
— Ты сегодня, надеюсь, гулял? — обратился Керекеш к брату.
— Разумеется, — сказал Тибор.
— Сколько? — с пристрастием допрашивал Керекеш.
— До церкви на площади Па?шарет, потом дальше, до самого ада. Тебе не попадалась сегодняшняя газета?
— Ты гулял недостаточно. Очень мало. Если ты будешь торчать в квартире и к тому же лежать, тебе снова не миновать пневмонии.
— Я сгребал в саду опавшие листья. А завтра пойду на могилу к Тэрике. Ее надо расчистить. Доброй вам ночи, милые, — пролепетал Тибор смущенно, так как вспомнил, что листья сгребать он так и не кончил.
— Вот газета. Спокойной ночи!
Керекеш продолжал прокладывать дорогу от двери к столу и обратно.
— Сейчас, — сказала Магда. — Еще полстраницы.
— Читай, не спеши.
Магда снова коротко засмеялась и захлопнула книгу.
— Мы забыли про щенка, — сказал Керекеш.
— Его перед сном выводила Беата.
— Конечно, Беата.
Глаза Керекеша на мгновение блеснули.
— Я тебя слушаю, — садясь и закуривая, сказала Магда.
Керекеш слабо улыбнулся и присел на тахту.
— Что-то во мне подошло к концу.
— Твое терпение?
— Нет. Раздумья.
— Но раздумьям никогда не бывает конца.
— Я имею в виду Жолта.
— Разумеется. Ты думал достаточно громко, из детской было отчетливо слышно. Это был монолог. Мальчик и не пытался бить по мячу.
— Нет, конечно. Но сейчас и это мне уже безразлично. Тысячу раз я старался вызвать Жолта на откровенность… Минутку, позволь мне закончить. Ты утверждаешь, что Жолт всего лишь отбивает мне мяч. В действительности же он от мяча уходит и заставляет меня играть в одиночку. Но почему? Можешь ты мне сказать?
— Из-за его положения…
— Понятно. Я согласен, что мы сталкиваемся с ним в положениях противоборствующих. После побега, после драки мы обсуждаем его непонятную жестокость, его грубость, жалобы учителей на неуспеваемость, на угрозу провала, на проказы et cetera6 . Положения эти создал не я. Ты собираешься возразить?
— Собираюсь. Но то, что я хочу сказать, сформулировать трудно. Послушай. Ты ему заявляешь, что он ошибается, причисляя себя к категории ухарей. Ты ему заявляешь, что он вовсе не ухарь. Что же он отвечает? «Нет, конечно, и быть им не желаю». Будь скромен, мой мальчик, — это ты ему говоришь, — читай Йокаи, и чтоб тебя не было ни видно, ни слышно. На это он отвечает: согласен, но Йокаи мне не интересен. Тебе не кажется это странным?
— Что ты усмотрела здесь странного?
— Его искренность. Разве ты ее не заметил?
— Так ты полагаешь, что он искренен? Что он действительно не хочет казаться кем-то?
— В разговоре с тобой — нет. В разговоре с тобой больше всего ему хочется превратиться в ничто. В известном смысле это и происходит.
— Это ты говоришь серьезно?
— Совершенно серьезно. Сегодня утром он спрашивал Тибора, какова его, Жолта, стоимость. Стоит ли он столько, сколько, к примеру, лошадь.
— Лошадь? Почему именно лошадь?
— Не знаю. И это ли важно?
— Итак, он спрашивает у Тибора, какова его стоимость,
— Да. Спрашивать об этом тебя по меньшей мере бессмысленно: ты и без всяких его вопросов прямо врубаешь ему в сознание, что он гаденький хулиган.
— Ты считаешь, что я неправ, Магда?
Магда долго и молча гасила сигарету.
— У мальчика появилась странная привычка. Этот его тоненький свист. Ты заметил?
— Еще бы! Свист означает, что он сыт наставлениями по горло или чтоб я убирался восвояси. В общем, нечто подобное.
— Уверен ли ты, что свист означает именно это?
