Эдмондо Де Амичис - Сердце
Когда мы вышли на улицу, нам встретились мальчики из колледжа, которые шли парами. Когда они увидели гроб с медалью и учителей, то все сняли свои береты.
Бедный малыш! Теперь никто уже не отнимет у него медали.
Мы никогда больше не увидим его красного беретика. Он был совсем здоров, проболел всего четыре дня и умер. В последний день он еще пытался встать, чтобы сделать задания по арифметике и хотел, чтобы ему положили его медаль на кровать, боясь, что ее отнимут. Нет, теперь уже никто не отнимет твоей награды.
Прощай, прощай, маленький товарищ, мы всегда будем помнить тебя в нашей школе.
Накануне 14 марта
Вчерашний день был печальным, зато сегодняшний прошел очень весело.
Уже тринадцатое марта! Завтра — раздача наград в театре Виктора-Эммануила,[30] чудесный ежегодный праздник.
Обычно в этот день на сцену выходят мальчики из разных школ и передают аттестаты, предназначенные для премий синьорам, которые потом раздают их награждаемым ученикам.
Но на этот раз мальчики из разных школ будут выбраны не случайно.
Сегодня после утренних уроков в наш класс вошел директор.
— Мальчики, хорошая новость! — сказал он. Потом он вызвал нашего маленького калабрийца:
— Корачи!
Тот встал.
— Хочешь ли ты быть в числе мальчиков, которые завтра в театре должны будут выйти на сцену и передать аттестаты предназначенные для премий, синьорам из городского совета?
Калабриец ответил, что да.
— Очень хорошо, — продолжал директор. — Таким образом у нас будет и представитель от Калабрии. Это выходит великолепно. В этом году наш городской совет пожелал, чтобы т десять или двенадцать мальчиков, которые принесут аттестат из разных городских школ, были бы уроженцами всех облаете Италии. У нас всего двадцать школ, с семью тысячами учащихся. Среди такого большого числа учеников нетрудно найти по одному мальчику из каждой области Италии. В школе Торквато Тассо нашлось два мальчика с наших островов: сардинец и сицилиец; школа Бонкомпаньи дает нам маленького флорентийца, сына резчика по дереву; в школе Томмазео есть римлянина мальчик, родившийся в Риме. Венецианцев, ломбардцев, жителей Романьи у нас много. В школе Монвизо есть неаполитане сын офицера. Мы дадим генуэзца и калабрийца — тебя, Корачи. Вместе с пьемонтцем вас будет как раз двенадцать. Ведь это великолепно, правда?
Таким образом ваши братья из всех областей Италии принесут вам ваши награды.
Подумайте, они появятся на трибуне все двенадцать вместе, встретьте же их громкими рукоплесканьями. Вы еще мальчики, но будете представлять свои родные края, как взрослые люди: ведь маленький трехцветный флажок является таким же символом Италии, как большое трехцветное знамя!
Гордо приветствуйте его! Докажите, что и ваши маленькие сердца горят любовью к родине, что и вас, десяти- и двенадцатилетних мальчиков, воодушевляет священный символ вашей родины.
После этого директор ушел, а учитель сказал с улыбкой:
— Итак, Корачи, ты теперь у нас депутат от Калабрии. Тогда мы все, смеясь, захлопали в ладоши, а когда вышли на улицу, то окружили Корачи, схватили его, подняли и понесли с триумфом, крича:
— Да здравствует депутат от Калабрии!
Всё это в шутку, конечно, но нисколько не в насмешку, а наоборот, чтобы показать, как мы все его любим и как он всем нам нравится; он улыбался. Так мы несли его до угла, где наткнулись на синьора с черной бородой, который при виде нас засмеялся.
— Это мой отец, — сказал наш маленький калабриец. Тогда мальчики сдали его с рук на руки отцу, а сами рассыпались во все стороны.
Раздача наград
Вторник, 14 марта
К двум часам огромный театр был уже полон; партер, галерея, ложи, сцена, — всё было полным-полно… тысяча лиц… мальчики, синьоры, учителя, рабочие, женщины, дети.
Непрерывно двигались головы и руки, колыхались перья, букеты, локоны, раздавался оживленный праздничный говор, от которого становилось весело.
