Альфред Бётхер - Поведение — двойка
Андреас удивился:
— Почему это она так?
— Таблетки должны растворяться как можно быстрее. Таковы современные требования медицины. Вот мы и вколдовали в наше лекарство взрывную силу. У нее даже есть название из двадцати восьми слогов, которое ни один человек не может запомнить. Я счастлив, а ты, бродяга, даже меня не поздравишь.
— Поздравляю, папа. А почему ты счастлив?
— Потому что спросу на наши таблетки больше, чем мы можем их произвести. Будь я моим сыном, я бы вышел на сцену получать похвальную грамоту.
— И вы их уже выпускаете?
— Да.
— Тогда давай поедем в поход на велосипедах! Поехали?
— В осенние каникулы. Я уже договорился об отпуске. И потом вот еще что. Ты ведь как будто хотел в летние каникулы заработать денег на книгу?
— А ты сам сказал, что поливка сада — это тоже работа.
— Ну, брат, смотря какая поливка! Гляди! Под сосной потоп, а вокруг засуха. Могу дать тебе, так уж и быть, один пфенниг. И то, конечно, не за работу, а просто так — потому что я сегодня счастлив.
— Сейчас я полью весь сад. Раньше было слишком жарко!
— Сейчас тебе придется пойти за молоком и за хлебом. А потом чистить обувь, а потом ужинать и мыться. А в половине девятого — на боковую. Как известно, тут со мной шутки плохи. А теперь вставай и иди одеваться.
Андреас заметил, что хорошие минуты прошли и отец опять взял власть в свои руки. Он перевернулся на живот и сказал:
— Сегодня вон в тот переулок переселился один человек. Знаешь, почему он мне нравится?
— Это меня не интересует. Вставай.
— Потому что я буду быстрее ездить, если ты приладишь мне к раме детское седло. А то сегодня я пришел вторым.
— Что ж, этот человек, пожалуй, прав.
Андреас продолжал лежать.
— Он какой-то смешной… И знает всякие фокусы. Он сказал…
— Андреас, я тебя предупреждаю.
— Да я встаю, встаю! Я хочу тебя только спросить… потому что остальные не могли так быстро…
— Спросишь, когда оденешься.
Андреас решил, что отец начинает поддаваться. Он вскочил и радостно схватил отца за руку:
— Этот человек сказал, что после каникул у него будет очень много детей. А у него нет ни одной кровати. Он сказал: «Мои не спят». Что это за фокус? Можешь ты разгадать?
— Очень просто, — сказал отец, — этот человек учитель.
Но Андреас рассмеялся:
— Он? Да ты что, папа!
— Ну ладно, раз ты лучше знаешь, одевайся и иди за молоком.
— Я сейчас тебе объясню, почему он не учитель.
— А я сейчас уложу тебя спать. И сам пойду за молоком. Ты просто не хочешь слушаться, Андреас! Еще одна попытка — и отправишься в постель.
Когда отец переходил на такой тон, Андреас всегда обижался. Он отвернулся и пошел искать свои шорты, которые валялись где-то в саду. А найдя их, стал надевать — но не сразу на обе ноги, а медленно, по принуждению. Потом взял у отца деньги, взял бидон и не спеша пошел к калитке.
Но, шагая по переулку Майских Жуков, он снова встретился с летом, которое спугнул отец. И тут он побежал.
Подходя к магазину, он увидел, как по шоссе проехали четыре самосвала, груженные камнем. Они увозили обломки взорванного бункера, который раньше стоял за поселком. Они катили на большой скорости мимо Вайнахтсберга, мимо Обезьяньей лужайки, мимо трамвайной остановки.
Андреас подумал об отце, который во время войны провел в этом бункере много ночей. Он был тогда еще мальчишкой, вроде Андреаса… А если бы отец погиб от бомбы? Тогда бы и Андреаса не было. Он вообще бы никогда не родился… Поразительная мысль!
Он быстро все купил. Бегом побежал домой и, увидев отца, крикнул:
— Ты все еще счастлив, папа?
— Да.
— Тогда я тебе сейчас скажу, почему он никакой не учитель.
Отец отставил бидон. Потом он обнял Андреаса за плечи и поглядел ему в глаза.
— Ну?
— Потому что он шутит.
— Фрау Линден тоже шутит. Ты мне сам рассказывал.
— Но только не так, папа.
XV. Плюшки на перекрестке
В игровой комнате летнего лагеря ребята сегодня просто убивали время. Андреас, Райнер Шнек и еще несколько мальчишек постарше сидели вокруг стола и громко считали марки в альбоме Амброзиуса Поммера. Это было довольно бессмысленное занятие. Но все принимали в нем участие.
— Триста сорок один, триста сорок два, триста сорок три, триста сорок четыре — следующая страница… — Амброзиус Поммер перевернул страницу.
— Жулишь! — Райнер Шнек мило улыбнулся. — Было только триста сорок два!