— Да, уверен. У него уже вошло в привычку выказывать мне таким образом свое уважение. А между тем его ответы и аргументы такого сорта, словно он дебил.
— Какие же аргументы?
— Никаких. «Кто такой Хенрик?» — «Альбинос». — «Почему ты уселся?» — «Потому что был стул». Вот его аргументы. Какие тут аргументы? Скажи!
— Дурацкие, если это тебе желательно слышать.
— Вот видишь! Только этим и можно его оправдать. И вот почему моим раздумьям настал конец… Доказать, что он не мой генотип, — детская забава, и только.
— А чей? Его матери?
— В чем дело? Прежде и ты не подвергала сомнениям…
— Потому что видела, что ты вбил себе это в голову.
— Разве это не правда?
— Возможно, и правда. Но Жолт тебе говорит невероятные глупости вовсе не оттого, что похож на мать.
— Стало быть, нет, — с холодком сказал Керекеш. — Я всегда готов признать свои заблуждения.
— Не сердись, Тамаш, — в нерешительности сказала Магда.
Керекеш весь как-то сжался.
— Господи, — сказал он, — оказывается, ты знаешь тайну! Так открой эту тайну мне. Скажи, почему мальчик корчит из себя невесть кого?
— Потому что боится. Тебя.
— Вот оно! Так я и знал. И мог бы все это описать заранее. — Керекеш воздел руки и с вымученно-насмешливой улыбкой запротестовал: — Нет, нет! Оставим. Слишком это сложно, не правда ли?
— Факт остается фактом: Жолт разыгрывает… перед тобой идиота.
— Это, бесспорно, очень выгодная позиция.
— Да?
— Он вынуждает меня к объяснениям. Он заставляет меня размышлять, без конца размышлять! Мне, естественно, полагается понимать, почему мой сын пьет водку. И вот, когда это становится мне понятным, что же я обнаруживаю? Примитивную манию величия, вульгарное фанфаронство…
— Таково твое объяснение?
— Он же помалкивает, а в душе надо мной смеется.
— Он не помалкивает. Мне он рассказывал, что чувствовал себя больным, искалеченным, что у него будто бы взорвался желудок и что-то в этом роде еще. Он страшно боялся умереть.
— Вот как… А мне он этого не сказал.
— У меня создалось впечатление, что ему хотелось заглянуть еще в один микроскоп. Узнать, что творит алкоголь.
— Ясно. Однажды он спрыгнет с пятого этажа, чтоб узнать ощущение во время полета. Совершенно нечаянно он может столкнуть и Беату.
— Беда в том, что ты усматриваешь во всем некую злую волю.
— Я не верю тебе, Магда.
— Ладно. Продолжать я не буду. По логике вещей ты веришь только себе. Ты разочарован в сыне и не можешь его терпеть.
— Какая редкая проницательность! Я именно тот человек, который затыкает ребенку рот, ставит его в угол, применяет физическое воздействие et cetera! Из мальчика вырвалось что-то чудовищное, а я не в силах с этим справиться. Какой-то наследственный порок… Мальчик недостаточно жизнестоек и старается компенсировать это любой дурацкой выходкой. Он ведь даже не умеет трудиться! Если бы он хоть сносно, на четверки, учился, тогда имело бы смысл поразмыслить над прочими его странностями. Но что бы там ни было, ответственность за все несу я. Ошибка совершена была значительно раньше: с тех пор как он появился на свет, все мои помыслы направлены были к тому, чтобы сын мой стал творцом, созидателем. Человеком, способным воспринять и осмыслить не только свое личное положение, но и… Словом, я полагал совершенно естественным, что мой сын будет интеллигентом и даже больше. Ты понимаешь? Я непростительно, страшно ошибся! Будь внимательна, Магда: когда я ставлю себе целью в будущем году определить Жолта в гимназию, все делается сомнительным, даже угрожающим. Он же провалится как миленький. Но лишь только я ставлю иную цель — ремесленное училище, — все сразу же упрощается. Жолт будет квалифицированным рабочим. Вот и все!
