Галина Гордиенко - Назови меня полным именем
Зажмурившись, Таисия посчитала до трех. Потом до четырех. Потом до десяти. Открыла глаза и разочарованно всхлипнула: ничего не изменилось. Таисия и сейчас видела неподвижно замершую Эльку среди пьяно дергающихся фигур.
Поняла, что придется вмешаться, — не может же она спокойно стоять в стороне, когда подругу вот‑вот…
Таисия даже головой затрясла, не желая думать, что может случиться с Элькой, а заодно и с ней, — понятно, ничего хорошего. Тут она вдруг вспомнила о Федоре Федоровиче и дрожащей рукой извлекла сотовый из кармана.
Таисия порадовалась, что номер не нужно набирать. Пальцы тряслись, она едва не потеряла телефон в траве. Нажала на единицу и чуть не заплакала от облегчения, услышав знакомый голос, — показалось, что все неприятности кончились. Правда, тон у Бекасова…
«Ничего! Он ведь любит Эльку, вот пусть». Таисия поежилась, до того жестко и неприязненно говорил с ней Федор Федорович.
Он злился, злился сильно, она слишком хорошо его знала, чтобы ошибиться. Интонации Бекасова любого могли заморозить, у Таисии мурашки по коже побежали от его голоса.
«Ну и плевать, — ожесточенно подумала Таисия. — Сейчас не до него. Сейчас главное — Элька. И… чем еще я могу помочь? — Она горестно усмехнулась, собственная беспомощность удручала. — Ну… отвлеку этих подонков, вряд ли надолго. Ну закричать могу. Громко. Могу камень бросить в чье‑нибудь окно. Если повезет, хозяева выбегут разбираться… На этом, кажется, все. — Она вздохнула. — Жаль, милицию не вызвать — ничего же не случилось, что я скажу? Мол, приезжайте, я чувствую, у парней плохие намерения?..»
Таисия отвечала на вопросы как во сне, слыша и не слыша себя. Холодный голос Бекасова буквально парализовывал, девушка не помнила, чтобы он когда‑нибудь ТАК с ней разговаривал.
— Мелкая?
— Да‑да, я.
— Ну и почему не спишь? На часы когда в последний раз смотрела? Знаешь, сколько времени?
— Я… это…
— Что‑то случилось? Поссорилась с Эмих? Или вы подрались и мне нужно разнимать? — Он зло фыркнул. — В таком случае ставлю на твою подругу!
— Нет. Я… мы… понимаешь…
— Не понимаю! Как сегодня выяснилось, я вообще ни черта не понимаю!
— Только не сердись, — взмолилась Таисия. — Я и без того… видишь ли…
— Да не мямли ты!
— Мы… это… не дома.
— Что?!
— Не дома мы.
— Так. Давай четко и быстро — где?
— У сквера. Ты знаешь. Я там всегда гуляю.
— Сквер большой. Где именно?
— У продовольственного магазина. У нового. Мы на прошлой неделе туда вместе заходили…
— Ясно. Сейчас буду, ждите. Что, кстати, случилось?
— Э‑э…
— Повторяю — быстро и четко!
— Тут пьяные… и Элька. Они к ней… э‑э…
— А ты где?
— Я… это…
— Где?!
Сгорая от стыда, Таисия виновато пролепетала:
— Я… под деревом. Я… прячусь. Я… сейчас… я…
— Вот и стой под своей березой, поняла?! — Голос у Бекасова сорвался. — И чтоб ни с места!!!
— Я под липой, — зачем‑то уточнила Таисия.
— Прекрасно, — прорычал Бекасов. — Можешь привязать себя к ней. Я уже еду!
Таисия хотела отключиться, но Федор Федорович разъяренно проревел ей прямо в ухо:
— Не вздумай прервать связь, говори что‑нибудь!
— Но я… Мне нужно…
— Ничего тебе не нужно! Сказал — говори!
— Но что?
— Мне плевать! Хоть стихи читай! Что ты там любишь — Лермонтова? Вот и пошла — «На Севере диком, в краю одиноком…».
Таисия услышала визг тормозов, тут же возмущенно засигналили, наверное, Бекасов кого‑то подрезал…
Кстати, почему он на улице? Он же должен быть дома! Или сидел где‑нибудь в ресторане после Элькиного отказа идти с ним?
Таисия отключила телефон, понимая, что иначе Федор Федорович тут же позвонит и это отвлечет ее.
А она давно должна стоять рядом с Элькой, просто обязана! Это из‑за нее Элька оказалась здесь. Ее, Таисию, собиралась защищать от опасностей.
* * *Элька стояла в кругу пьяных отморозков и холодно размышляла — сейчас их размазать по асфальту или погодить. Дать им еще над собой поглумиться, чтоб потом совесть не мучила?
