Люси Монтгомери - Энн в Эвонли
Она открыла им калитку, и девушки заметили, что сейчас она выглядит усталой и даже постаревшей. Ее прощальная улыбка была по-прежнему непостижимо молода, но, когда они оглянулись от поворота дороги, мисс Лаванда сидела на каменной скамье под серебристым тополем, устало подперев щеку рукой.
— Бедняжка, все-таки у нее страшно одинокая жизнь, — сказала Диана. — Надо почаще ее навещать.
— По-моему, родители дали ей очень подходящее имя, — отозвалась Энн. — Если бы они назвали ее Элизабет, или Нелли, или Мюриель, ее все равно все называли бы Лавандой. В нем столько старомодной прелести и благородства. Вот мое имя разит обыденностью: хлебом с маслом, лоскутными ковриками и возней по хозяйству.
— Вот и неправда, — возразила Диана. — По мне, так в имени Энн есть что-то величественное, словно бы королевское. Но даже если бы тебя звали Керренхауч, я полюбила бы и это имя. Мне кажется, что сами по себе имена не так уж много значат: главное — люди, которые их носят. Вот я терпеть не могу имена Джози и Герти — но я невзлюбила их только после того, как узнала семейку Пайнов.
— Прекрасная мысль, Диана, — подхватила Энн. — Надо жить так, чтобы твое имя звучало прекрасно. Чтобы оно напоминало людям о чем-то очень хорошем. Спасибо тебе, Диана.
Глава девятнадцатая
О ТОМ О СЕМ
— Значит, вы пили чай у Лаванды Льюис? — удивилась Марилла на другое утро за завтраком. — Ну и как она выглядит? Я ее уже лет пятнадцать не видела. Наверное, сильно изменилась?.. Дэви, когда ты до чего-нибудь не можешь дотянуться, попроси, чтобы тебе передали, а не ложись на стол. Ты когда-нибудь видел, чтобы Поль Ирвинг делал так?
— Но у Поля руки длиннее моих, — возразил Дэви. — Они у него уже одиннадцать лет растут, а мои только семь. Да я же попросил, но вы с Энн так разговорились, что не услышали. И потом, Поль никогда у нас не завтракал, только пил чай, а за чаем легче себя вести прилично, чем за завтраком, когда ты прямо умираешь с голоду. От ужина до завтрака так долго — терпения не хватает. Энн, эта ложка сиропа совсем не выросла с прошлого года, а я-то вырос.
— Я не знаю, какова мисс Лаванда была в молодости, но мне кажется, что она не сильно изменилась, — сказала Энн, поливая пудинг Дэви еще одной ложкой сиропа. — У нее совершенно седые как снег волосы, но свежее молодое лицо, красивые карие глаза… такого прелестного оттенка с золотыми искорками… А ее голос наводит на мысль о белом струящемся атласе и звенящих колокольчиках.
— Она считалась красавицей, — вздохнула Марилла. — Я не очень-то была с ней близка, но она мне нравилась. Хотя некоторые и тогда считали ее чудной… Дэви, если ты еще раз позволишь себе такое, будешь есть после нас, вместе с работниками.
Разговор Энн с Мариллой в присутствии близнецов, как правило, перемежался подобными замечаниями в адрес Дэви. На этот раз его вина состояла в том, что, не сумев соскрести ложкой с тарелки остатки сиропа, он взял тарелку и тщательно ее вылизал. Энн посмотрела на него с таким укором, что Дэви, отлично знавший, что нарушил правила хорошего тона, покраснел, но тем не менее заявил в свое оправдание:
— Зато ни капли не пропало зря!
— Про людей, не похожих на других, всегда говорят, что они чудные, что у них не все дома и тому подобное, — продолжала Энн. — Я не отрицаю, что мисс Лаванда не похожа на других. Хотя трудно сказать, чем. Пожалуй, она из тех людей, которые никогда не стареют.
— Если все твои сверстники постарели, какой смысл оставаться молодой? — возразила Марилла. — А то получается, что ты, как говорится, от лебедей отстала и к воронам не пристала. Про Лаванду Льюис говорят, что она просто прячется от людей. Сидит безвылазно у себя в глуши, и о ней уже почти все забыли. Этот каменный дом — один из самых старых на нашем острове. Мистер Льюис построил его восемьдесят лет назад, когда приехал из Англии… Дэви, перестань толкать Дору под локоть. И нечего изображать оскорбленную невинность — я все видела. Почему ты сегодня так плохо себя ведешь?
— А может, я не с той ноги встал? — выразил предположение Дэви. — Милти Боултер говорит, что, если встанешь не с той ноги, весь день идет наперекосяк. Это ему бабушка сказала. А которая та нога?
— Я так и не знаю, из-за чего поссорились Стивен Ирвинг и Лаванда Льюис, — продолжала Марилла, пропуская мимо ушей вопрос Дэви. — Двадцать пять лет назад они были помолвлены, а потом из-за чего-то повздорили. Видно, это было что-то важное, потому как Стивен тут же уехал в Штаты и так с тех пор не возвращался.
