Владимир Добряков - Король живет в интернате
— Ты про кого?
Митяй не заставил повторять вопрос. Через минуту фотокору все стало известно.
— А вы что скажете? — спросил он восьмиклассников.
Гена Мухин разогнул затекшую спину. Лицо его было покрыто угольной пылью. Он сказал:
— Факты — упрямая вещь. Поступок, конечно, свинский.
Олег повернулся к Ромке.
— Так, говоришь, хочешь сфотографироваться? Могу. Бери лопату… Загребай уголь… Вот так… Замри.
В одну секунду Олег навел на резкость и нажал спуск.
— Готово! — сказал он.
Происшествие в спальне
Если тебе встретились двое, если они вдруг прервали разговор, посмотрели на тебя, перемигнулись и чему-то засмеялись, то сразу поймешь: тебя ожидают неприятности.
Такая красноречивая сценка была разыграна перед Королем, когда он шел к школьному корпусу. Что бы это значило? Неужели Сенька рассказал о нем? Ноги у Андрея подкашивались, и опять в горячих висках его будто молоточками, стучало: «Попался. Попался.»
Он медленно, со страхом открыл школьную дверь. В вестибюле, у фотоокна, толпилось несколько человек. Смеялись, переговаривались.
— Расступись, — услышал Андрей сдавленный от смеха голос.
Это относилось к нему. Ошибиться было невозможно: все обернулись в его сторону. Стараясь казаться спокойным, Андрей подошел. Ему не мешали. Перед ним расступились. И он увидел фотографию: Ромка стоит возле, угольной кучи, в руках у него лопата. Ромка доволен. Улыбается. До того радостно улыбается — и курносым носом, и плутоватыми глазами, что так и кажется — сейчас скажет: «Ага! Работаю!» Под фотографией были помещены стихи:
Первоклассник, взяв лопату,Уголь подбирает.Королев же, ростом с папу,Бросив все, гуляет.Уважать лентяев? Нет!Вам — презренье! Слышите?В песню радостных победСвоих имен не впишете.
Андрей раз прочитал стихи, другой и лишь тогда понял, в чем обвиняют. Ну, это еще не так страшно… Только вот стишки очень уж ядовитые. Андрей еще раз прочитал их. Вот как! Ну, ладно… Ни на кого не взглянув, Король молча и быстро зашагал по лестнице.
На Олега Андрей почти не обижался. Что с него возьмешь! Такая обязанность — смотреть по всем углам. Олег и не мог поступить иначе. Бросил Андрей работу? Бросил. Какие могут быть разговоры! А вот простить Лене его ядовитые стишки… Нет, Андрей не хотел прощать. Андрею казалось — Леня только потому так зло и посмеялся над ним, что не может забыть двух пропавших рублей. Значит, все-таки подозревает его?
На уроках Андрей сидел угрюмый, сердитый. А Митяй только радовался этому. На его лице было словно написано: «Обожди, еще и не такого дождешься от них! Отвернулся от меня, не захотел дружить — еще пожалеешь!»
Сам он, сменив гнев на милость, открыто шел на примирение. То и дело заговаривал с Андреем, смотрел ему в глаза, предупредительно подсовывал промокашку, а когда на уроке черчения у Андрея сломался карандашный грифель в циркуле, Митяй великодушно предложил свой циркуль.
Андрей не спешил идти на сближение. Однако и оставаться глухим к откровенным знакам внимания Митяя он тоже не мог. Поступать иначе было не в его характере. Раз человек протягивает руку, тем более в такую трудную для Андрея минуту, — отчего не принять ее?
Почувствовав дружеское расположение соседа, Митяй доверительно шепнул, кивая в сторону Лени:
— Прижать хвост ему следует. Поэтику!
Король не ответил, хотя про себя и подумал, что проучить Леню было бы неплохо. Но как это сделать? Ведь не станешь его бить. Но не так думал Митяй. Раз их отношения с Королем налаживаются, то какой же он «будет ему друг, если не поможет как следует отомстить за оскорбление. Надо обязательно отлупить Леньку. Пусть хорошенько запомнит!
Случай представился на другой же день. Андрей и Митяй в то утро дежурили по спальне.
Подметя пол, Андрей отправился за водой — полить цветы. Когда он возвратился, то в спальне застал Митяя не одного. Возле него, словно взъерошенный воробей, в воинственной позе стоял Леня Куликов. Митяй, видно, успел здорово разозлить его — лицо у Лени было красное от возбуждения. Он быстро и сердито говорил:
— А что, не имею права писать? И разве я неверно написал? — Заметив в дверях Андрея, упрямо повторил: — Разве неверно написал?
Андрей, чувствуя, как в нем закипает гнев, поставил банку с водой на стол и, вплотную подступая к Лене, медленно процедил:
— Вранье все это!
