Ганна Ожоговская - Чудо-юдо, Агнешка и апельсин
— Ха! Что ж, по-твоему, я без тебя думать не умею? Не волнуйся. Это стихотворение я наизусть знаю. Там без всяких объяснений все понятно. А новая учительница вроде бы ничего себе, да? А то…
Он хотел сказать «была бы совсем труба», но его прервал показавшийся в дверях Генек:
— Мама спрашивает, ты есть хочешь? Может, принести тебе компот? Я принесу… О! Апельсин!.. Большущий! И у нас такие. Мама спрятала их к празднику и только один Агнешке дала. Агнешка, когда съешь апельсин, ты корки не выбрасывай, ладно?..
— Ой, мальчики! — вскочила вдруг с места Агнешка. — Мне же надо сегодня в Констанцин ехать! — Она посмотрела на часы. — Я еще успею. Привет! Часа через два вернусь. — И она выскочила из комнаты.
Но Михал успел заметить, что она покраснела. Обратил на это внимание и Витек.
— Михал, и всегда ты так! — сказал он с укором. — Любишь ни за что ни про что человека подколоть!
— Ты что? — искренне удивился Михал.
— А ты видел, как она покраснела? Ей же неприятно — все-таки это ее тетя!..
…Было еще светло. Михал опять лежал один и слушал, что делается в квартире. Старики мыли вдвоем окно, приводили в порядок балкон. Пан Франтишек радовался, что герань хорошо перезимовала в погребе и дала много новых побегов.
А вот голос медсестры:
— Пани Леонтина, я же сказала, что сама вымою вам верхние стекла. Ну-ка, слезайте со стола! Живо-быстро!
— Что вы, Анеля, голубушка! Мы потихоньку как-нибудь и сами справимся, — кряхтела пани Леонтина. — У вас и своих забот полон рот!
— Вот именно. Поэтому мне только и не хватает, чтобы вы еще себе руку или ногу сломали… Нет, лучше уж я сама окно вымою. Мне не трудно…
Михал берет в руку апельсин. Тяжелый. Наверно, граммов двести пятьдесят весит. Пахнет вкусно… Пусть еще полежит на стуле… А может, отвезти его маме?.. Мама, конечно, сразу же разделит его и отдаст малышам. Корки спрячет. Она всегда добавляет в компот из сушеных слив немного корок.
…Значит, это Агнешка?
Агнешка вернулась еще засветло. Повертелась по квартире. Довольно долго стояла на балконе у стариков Шафранец. Слышался обрадованный голос пана Франтишека:
— Ты даже не представляешь себе, детка, какую радость ты мне доставила! Я давно думал, как хорошо бы пустить по этой стене виноградную лозу. Это ведь южная сторона…
— Тебе что-нибудь принести? Хочешь, принесу книжку почитать? — заглядывает Агнешка к Михалу.
— Нет. Читать неохота. И вообще, ничего не надо. Лучше посиди у меня немного. Расскажи что-нибудь.
— Ладно. Только подожди, я сейчас приду. Отдам пани Петровской корки от апельсина. Вот, — она показывает на оттопыренный карман фартука, из которого торчат золотистые, с белой подпушкой корки. — Мать Витека положит их в тесто, понятно?
Так, значит, не Агнешка?..
Агнешка возвращается с веткой сирени. Веточка в стакане воды совсем небольшая, но с ней в комнату входит весна.
— Красивые цветы, правда? — спрашивает Агнешка. — Там, в Констанцине, у тети, их видимо-невидимо! Мне дали бы и больше, но зачем кусты обламывать, правда?
— У нашего соседа в Лодзи, — рассказывает Михал, — тоже здоровый куст сирени. У забора растет. Ветки на нашу сторону свешиваются. Зацветет — красота!.. А ты зачем ездила в Констанцин?
— Надо было отвезти книги, которые брала тетя. Тетя просила привезти их в субботу, но я решила пораньше, а то она будет оставлять меня на воскресенье, а мне не хочется. В воскресенье, ты же знаешь, все пойдут на воскресник. Ты, конечно, не пойдешь. А твой дядя?
— Не знаю. Его дело, — бурчит Михал. — Кисулю нашу видела?
— Видела. Но она ко мне и не подошла даже. Не узнала, что ли? — Агнешка погрустнела и заговорила о другом: — Ты почему не ешь апельсин? Не любишь? Попробуй! Сочный-сочный! А сладкий!
— Люблю. Только… пусть еще полежит. — Михал не хочет признаться Агнешке, что решил отвезти этот апельсин маме.
— А как с сочинением? Сумеешь написать?
— Ясно, сумею. А ты как думала? Для меня это плевое дело!
— Михал, давай без юмора, — серьезно урезонивает его Агнешка. — Новая учительница знаешь какая строгая! Она у нас тоже преподает. Схватишь двойку за четверть, тогда узнаешь. И охота тебе?
— Двойку? От кошки рожки! Это только твоя тетка не понимает юмора. А в Лодзи, когда я написал «В гостях у товарища», учитель только посмеялся вместе со всем классом, и все, ясно?