— А может, ничего ужасного и не было? Люди так часто ссорятся из-за пустяков, — с редкой для ее лет проницательностью предположила Энн. — Только, пожалуйста, Марилла, не говори миссис Линд о том, что я была у мисс Лаванды. Она засыплет меня вопросами, а мне как-то не хочется ничего ей рассказывать. И потом, я почему-то уверена, что мисс Лаванде это не понравится.
— Да уж, Рэйчел умрет от любопытства, — подтвердила Марилла, — хотя сейчас ей некогда совать нос в чужие дела. Она не может отойти от больного Томаса и, по-моему, уже не верит, что он когда-нибудь выздоровеет. Если с ним что-нибудь случится, Рэйчел останется совсем одна. Все дети далеко, одна Элиза живет в городе, но Рэйчел не в ладах с ее мужем. Она говорит, что Томас поправился бы, если бы собрал всю силу воли. Но откуда у Томаса Линда возьмется сила воли? До женитьбы он был под каблуком у своей матери, а потом им командовала Рэйчел. Даже странно, что он осмелился заболеть, не спросив у нее разрешения. Впрочем, я зря ворчу. Рэйчел всегда была ему доброй женой. Таким уж он родился — ему надо, чтобы им командовали. Хорошо еще, что попал в руки способной командирши. Он на нее и не обижался никогда: она за него все решала, и это его вполне устраивало. Дэви, перестань, наконец, вертеться на стуле!
— А что мне делать? — возопил Дэви. — Я давно все съел, и какой мне интерес смотреть, как вы с Энн ковыряетесь в тарелках?
— Тогда иди с Дорой и накорми кур. Да не вздумай опять выдергивать у петуха из хвоста перья.
— Но мне нужны перья для индейского наряда. У Милти Боултера знаешь какой! Мама дала ему перья, когда зарезала старого белого индюка. А почему мне нельзя выдернуть у петуха еще несколько перьев? Куда ему так много?
— Я тебе отдам старую метелку из перьев, что лежит на чердаке, — пообещала Энн. — Мы их покрасим в разные цвета — зеленый, красный, желтый…
— Ты его ужасно балуешь, — заметила Марилла, когда сияющий Дэви ушел вслед за серьезной Дорой. Марилла никак не могла избавиться от убеждения, что, если не хочешь избаловать ребенка, ни в коем случае не следует исполнять малейшие его желания.
— У всех мальчиков в классе есть индейские головные уборы, и, конечно, Дэви тоже хочется, — объяснила Энн. — Я знаю, каково это, когда у всех есть, а у тебя нет. Никогда не забуду, как я мечтала о рукавах с буфами… И вовсе я не балую Дэви. Он с каждым днем ведет себя все лучше. Ты только вспомни, каким он был год назад.
— Это верно, с тех пор как он пошел в школу, озорничать он стал меньше. Наверное, спускает пар с другими мальчишками. Но что-то Ричард Киз ничего не пишет. Ни строчки с мая месяца.
— Не пишет, и слава Богу, — вздохнула Энн, начиная убирать со стола. — А то вдруг потребует, чтобы мы прислали ему близнецов…
Письмо пришло через месяц, но только не от Ричарда Киза. Его друг написал, что Ричард умер от чахотки Две недели назад. Автор письма был его душеприказчиком. Ричард Киз завещал Марилле Кутберт как опекунше близнецов две тысячи долларов, доходы с которых она может использовать на содержание детей до их совершеннолетия.
— Ужасно, конечно, радоваться чьей-то смерти, — грустно проговорила Энн. — Мне очень жаль бедного мистера Киза, но я рада, что Дэви с Дорой останутся с нами.
— И хорошо, что он все-таки накопил для них деньжат, — сказала Марилла, как всегда больше интересуясь практической стороной дела. — Я тоже хотела оставить малышей, но их содержание обходится недешево, и с каждым годом придется тратить все больше. Арендной платы за землю едва хватает на то, чтобы вести хозяйство, твои же деньги тратить не хочу. Ты и так для них очень много делаешь. Дора прекрасно обошлась бы и без новой шляпки, которую ты ей купила. Ну, а теперь нам будет полегче.
Дэви и Дора пришли в восторг, узнав, что остаются в Грингейбле навсегда. Смерть дяди, которого они никогда не видели, не шла ни в какое сравнение с этой радостной новостью. Правда, у Доры возникло одно сомнение.
— А дядю Ричарда закопали в землю? — спросила она Энн.
— Ну, конечно, детка.
— А он… не будет, как дядя Мирабель Коттон… бродить ночью по дому?
Глава двадцатая
ИСТОРИЯ МИСС ЛАВАНДЫ
— Схожу-ка я сегодня к мисс Лаванде, — объявила Энн Марилле в пятницу где-то в середине декабря.
