Джентльмены и снеговики (сборник) - Светлана Васильевна Волкова
– Ты, Марлен, жидовчик, – закуривая папиросу из пачки «Казбека», сказал дядя Петя. – А Гагарин – русский. Его, может, из-за пятого пункта в космос и пустили. Думаешь, у них анкет там нет? – И показал пальцем на потолок.
О том, что в космосе есть анкеты, Марик как-то не думал. Вспомнился бабушкин полушепот, когда она рассказывала о деде Самуиле и о том, что анкета почему-то их «приговор». И то, что дядя Жора положение их семьи своей фамилией никак не исправил, а только «усугубил». Но Марик всех этих недомолвок не понимал, лишь только чутье подсказывало, что дядя Петя Козырев, хоть и тянет на гада, знает про всё это намного больше.
– Ну и пусть! – закричал он прямо в лицо оторопевшим соседям. – Ну и пусть, что русский! Вы ничего не понимаете! Вы не видели моего настоящего папку, а спорите со мной! Мне-то лучше знать! И наплевать, что вы все не верите, а вот увидите! Увидите!
К позднему вечеру у него поднялась высокая температура, и бабушка Неля ахала и кляла на чем свет дядю Петю Козырева, что довел ребенка. А мама, гладя сына по голове, тихо возражала ей: мол, что поделаешь, но ведь прав сосед, что ни говори. И не знала, как выбить дурь из головы сына. Дядя Жора ходил мрачный, и когда бабушка воззвала к нему: «Георгий, ну хоть ты скажи что-нибудь!» – устало вымолвил: «Не вмешивайтесь. Мужчина растет. Пусть сам разбирается, что к чему».
* * *
Спустя несколько дней температура спала, и Марик пошел в школу. Его встретил огромный портрет Гагарина, закрывавший два этажа на фасаде, и красные флаги, торчащие отовсюду, куда их только можно было воткнуть. Новость о том, что у него нашелся настоящий отец, да не кто-нибудь, а первый космонавт, ни одна живая школьная душа всерьез не восприняла. Даже дворовые друзья Марика – рыжие близнецы Борька с Колькой Барашковы, у которых не было ни отца, ни отчима и даже не предвиделось, – почти хором заявили:
– Ты здо́рово придумал! А давайте так играть!
Марик пожал плечами. Какие уж тут игры?
– У нас папкой будет Чапаев! – крикнул Борька.
– Нет, Ворошилов! Наш папка – Ворошилов! – стукнул брата по голове портфелем Колька.
– Ну мы же договорились, что Чапай! – не унимался Борька.
– Нет, мы договорились про Ворошилова!
Братья подрались. Марик нехотя разнял их и, держа обоих за воротнички, вынес вердикт:
– У тебя, Борь, отец будет Чапаевым, а у тебя, Коль, – Ворошиловым.
Братья сразу согласились и обнялись.
«Дураки, – подумал Марик. – Одинаковые дураки!»
И только Ниночка верила ему безгранично.
– А ты письмо ему напиши!
Марик подумал, поглядел на старый плакат с Белкой и Стрелкой и вытащил из ящика стола лист бумаги и чернила.
Письмо он переписывал раз пять. И наконец, когда точка была поставлена, позвал Ниночку и зачитал ей весь текст. В нем была и гордость за то, что советский летчик первым полетел в космос, и восторг в адрес конструкторов ракет, и страстная мечта стать космонавтом – ладно, пусть не первым, но вторым-то уж точно. И огромная детская боль от того, что вот он, Марик, вынужден жить под чужой фамилией, а на самом деле он тоже Гагарин. Да, пусть у него кудряшки, но у них глаза похожи, и подбородок, и брови, и даже уши! И раз уж полет в космос свершился – уже можно признать правду!!!
Марик поставил три восклицательных знака, вложил свою школьную фотокарточку в конверт и в строке «Кому» написал:
СССР, БАЙКОНУР, ЮРИЮ ГАГАРИНУ.
Подумал и внизу, в строчке «От кого», жирно нацарапал:
ОТ СЫНА.
Затем провел языком по сладковатой желтой полоске, заклеил конверт и отдал Ниночке.
– Сбегаешь опустишь? Только не в уличный ящик, а прямо на почте, чтобы наверняка дошло.
Ниночка кивнула и, трепеща от волнения и благодарности Марику за такое ответственное задание, помчалась на угол Лермонтовского проспекта и 8-й Красноармейской, в пахнущее тайной и сургучом районное почтовое отделение.
Там, уже почти опустив конверт в большой красный ящик с советским гербом, она вдруг остановилась, отдернула руку с письмом и подошла к столу, исчирканному синими кляксами. Долго грызя кончик казенного пера, она наконец окунула ручку в чернильницу и старательно вывела на обратной стороне конверта, дублируя каждую букву жестикуляцией губ:
«Дядя Юра, приезжай поскорей. Марик тебя очень ждет».
Подумала немного и приписала адрес.
Старательно промокнув каракульки большим синебрюхим клякспапиром, Ниночка опустила конверт в ящик и со всех ног побежала домой.
* * *
Май влился в город запахом балтийской корюшки, красными первомайскими перетяжками на улицах, праздничной музыкой из громкоговорителей и мучительными для Марика насмешками дворовой детворы, которая при каждом удобном случае требовала от него доказательств гагаринского отцовства.
Марик гордо поднимал к небу нос и мрачно цедил сквозь зубы:
– Ничего вы не понимаете, дураки!
«Дураки» же один раз его даже легонько поколотили.
«Не страшно, – думал, глотая слезы, Марик. – За папку. А значит, не больно».
Дома же тщательно скрывал произошедшее от родных.
– Вот тебе раз! – причитала бабушка Неля. – И надо же так неудачно в школе о колонну удариться! Какой ты, Маричка, неуклюжий!
Было теплое солнечное воскресенье, мама кипятила белье на кухне, бабушка ворожила над тестом для хвороста, а дядя Жора сидел во дворе на стареньком табурете и выпиливал лобзиком из доски жердь-присаду для голубятни. Марик стоял рядом в большой луже от вчерашнего дождика и мрачно наблюдал, как перекатываются блинчиками капли на его новеньких резиновых сапогах.
Близнецы Барашковы, одинаковые, как два рыжих подосиновика, вбежали во двор и заорали вразнобой:
– Ма-а-арик! Дё-ом в футбо-ол игра-ать!
Марик помотал головой.
– Дё-ом с нами! В ворота встанешь!
Марик замер на мгновение, но потом отвернулся от братьев, вновь сосредоточившись на луже.
– Не пойду!
Барашковы еще погорланили, пытаясь уговорить его, но потом синхронно махнули руками и убежали.
– Сходил бы, сынок. Футбол – правильное дело, – сказал дядя Жора.
– Да ну их! Там эти… Опять дразнить будут.
– А ты им накостыляй!
Марик удивленно поднял на дядю Жору глаза. Такого он от интеллигентного отчима еще не слышал.