— Так и сошло?
— Сошло. Пришлось, правда, второй раз написать, без юмора.
— Вот и теперь давай без юмора, — настаивает Агнешка.
— Будь спокойна! Напишу. Думаешь, не сумею? Еще как сумею! — бахвалится Михал. — Просто мне иногда неохота.
— Ну ладно, — успокаивается Агнешка. — Хорошо. Я знаю, что ты сможешь, если захочешь. Ты только захоти.
— Но смотри, Витеку ни слова! — предупреждает Михал.
— Конечно, — соглашается Агнешка. — Но я эту тему уже проходила и, если хочешь, могу тебе помочь. Ты только напиши черновик.
— Ладно, посмотрим. А ты, главное, помалкивай.
Когда дядя возвращается из города, Михал вспоминает разговор о балконе: «А если обрушится?»
— Дядя, а правда, что балкон у Агнешки может обрушиться?
— Чего ему рушиться! Этот балкон прочнее, чем у Шафранца… Откуда это цветочки?
— Агнешка привезла. От тети, которой нашу Кисулю отдали, — ответил Генек, который вот уже несколько минут стоял возле кровати Михала. — Она и нам дала, и дедушке Шафранцу тоже, и тете Анеле, и у себя в комнате поставила. Я и зашел посмотреть, а у вас есть?
— Вот видишь, Михал, какая она?.. Умеет девчушка ладить с людьми, этого у нее не отнимешь. Шафранец ее любит, а если он кого любит, то и пани Леонтина помалкивает!.. Пойду-ка я открою ей балкон… Куда это я молоток сунул?.. Хорошая она девочка.
— Нашей маме Агнешка тоже нравится, — говорит Геня Михалу. — У Витека теперь нет двоек по математике, во! А у нас сирень больше вашей… А корочки от апельсина она тебе дала?.. А нашей маме дала. Из Констанцина привезла. Тетя, которая нашу Кисулю взяла, делает из них апельсиновый джем для пирога. Ты любишь такой пирог, а? Я люблю…
Михал не слышит и не отвечает на вопросы Гени. Все мысли его заняты совсем другим: почему Агнешка не хочет признаться?.. Ладно бы она сделала какую-нибудь пакость и постаралась скрыть — это можно понять. Но сделать подарок и ничего не требовать взамен, пусть даже простое «спасибо», — это было выше его понимания…
В субботу утром Михал чувствует себя почти совсем хорошо. Правда, левый бок, которым он ударился о дверь, еще побаливает, но синяки понемногу проходят и ссадины начинают заживать. Голова вот только немного еще кружится и шишка на затылке болит, если потрогать.
Пани Анеля, на все вопросы которой Михал отвечает: «Ничего у меня не болит», поглядывает на него с недоверием и в конце концов говорит:
— Ну, братец, и здоров же ты, позавидовать можно! Но денек еще полежи.
И Михал послушно лежит, вспоминая свой утренний разговор с дядей. Вчера Михал заснул рано и всю ночь спал крепко. Утром же проснулся, едва дядя начал собираться на работу, хотя тот и старался не шуметь.
— Спи, еще рано!
— Мне не хочется спать. Давайте я приготовлю завтрак, — предлагает Михал. — У меня уже ничего не болит.
— Лежи, неугомонный. Пани Анеля сказала, что тебе надо полежать до воскресенья. Ей лучше знать. Завтрак мне не нужен. Кофе в термос я налил еще вечером. Возьму с собой хлеб да ветчину. Славная ветчинка, свежая! Если захочешь, ешь. Вот тут я тебе калорийную булку купил, ты ведь любишь булку с маслом. Масло в банке за окном. Смотри переставь его потом, чтобы на солнце не растаяло. Не забудешь?
— Не забуду.
— А может, тебе кофе дать?
— Не надо. После попью.
— Ладно, как хочешь. А у меня сегодня, — дядя вздыхает, — будет тяжелый день. На заводе, правда, освобожусь пораньше: суббота. Но опять подвернулась работенка на Доброй. С приятелем подрядились. Новую раковину будем ставить. Нынче что ни хозяйка, — продолжал дядя, прихлебывая кофе, — то графиня: подавай ей новую раковину и никелированные краны. А ведь и без того строят — красота смотреть! Я уж не говорю о новых домах, но и в старых все по-новому. Для мусорного ведра — шкафчик, раковина — блеск! Дворец, а не кухня. А все же каждому охота еще лучше. Вот, глядишь, и нам можно подработать. А вообще, смотришь другой раз — сердце радуется: тут тебе и стиральная машина, и холодильник, и отопление, и газ, и электричество. Телевизоры почти у всех. Скажу я тебе, Михал, — дядя перестал смеяться, — похожу я вот так по квартирам, и, как вспомню нашу трущобу, тошно становится: грязь, копоть, кирпич на кирпиче едва держится… Эх!..
— Медсестра хочет свою клетушку покрасить. Она говорила?
— Говорила. Надо будет ей помочь.
— Помочь? Знаем мы эту помощь: вы будете красить, а она смотреть, — съехидничал Михал.