Леня не испугался. Лишь побледнел, да глаза будто сделались еще больше.
— Можешь выражаться как угодно, но я за свои слова отвечаю.
— Отвечаешь? — грозно спросил Андрей. — За все слова?
— За все.
— И за эти слова: «Вам — презренье!», «Лентяй», «Ростом с папу»?
— Отвечаю, — не дрогнул Леня. — А разве не так? Посмотри на себя — какой верзила. А разве не бросил работу? Кто так поступает?..
— Так, по-твоему, я лентяй?
— Да, лентяй. Я и написал об этом. И всегда буду писать! Все, что думаю о вас!
«Это он — о пропавших деньгах», — пронеслось в голове Андрея.
— Только попробуй! — сжимая кулаки, прошипел он.
— А что, — вскинулся Леня. — Бить будешь? Ну, бей!
Нет, бить Леню Андрей не собирался. Но столько, видно, скопилось в нем ярости, что и сам не заметил, как поднялась рука, и он сильно толкнул Леню в грудь.
А много ли надо Лене! Теряя равновесие, он зацепился ногой за ковровую дорожку и растянулся на полу.
И не успел еще подняться, как в коридоре послышались торопливые шаги, голоса, и в спальню вбежала Светлана с девочками.
— Что тут за шум? Леня! Что с тобой? Кто тебя?.. Это ты, Королев, ударил его?..
Так начался этот длинный, тяжелый и полный для Андрея неприятностей день.
Совет коллектива
Еще до начала уроков у него был разговор с Раисой Павловной. Разговор короткий, строгий, как допрос. Ударил? Ударил. За что? Молчание. Шашаев участвовал в избиении? Нет, не участвовал. Так это что — расправа за критику? Молчание. Но он хоть понимает, как серьезен его проступок? Да, понимает.
Разговор с воспитательницей убедил Андрея, что неприятности на этом далеко не кончились. В большую перемену его вызвали в кабинет завуча. Там же находился и старший воспитатель. И снова — те же вопросы, те же ответы. Затем строгие нотации. А в заключение — не очень приятная новость.
Владимир Семенович сказал резким голосом:
— Я считаю, это должно явиться предметом обсуждения на совете коллектива.
— Только так, — подтвердил Кузовкин. — Лучше, если ребята сами вынесут решение. Слышишь, Королев, не мы — сами ребята накажут.
Ему уже было все равно, кто будет обсуждать его поступок, какие еще испытания ждут его.
Сидя в классе за партой, Андрей тупо глядел перед собой. Объяснения учителей не слушал. Думал, думал. Как же так получилось? Ведь знал, что неприятности могут быть, и все же ударил. Слово за словом, вспоминал весь спор с Куликовым и находил, что горячиться-то было не из-за чего.
Ребята с Андреем демонстративно не разговаривали. Только Дима в сердцах сказал:
— Эх, Королев, как же ты так оплошал?
На переменках Андрей уходил в дальний конец коридора и до самого звонка отсутствующим взглядом смотрел, как ветер срывает с деревьев последние листья… скоро зима. Лыжи, коньки… Здесь и на коньках не покатаешься… Интересно, могут его исключить из интерната? Пусть, все равно… А что мать скажет? Неужели все-таки исключат? Только за один этот случай? Нет, не должны бы…
Сзади к Андрею тихонько подошел Митяй. Помолчали. Потом, желая оправдаться, начал говорить, что пусть Андрей не переживает, ничего страшного не будет. Андрей оборвал:
— Знаешь, иди-ка ты от меня подальше!
Хотелось упрекнуть Митяя — зачем утром зазвал Леню в спальню, для чего затеял тот дурацкий спор, но передумал, не стал упрекать. Зачем? Это ничего не изменит.
В семь часов вечера в кабинете директора собрался совет коллектива интерната — старосты классов, председатели комиссий. За письменным столом, где обычно сидел Сергей Иванович, на этот раз важно восседал председатель совета коллектива восьмиклассник Женя Саблин. На стульях вдоль стен и на диване расположились остальные члены совета — всего человек двадцать. Тут же, среди ребят, сидели директор и Раиса Павловна.
Сначала обсуждали вопрос о строительстве школьной теплицы, затем — о шефской работе над малышами. Проступок Королева в повестке дня был последним.
Стоя в коридоре возле кабинета директора и томясь тревожным ожиданием, Андрей вздрогнул, когда дверь открылась и ему предложили войти.
— Остановись здесь, — постучав карандашом по столу, сказал Женя Саблин. — Вот сюда, правее, под люстру, чтобы лучше видели тебя.
Слово взял Дима Расторгуев. Он коротко объяснил суть дела. Сердце у Димы все же было доброе. Хотя Королев и сильно виноват, сказал он, но в прошлом никаких особенных срывов у него не было.
