Альберт Лиханов - Мой генерал
– Товарищи! Будущее море не должно стать источником болезней. Поэтому территорию, которую зальет вода, надо специально подготовить. Зарыть землей помойки. Предварительно обработать их известью. Все, что может вызвать инфекцию, – сжечь. Это не просто предосторожность. Это нужно для всех вас. Для вашего здоровья…
Я думаю про будущее море. Оно будет огромное. По нему пойдут пароходы. Наверное, морские. И волны, наверное, будут, как на море. Огромные. Настоящие!
Вот море будет настоящим, а мама говорит про помойки. Неужели это важно для моря?
Мама закончила выступление, пошла по дворам. Что-то горячо говорит. Жестикулирует. Рисует карандашом на листочке бумаги. Пишет.
Потом возвращается к нам.
– Половина деревни уже уехала, – говорит она, – давайте погуляем.
Я думал – это интересно, посмотреть на бывшую деревню. А оказывается, печально. Еще как печально.
Вдоль улицы стоят голые печки. Заборчики, которым нечего теперь разделять. Колодезные журавли осиротело понурили головы.
И вдруг на дорогу выскочила желтая кошка. Села посредине и замяукала жалобно. Эх, кошку забыли! Мама взяла кошку на руки, и та сразу успокоилась, замурлыкала.
Я представил, как будут стоять на дне моря старые печки, которые раньше людей согревали, и мне сделалось неуютно.
И тут послышались голоса.
Мы пошли по улице, миновали старые амбары и увидели избушку на курьих ножках. Окна и те покосились от старости.
Возле избушки стояли мужчины и о чем-то громко спорили. Мы подошли поближе. Поздоровались. Спорщики затихли ненадолго. Потом закричали опять. Оказалось, они и не спорят совсем. А, перебивая друг друга, что-то доказывают маленькой старухе.
Старуха была повязана темным платочком почти по самые глаза. Смотрела испуганно на кричавших. Губы у нее дрожали. Время от времени старушка глубоко вздыхала и упрямо повторяла:
– Никак не могу!
– Пожалуйста! – кричали люди.
– Очень просим!
– Там же лучше!
– Никак не могу! – отвечала старушка.
– Новый дом! – кричали мужчины.
– Бесплатно!
– Все удобства!
– Никак не могу! – отвечала старушка.
– Да что с ней разговаривать! – крикнул один.
– Грузи в машину, и дело с концом! – гаркнул второй.
– Прощайся, Яковлевна! – велел третий.
– Никак не могу! – сказала упрямо старушка и шмыгнула носом.
Мужчины двинулись было к избушке, решительно загибая рукава, но один оглянулся на нас и сказал:
– Постойте-ка, да это никак генерал Рыбаков!
Человек подошел к дедушке, снял кепку, оголив лысую голову, и сказал:
– А я вас еле узнал, товарищ Рыбаков. Зимой вас видел, когда из снега откапывались. Я тоже в штабе был.
Дед молча кивнул. Лысый мужчина неловко переминался. Может, неудобно было, что на старушку кричали.
– Товарищ генерал! – воскликнул он вдруг обрадованно. – Может, вы нам поможете? Вот старушка у нас есть. Хороший дом ей на новом месте колхоз построил. Бесплатно! Живи, радуйся! А она никак со своей хибарой проститься не желает!
– Чем же я помогу? – удивился дедушка.
– Как же! – обрадовался мужчина. – Вы все-таки генерал! Авось послушает!
– Коли авось, давай попробуем, – ответил дед, подошел к старушке, поклонился.
– Неужто генерал? – удивилась старушка, разглядывая деда.
Потом вдруг засуетилась. Убежала в избушку. Вышла, прижимая к себе фотокарточку в деревянной рамке.
– Может, видел где, а? – с надеждой спросила она дедушку, повернув к нему рамку. – Коля, мой сынок. Пропал без вести.
Дедушка взял фотографию, долго смотрел на нее.
– Нет, – сказал, помолчав. – Не видел.
– Может, еще живой? – спросила нерешительно старушка, теребя темный фартук.
Дедушка задумался. Разглядывая снимок, покачивал головой. Потом спросил:
– Ждешь, мать?
– Вот пристали, окаянные, и все! – ответила старушка. – «Давай уезжай». Как же я уеду-то? Вдруг Коля придет? А тут ничего и нету. Одна вода.
Дед помолчал. Сказал негромко:
– Это ты зря, мать. Придет твой Коля, найдет и на новом месте. Не сомневайся.
Старуха надвинула платок на самые глаза, всхлипнула, постояла. Вошла в избу. Вернулась быстро с белым узелком – заметно было, что на дне лежит фотография в рамке.
Повернулась к избе. Перекрестилась сама. Перекрестила избу.
– Что, Яковлевна? – спросил лысый мужчина, и голос у него дрогнул: – Палить?
– Пали, родимую, – ответила старуха и заплакала.
