Юрий Томин - Витька Мураш - победитель всех
— А что? — спросил я.
— Что хочешь.
Я спросил первое, что пришло в голову:
— Ты когда приехала?
— Вчера. А ты откуда знаешь, что я приехала?
— Знаю, — сказал я.
— А ты откуда приехал?
— Я не приехал.
— Пришел?
— Не пришел.
И она еще раз засмеялась. Я сидел как дурак. Все слова вылетели у меня из головы. Я все думал, почему она меня не узнает, неужели потому, что у меня другая рубашка. Но я-то ее узнал сразу, а ведь у нее тоже было другое платье. Наташа подошла к палаткам, заглянула внутрь. Батон задергал ногами, но не проснулся.
— Где ваша группа? — спросила Наташа.
— У нас нет группы, — сказал я.
Наташа посмотрела на меня и пожала плечами.
— Все-таки ты еще не проснулся, — сказала она. — Первый раз такого туриста вижу.
— Мы не туристы, — сказал я. — Ты что, не помнишь меня?
Наташа внимательно посмотрела на меня и помотала головой.
— Нет.
— Я же у вас дома был!
— В городе?
— Здесь. Ты мне еще привет передавала.
— Какой привет?
— «Привет Вите».
— А-а-а, — сказала Наташа, — кажется, вспомнила. Так ты — Витя?
— Ну да! — обрадовался я.
Наташа прищурилась и посмотрела на меня с усмешкой.
— Теперь точно вспомнила. Ты варенье любишь?
Ну что мне было делать? Если бы мне кто другой сказал про варенье, я бы вколотил его в песок по самые уши.
Я встал и пошел в кусты за сушняком.
Когда я вернулся, Наташа стояла по колено в воде и что-то разглядывала на дне.
— Сколько здесь маленьких рыб! — сказала она. — Как они называются?
Я молчал.
— У вас так хорошо… Я сегодня с шести часов хожу по берегу. Я проснулась от солнца…
Я молчал.
— Витя, — спросила Наташа, — ты что, на меня обиделся?
— Нет, — буркнул я.
— Ты, наверное, с Лариком дружишь?
— Сто раз в день, — сказал я.
На этот раз Наташа засмеялась как-то хорошо, и мне расхотелось злиться. Но о чем с ней говорить, я не знал. Я ведь с девчон… ну, с девочками разговариваю раз в триста лет. Опыта в этом деле у меня нет никакого.
— Ты в какой перешел? — спросила Наташа.
— А что?
— Ничего, просто так.
— Ну, в восьмой.
— А-а-а, — сказала Наташа, — я так и думала.
— Чего ты думала?
— Да что ты в седьмом.
— Я уже в восьмом.
— Ну, это все равно, — сказала Наташа.
Наташа вышла из воды и села на песок. Теперь она сидела, а я стоял и придумывал, что сказать еще, чтобы она не ушла.
И я придумал. Знал, что нельзя этого делать, но уж очень мне хотелось ее удивить.
— Хочешь на моторе прокатиться?
— А ты умеешь? — спросила Наташа.
— Попробую.
Я подошел к палатке и за ноги выдернул оттуда Батона. Он брыкался и не хотел открывать глаза.
— Дай ключ, — сказал я.
Батон дрыгнул ногой, намотал на голову ватник и растянулся на песке. Я вытащил у него из кармана ключ.
— Садись, — сказал я Наташе. — Держись как следует.
Мотор завелся со второго рывка. Я развернул «казанку» на месте и дал полный газ. Берег сразу будто прыгнул назад.
Я держался недалеко от берега — так больше чувствуется скорость. Валуны на берегу мелькали мимо, как семечки.
Наташа сидела на передней скамье. Она сложила на коленях руки и смотрела вперед.
Не знаю, о чем она думала в эту минуту, но, уж наверное, не о том, что я не могу жить без варенья.
А главный фокус был впереди.
Выйдя из бухты, мы понеслись прямо на гряду. Издали она казалась маленькой черной полоской, но полоска эта на глазах вырастала и поднималась над водой. Вот она распалась на отдельные камни. Камушки были приличные, некоторые — побольше палатки.
Наташа повернулась ко мне.
— Там камни! — крикнула она.
Я показал на свои уши:
— Не слышу!
До гряды оставалось метров двести.
— Камни, Витя, камни!
Я помотал головой и показал на мотор: ничего, мол, не слышно.
До гряды оставалось метров сто.
Наташа схватилась руками за борта.
— С ума сошел! — закричала она.
До гряды оставалось метров пятьдесят.
И тут я плавно и круто вывернул мотор. Лодка заскользила, сильно накренившись на борт. За кормой потянулась пенистая дуга волны.
Мы промчались мимо камней, и почти сразу наша волна стала их накрывать.
А через секунду лодка снова шла ровно, как по струнке, и гряда начала быстро уменьшаться.
Наташа снова обернулась ко мне.
Я засмеялся.