— Триста сорок четыре, — повторил Амброзиус Поммер.
— Триста сорок пять, — продолжал считать Дитер Хамер. Он считал лучше всех в своем четвертом «А».
Андреас обрадовался, что дело застопорилось. Он перелистнул несколько страниц назад и сказал:
— Все вы спутали. Было двести сорок один.
— Не лезь в альбом своими грязными ручищами! — разозлился Амброзиус Поммер. — Ты мне все зубчики оборвешь, болван! Так, значит, триста сорок два.
— Двести сорок два, — поправил Райнер Шнек. Вид у него был очень серьезный.
— Сто сорок один, — проржал Андреас, скорчив противную рожу.
— Скотина ты, вот что! Скотина! — заорал Амброзиус Поммер.
— Вы считать не умеете, а я виноват! Привет! — Андреас встал из-за стола и с ржанием пошел к двери.
— Отваливай! Катись! — крикнул ему вслед Амброзиус Поммер.
— А все из зависти, — сказал Дитер Хамер. — Потому что у самого ничего нет.
— Он всегда все испортит, — заявил Райнер Шнек. — Советую начать сначала.
И они начали сначала.
Андреас пошел на кухню и спросил фрау Глум:
— Можно, я схожу за плюшками?
У фрау Глум был озабоченный вид. Она думала сейчас не о плюшках, а о чем-то совсем другом, наверное очень важном. Она даже не сразу ответила Андреасу. Наконец, удивленно взглянув на него, она вздохнула и переспросила:
— За плюшками? — Но потом все-таки дала ему продовольственную сетку, квитанцию и сказала: — Тридцать шесть штук.
— Мы сегодня куда-нибудь поедем? — спросил Андреас.
— Сперва мы пообедаем. Ты только отдай им в булочной квитанцию. Повтори, сколько плюшек.
— У меня голова не дырявая.
— Не дерзи, а то пошлю другого.
Андреас прошел через школьный двор к сараю с велосипедами. Он еще слышал, как Райнер Шнек крикнул ему вдогонку:
— Вдвоем понесем — мне тоже разрешили!
— Еще чего!
— Фрау Глум сказала — вдвоем!
— Поезжай, если хочешь, только нести буду я!
Они сели на велосипеды и покатили со школьного двора на Обезьянью лужайку, а с нее — на шоссе. Пристроившись позади машин, они полетели к трамвайной остановке, а потом от перекрестка направо — по Деревенской улице в булочную-кондитерскую. Здесь они, пересчитав плюшки, сложили их в сумку и поехали тем же путем назад. Только у перекрестка им пришлось задержаться на Деревенской улице: перед ним был вывешен знак «Стоп!»
Правда, они остановились бы и без знака, потому что в цепи машин, двигавшейся по шоссе, не было пока что просвета.
Этому перекрестку уже лет двести, что заметно по его мостовой и узеньким тротуарам. Только на углах его блестит на солнце новая металлическая ограда.
Король, во времена которого тут строили улицы, вряд ли когда-нибудь проезжал по этому перекрестку. Его войска маршировали по более широким дорогам. А здесь раньше маршировали только куры. Да еще стада гусей шли в наступление друг на друга. Здесь цвела ромашка, а у стен домов возвышались мальвы. Повсюду валялись перья, скрипели телеги. Кучера в заплатанных куртках сидели на облучке барских карет.
Когда Берлин стал больше, перекресток вымостили булыжником. Здесь появились небольшие домишки, в которых сдавались комнаты приезжим, — они и сейчас еще стоят на всех четырех углах.
И на каждом углу высокое крыльцо ведет к двери. На одном углу — мужская и дамская парикмахерская «Шик», на другом — приемный пункт прачечной «Белоснежная лилия», на третьем — контора сельхозкооператива «Светлое будущее» с лозунгом над дверью: «Наша цель — механизированный коровник», на четвертом — магазинчик «Москательные товары», в котором можно купить и жевательную резинку, и игрушечный домик, и бенгальские огни.
Раньше на Деревенской улице ничего такого особенного не происходило — велосипеды, трактора да несколько местных машин. Движение выросло и окрепло, с тех пор как на Ромерберге стали прокладывать автостраду. Теперь здесь каждый день проезжала колонна самосвалов. Она проделывала как раз тот же самый путь, который Андреас проделал за плюшками: мимо Обезьяньей лужайки до «Белоснежной лилии», потом направо за угол и по Деревенской улице до строительного участка. Сбросив тут камни, самосвалы возвращались обратно. И так рейс за рейсом.
Так вот, Андреас и Райнер Шнек остановились возле парикмахерской «Шик» и стали глядеть на перекресток. Они ждали какого-нибудь просвета между машинами, чтобы влиться в движение и покатить по шоссе в сторону Обезьяньей лужайки. Андреас слышал за спиной шум мотора. Он увидел в зеркало, как за ним затормозил самосвал.