Весь театр был убран красными, белыми и зелеными фестонами. Из партера на сцену вели две лестницы: по правой награждаемые должны были подниматься на сцену, а по левой спускаться, получив награду. На сцене стоял ряд красных кресел, а на спинке среднего кресла висел лавровый венок. В глубине сцена была украшена знамёнами. С одной стороны стоял зеленый столик, на котором лежали премированные аттестаты перевязанные трехцветными ленточками. Внизу, перед сценой помещался оркестр. Учителя и учительницы занимали целую половину первой галереи, отведенной специально для них. Скамеечки и средний проход в партере были заняты мальчиками которые должны были петь и держали в руках ноты. В глубине и вокруг всего зала учителя и учительницы устанавливали в шеренгу награждаемых, а вокруг суетились родители, которые в последний раз заботливой рукой приглаживали им волосы и расправляли банты.
Не успели мы войти в нашу ложу, как я увидел в ложе напротив учительницу с красным пером; она смеялась, и при этом на щеках у нее появлялись маленькие ямочки. С ней были учительница моего брата, «монахиня», вся в черном, и моя милая, учительница первого класса, — но как она, бедняжка, побледнела, а кашляла она так сильно, что это было слышно на весь театр.
В партере я вдруг увидел милое лицо Гарроне и белокурую головку Нелли, который стоял, прижавшись к плечу своего товарища.
Немного дальше я различил Гароффи. Он страшно суетился собирая списки учеников, получающих награду. У него уже была в руках целая пачка этих списков, и он, должно быть, собирался устроить с ними какую-нибудь сделку… о которой мы узнаем завтра. Около двери я увидел продавца дров с женой празднично разодетых, вместе с Коретти, который получал третью награду. Я страшно удивился, не увидев на нем больше берета из кошачьего меха и шоколадной фуфайки. На это раз он был одет как маленький синьор.
На одну минуту мелькнул передо мной на галерее Вотини в большом кружевном воротнике, и исчез. В одной из ложи, находящейся у самой сцены и полной народа, я увидел капитана-артиллериста, отца Робетти.
Как только пробило два часа, заиграл оркестр, и в то же время по правой лестнице поднялись на сцену городской голова, префект, инспектор и много других синьоров, одетых в черное. Они уселись на красных креслах. Оркестр перестал играть. На сцену вышел директор школы пения с палочкой в руке. По его знаку все мальчики в партере встали, по другому знаку — начали петь. Их было несколько сот, и они пели чудесную песню. Сотни детских голосов пели, сливаясь воедино, — как это было красиво! Все замерли, слушая их. Это была нежная, ясная, медленная песня, похожая на церковный гимн. Когда они кончили, все захлопали, потом всё стихло: началась раздача наград. На сцену вышел мой бывший учитель второго класса, с рыжей головой и живыми глазами; ему было поручено читать имена получающих награды.
Все ожидали выхода двенадцати мальчиков, которые должны были передавать аттестаты. В газетах уже писали, что это будут мальчики из всех провинции Италии. Все знали это и ожидали их выхода, с любопытством глядя в ту сторону, откуда они должны были появиться. Городской голова, другие синьоры и все присутствующие затаили дыхание. Вдруг на авансцену выбежали сразу все двенадцать мальчиков и, улыбаясь, выстроились в ряд. Весь театр, три тысячи человек поднялись, как один, и разразились рукоплесканиями, похожими на раскаты грома. На одно мгновение мальчики на сцене как будто смутились.
— Вот она, Италия! — раздался голос из ложи.
Это сказал отец Корачи, калабриец, как всегда одетый в черное.
В нашей ложе был один синьор, член городского совета, который знал всех мальчиков.
— Вот этот маленький блондин, — сказал он маме, — представитель Венеции. А этот, высокий и кудрявый, — римлянин.
Все мальчики были одеты хорошо и чисто. У флорентийца, самого маленького мальчика, вокруг талии был завязан голубой шарф.
Потом все они прошли перед городским головой, который поцеловал каждого в лоб, в то время как сидевший рядом с ним синьор, улыбаясь, называл ему вполголоса города:
— Флоренция, Неаполь, Болонья, Палермо…[31]
И каждый раз театр разражался рукоплесканиями.
Наконец мальчики побежали к зеленому столику за аттестатами, учитель начал читать список, называя школы, класс и имя, и награждаемые стали выходить на сцену.
Как только на сцену поднялись первые мальчики, справа послышалась музыка: тихо-тихо заиграли скрипки и продолжали играть всё время, пока длилась церемония.
Тем временем мальчики, получавшие премии, проходили один за другим перед сидящими в креслах синьорами, которые раздавали им аттестаты и каждого ободряли словом или улыбкой.