Она покачала головой, точь-в-точь как моя мама, и улыбнулась, но как-то не очень весело.
Я сбавил газ до среднего, чтобы можно было разговаривать.
— Еще хочешь?
— Нет, пока хватит, — сказала Наташа. — У вас все так ездят?
— Можно и почище, — сказал я. — Сегодня не так интересно, волны нет. Ты приходи, когда волна будет. Вот тогда…
Что будет на волне, я рассказать не успел, потому что мы уже подходили к лагерю. Я взглянул на берег и сразу сбавил обороты до самых малых.
На берегу рядом с Батоном стояли Иван Сергеевич и Леха.
Подошел я по высшему классу: перевел на холостые, потом дал задний ход и остановился точно у кола.
Но спасти это меня уже не могло.
— Спасибо, — сказала Наташа. — Мне домой пора.
Иван Сергеевич молча смотрел на нас. Лицо у него было не зверское, но и не очень радостное.
— Как покатались? — спросил он Наташу.
— Ой, здорово! — сказала Наташа. — Никогда даже не думала…
— Ты Желудева? — спросил Иван Сергеевич.
— Желудева Наташа.
— На мать очень похожа, — сказал Иван Сергеевич. — Ну, как тебе понравился рулевой?
— Какой рулевой?
— А вот этот, — Иван Сергеевич показал на меня.
— Хороший мальчик, — серьезно сказала Наташа.
Я чуть не взвыл. Я взял лодку без разрешения! Меня могут попереть из лагеря, хотя теперь я совсем уже не хотел уходить! Но ей этого мало! Я еще для нее — мальчик!
Наташа попрощалась со всеми и ушла.
— Что ж, Мурашов, — сказал Иван Сергеевич, глядя Наташе вслед, — в определенном смысле я тебя понимаю…
За спиной Ивана Сергеевича Батон таращил глаза, дергал себя за волосы, строил плаксивые рожи — показывал мне, что я должен рыдать и просить прощения. Вообще-то я мог бы и попросить. Чужие лодки, да еще моторные, без спросу брать не положено. За это от любого в поселке я получил бы по шее, да еще дома мать меня бы сто лет пилила.
Но я был уверен, что просить бесполезно, особенно если Иван Сергеевич видел мои фокусы у гряды.
— …Но только в определенном, — сказал Иван Сергеевич. — Ты знаешь, что лодка не трактор — на тормоза не нажмешь.
«Знаю, — подумал я, — все я знаю. Знаю даже, что сейчас вы меня напополам словами распилите, а потом выгоните из клуба. Выгоняйте уж лучше сразу».
Но Иван Сергеевич больше ничего не сказал. Он повернулся и ушел с берега.
— Ну, накатался? — сказал Леха. — Рулевой! Фига ты, а не рулевой. Ты соображаешь, что такое гряда?! Ведь ты убить мог девчонку!
Я молчал. Спорить тут было не о чем — подводных камней у гряды хватает.
— Ты соображаешь, что у тебя в руках двадцать пять лошадей?!
И опять все было правильно, и сказать нечего.
— Был бы я не вожатый, дал бы тебе сейчас раза два, чтобы на всю жизнь запомнил.
— И так запомнил, — буркнул я.
— До завтра, — сказал Леха. — А завтра опять начнешь. Это у тебя характер такой, Мурашов, — против всех идти. Всех не победишь, Мурашов.
— Алексей Степанович, — сказал Батон подлым таким голосом, — вы его простите, он больше не будет.
— В том-то и дело, что будет. — Леха повернулся ко мне. — Ну?
— Не буду, — сказал я.
— К мотору не прикасаться!
— Не прикоснусь. Только меня все равно Иван Сергеевич выгонит.
— Он-то не выгонит, — сказал Леха, — для этого теперь штаб имеется. Вот поставить тебя перед ребятами… Ты же у нас победитель всех. Вот тебе про все и вспомнят.
— Не надо, — сказал я. — Лучше сразу выгоняйте.
— Ладно, — сказал Леха, — пока воздержимся. Только учти: чуть что — я против тебя первый проголосую. А что это за девчонку ты катал? Симпатичная девчонка. Твоя, что ли?
Батон захихикал. Рукой до Батона мне было не дотянуться, но ногой я все-таки его достал, и он замолк.
— Почему это моя?! — ответил я. — Ничья она. Государственная.
ВРАТЬ ТОЖЕ НАДО УМЕТЬ
Первую лодку мы построили за восемь дней.
Евдокимыч сказал, что он пальцем не шевельнет; мы все должны делать сами, а он будет только руководить. Но утерпеть он не мог, все время бегал от одного к другому, выхватывал инструменты, кричал, что мы безрукие и лучше он все сделает сам.
Сто раз на дню он говорил, что не может видеть, как мы переводим материал, что плюнет сейчас на все и уйдет. Но мы к этому привыкли. Так же он кричал на уроках столярного дела.