Не первый раз я видел, как старики плачут. Одинаково плачут. Лицо совсем и не плачет, а слезы текут.
Лысый мужчина сказал негромко:
– Ну! С богом!
Другие взяли ведра и пошли плескать на крыши амбаров, на старухину избушку. Потом небо побледнело. Высокие языки пламени взметнулись над деревней.
От пламени стало жарко, мы отошли подальше.
– Как в отступлении, – грустно сказал дедушка.
– Но это же наступление! – воскликнул отец.
– Зачем они жгут? – удивился я.
– Положено по инструкции, – ответила мама. – Что не нужно и засоряет местность, надо сжечь. Из санитарных соображений.
Мы уезжали молча.
Уже домой мы вернулись, а мне долго еще мерещилась фигурка старухи с белым узелком в руке. Я глядел ей вслед, и сердце мое сжималось от жалости…
Взрыв
Потом дедушку пригласил начальник стройки.
– Проект понравился, – сказал отец, – хотят, чтобы ты командовал взрывом.
Вот здорово! Не зря дедушка на складе считал часами. Высчитал: одним взрывом – целая площадь для монтажа турбин.
К взрыву готовились долго. Не один день. По утрам дед уезжал с отцом на стройку. Возвращался поздно, пропыленный, прожаренный солнцем, просоленный потом.
Наконец сказал мне:
– Завтра в полдень!
Я спросил:
– Кешку можно позвать?
– Нужно! – воскликнул дедушка и добавил с гордостью: – Это самый большой взрыв в моей жизни.
Я позвал Кешку, а пришел весь отряд. Да что там! Если бы я и не звал, все равно все бы явились: весь поселок окружил площадку. Вон Анна Робертовна, одна, без младенцев, сегодня выходной. Иннокентий Евлампиевич приветливо нам сигналил…
Дед ходил по диабазовым скалам торжественный, в белой рубашке с галстуком, аккуратно причесанный, за ним шагала толпа взрывников и начальник стройки. Наш класс сбился возле меня – я всем показывал, как нужно вести себя при взрыве: уши зажать, а рот открыть. Дедушка рассказывал мне – чтобы не оглохнуть от канонады, артиллеристы открывают рот. Газовый Баллон сопел возле плеча, мне стало смешно – я вспомнил, как выиграл у него «американку», как он выбирал меня председателем. «Неужели все это было, – подумал я, – было и прошло?..»
И тут произошло замечательное событие. Не взрыв, нет! Сначала я увидел радостное лицо старшей вожатой Гали. Она пробиралась сквозь толпу к нам и махала рукой. За ней двигался какой-то парень в солдатской форме. Он тоже махал рукой и тоже улыбался. И это был Борис Егоров!
– Смотрите, кто приехал! – закричал я.
Началась суматоха, ребята кинулись к Борису, хотели его качать, стали поднимать, но вожатый наш оказался тяжелый, его уронили, пошла свалка, куча мала. Взрослые на нас зашикали, будто сейчас цирковое представление начнется. Борис поднялся, покраснев.
– Вы что! – сказал он. – Это не меня качать надо, а генерала Рыбакова. Смотрите!
Все повернулись к площадке. Дедушка надевал каску. Потом он махнул красным флажком, и дежурные, оцеплявшие площадь, засвистели в специальные свистки.
Дедушка поднял вверх ракетницу, и небо прорезала красная звездочка.
Я вздрогнул.
Пронзительно, жутко завыла сирена. Так, наверное, сирены выли на войне. Во время воздушных налетов. Я представил, что сейчас на нас самолеты станут бомбы кидать, и мне спрятаться захотелось…
И вдруг все смолкло.
Я слышал, как за спиной тяжело дышит Кирилл.
– Закройте уши! – сказал негромко я, и в эту секунду диабазовая площадка полезла вверх. Вся сразу!
Потом стала рушиться.
В неровной плоскости возникли каменные фонтаны. Они обгоняли породу, взлетали все выше и выше, дробясь на отдельные брызги – каменные глыбы. Наконец фонтаны, разогнавшись, стремительно полетели вверх – почти как ракеты, и самые большие камни стали замедлять ход, останавливаться в воздухе. Осколки поменьше обгоняли их, а камни все висели, висели в воздухе, а потом стали падать.
И тут все смешалось. Это был настоящий смерч. Тяжелые глыбы уже валились вниз, а каменные брызги еще взлетали. Было похоже, что кто-то могучий взялся руками за края диабазовой площадки и встряхнул ее резко, как одеяло. Знаете, как хлопают одеяла! Так и тут, одеяло взметнулось, рассыпалось на глыбы камней и фонтаны осколков, повисело в воздухе и опустилось вниз, да так, что сразу из-под этого одеяла брызнула в стороны пышными струями каменная пыль.
Грохот заткнул уши тяжкой волной, заполнил открытый рот, взметнул волосы на голове, отшатнул назад. Еще не успела осесть пыль, как я услышал восторженный голос Кирилла Пухова.