Элька вдруг поняла: ей прямо‑таки необходима хорошая встряска, чтобы успокоиться, расслабиться, отвлечься. И небольшая драка — как раз то, что доктор прописал, она хоть пар спустит. Уж очень тяжело дался этот вечер…
Надо сказать, что Элька вовсе не считала себя чемпионкой мира по карате. Даже просто сильной каратисткой себя не считала, она редко себе льстила, незачем было.
Элька занималась карате всего‑то полтора года, да и талантливой ученицей ее никто бы не назвал — так, больше для души ходила в новый центр боевых искусств. Чтобы пообщаться с интересными людьми и мышцы держать в тонусе. Но кое‑какие приемы Элька все‑таки знала и прекрасно видела — эти мерзавцы не соперники, она легко справится с ними. Пожалуй, слишком легко.
Парни если и увлекались когда‑то спортом, то исключительно домашним — сидя на диване с бутылкой пива и посматривая футбол. Ну, могли и на хоккей время потратить, с пивом‑то…
Сейчас они едва держались на ногах. Ткни как следует пальцем — повалятся, словно кегли, не понимая толком, что произошло. Вот столкнись с ними на узкой дорожке Таська — тогда да… все кончилось бы плохо.
Элька бесстрастно отбросила руку слишком ретивого и мрачно решила — она им первым займется. Прыщавый гаденыш уже в который раз норовил ее полапать, хорошо, с координацией у него проблемы.
Элька не слышала гнусных выкриков, она умела абстрагироваться. С брезгливым любопытством наблюдала за ублюдками, чувствуя себя посетителем зоопарка, — еще бы решетку между ними, и совсем хорошо.
Да! И стекло бы неплохо, а то от этих типов откровенно пованивало — интересно, они знакомы с зубной щеткой?
М‑да, редкостные экземпляры! В Элькином окружении ни у кого нет таких гнилых зубов и такой нечистой кожи, таких сальных, неухоженных волос и такой отвратительно черной каймы под ногтями…
Элька искренне не понимала: зачем подобные ничтожества вообще нужны на белом свете? Исчезни они — мир станет только чище. Вряд ли кто о них пожалеет, даже семьи вздохнут с облегчением — что они видели от них, кроме горя?
Элька угрюмо хмыкнула: жаль, прикончить мерзавцев духа не хватит. А неплохо бы поработать «санитаром» леса, — кажется, в природе это так называется.
Философские размышления отвлекали. Элька зазевалась и теперь свирепо смотрела на прыщавого: наглец посмел ее коснуться! Нет, он таки нарвался…
Начать боевые действия Элька не успела. Один из троицы, самый щуплый и рыжеватый, вдруг ахнул и застыл, глядя куда‑то в сторону. Лицо парня показалось Эльке… странным, у него даже взгляд изменился. Изумление, недоверие, непонятный восторг, потрясение, чувство вины — чего только в нем не читалось.
Кстати, именно этого типа Элька собиралась пощадить. Парень ни разу ее не тронул и даже просил «оставить девчонку в покое». Правда, голос его звучал довольно безнадежно, видимо, неплохо знал своих дружков.
Приятели на его возглас отреагировали с опозданием, но все же обернулись — мало ли, вдруг милиция? И тут же замерли с открытыми ртами. Недавняя жертва мгновенно вылетела из дурных голов, в мутных глазах появилось что‑то человеческое…
Элька настороженно наблюдала за ними. Через минуту до нее дошло, что разборка откладывается, и Элька окончательно разозлилась.
Она чувствовала себя кошкой, у которой только что отобрали загнанную в угол мышь. Законную добычу, можно сказать!
Интересно, на что эти кретины ТАК уставились? Слона на улице высмотрели или бегемот из зоопарка сбежал?
Элька резко развернулась и стиснула зубы, чтобы не закричать от досады: Таська! А уж смотрится… мама моя! Она стояла под фонарем, трудно было выбрать место удачнее.
Эльке захотелось протереть глаза: смешная девчонка сейчас вовсе не казалась смешной. Не казалась красивой или некрасивой. Она выглядела — или на самом деле была? — не от мира сего. Именно «не от мира сего», Элька только сейчас поняла, что значат эти слова.
Свет от фонаря словно омывал изящную фигурку, подсвечивая ее сверху и сзади. Пепельные волосы отливали чистым серебром, они будто светились сами и легкими паутинками горели вокруг головы, создавая подобие нимба.
Чистое полудетское личико, нежные тонкие линии, слабые, бессильно опущенные руки удивительно красивой формы — все размыто ярким электрическим светом, все зыбко, неверно, вот‑вот растает прямо в воздухе, не оставив о себе памяти…
В огромных Таськиных глазах плескался такой беспредельный ужас, словно она видела перед собой самых настоящих монстров, словно перед ней вдруг ожили детские кошмары, словно Таська готовилась умереть, и эта ее готовность к смерти или к чему‑то более страшному обескураживала и даже пугала.
