Александр Власов - Тайна девятки усачей
Одернув гимнастерку, дед Евсей спросил у ребят:
— С Иваном Прокофьевичем говорили?
— Говорили! — ответил Мишук.
— Все узнали?
— Все! Только кто еще с нами пойдет, — он не сказал. Не решено окончательно... Ты не слышал, дедушка?
— Кого назначат — тот и пойдет, — уклончиво сказал старик. — Вот меня назначили — и иду! Потому — приказ!.. И не пошел бы, а иду потеху вам справлять. И что с вами возятся? Помню, когда мне двенадцать было...
— Дедушка! — перебил старика Вовка, зная, что сейчас пойдут бесконечные воспоминания. — Ведь утонем в болоте без тебя!
Пасечник посмотрел на благообразную Вовкину рожицу. На ней не было и тени каких-то других, невысказанных мыслей.
— Что верно, то верно! — произнес польщенный старик. Любил дед Евсей чувствовать, что он нужен людям, что без него нельзя обойтись. Хорошее чувство, светлое! Как раз оно и заставило уступить Ивану Прокофьевичу, который попросил пасечника возглавить поход по болотным тропам. Не стариковское это дело, но раз просят, значит, надо забыть о больной пояснице и о ногах, которые ноют по ночам. И пасечник согласился, проворчав почти то же самое, что и ребятам:
— И что ты с ними возишься, баловство разводишь? Помню, когда мне лет двенадцать...
Иван Прокофьевич был более терпелив, чем мальчишки. Он выслушал старика до конца и сказал:
— Евсей Митрич, давай тогда вернемся к прошлому! Согласен? Оденем наших парней в домотканые рубахи и...
— Это зачем? — возмутился пасечник.
— Вот и я говорю: зачем? И не баловство мы разводим! Это поощрение за хорошую работу! Ребята-то у нас молодцы, умельцы! И поощрение им потому не простое, а хитрое, с начинкой. Болото — это не парк для прогулок. Сходят — и еще кой-чему научатся, а ты вроде учителя будешь. Хотя бы лыжи, о которых ты говорил... Их еще сделать надо! Вот оно какое баловство получается!
«Лыжная фабрика» открылась под навесом, где старик мастерил новые и ремонтировал старые ульи. Первую доску он обстругал сам. Ребята стояли вокруг и внимательно смотрели.
— Уме-ельцы! — ворчал дед, вспоминая разговор с Иваном Прокофьевичем. — Вы мне рубанок да стамеску научитесь в руках держать!
Старик не пользовался никакими измерительными инструментами. Левый глаз и толстый, как маленькое копытце, ноготь на большом пальце заменяли ему и линейку, и циркуль, и карандаш. Ногтем он делал пометки, проводил прямые и закругленные линии. Объяснял отрывисто, но понятно.
— Болотная лыжа пошире снежной должна быть. И короче: лишняя длина ни к чему. По мху шибко не побежишь! Шагать надо, а не ехать. Носок загнуть покруче. С малым носом обязательно зацепишься. А как зацепишься, — своим носом в болото уткнешься!
— Чем же его загнешь, нос-то? — спросил Вовка.
— Это свой нос задирать не следует! А у лыжи загнем! — ответил старик. — На что у меня спина неразгибчива, а и то, как попаришься, — полегчает... Парить лыжи будем... Носок к тому же потоньше делать надо — послушней станет.
— Способ... дедовский! — вырвалось у Саньки.
Он не хотел обидеть старика. Язык сам выболтнул это слово. Но пасечник не обиделся.
— Дедовский! — согласился он. — Надежный!
Иван Прокофьевич приказал сделать тринадцать пар лыж. Усачей было девять. С Катей и дедом Евсеем — одиннадцать. Кто же еще пойдет в поход? Иван Прокофьевич держал пока это в секрете, и ребята никак не могли догадаться. Но они не спорили и готовили лыжи на тринадцать человек.
Верстак под навесом рядом с избой деда Евсея никогда не пустовал. Столярные работы выполняли трое: Сема, Мишук и Вовка. Все остальные занимались другими делами. За пасекой, у колодца, ребята сложили из валунов печку, вмазали большой котел и парили над кипящей водой заостренные концы досок.
Дед Евсей сколотил станок: две обтесанные плахи, между которыми была оставлена узкая щель. Распаренный конец доски вставляли в эту щель, а к пятке будущей лыжи привязывался груз. В таком положении доска высыхала. Получалась лыжа с задорно отогнутым кверху носком. Оставалось приделать ременное крепление.
Как-то к вечеру Иван Прокофьевич попросил ребят обежать деревню и напомнить колхозникам, что в восемь часов — собрание. Обычно всякие мероприятия проводились в Обречье — в правлении или в клубе. А в тот вечер колхозников из Усачей приглашали в избу секретаря парторганизации.
— Семейный разговор будет! — пошутил он. — Народ уже знает, но стоит напомнить... И вы приходите — это всех касается...
В восьмом часу ребята пошли по домам собирать народ на собрание. Помог автобус универмага. Он остановился посреди деревни и призывно загудел, созывая колхозников.
Распахнулась задняя дверь. Под потолком в автобусе зажглись матовые плафоны и осветили два прилавка. Слева у входа белела кабинка. Здесь закройщик принимал заказы на пошивку верхней одежды и выдавал готовые платья и костюмы.
Первыми на зов гудка вышли женщины. Потом показались и мужчины. Ребята забрались в автобус и медленно прошлись по узкому проходу между прилавками. Товаров было много. Лежали рулоны разноцветной материи. На отдельной полке поблескивала обувь. За стеклом искрились бусы, часы, кольца, серьги.
— Мальчики! — сказала Катя. — Смотрите!
Она взяла с прилавка брюки защитного цвета и прикинула их на Саньку.
— Хорошие? — спросила она.
— Мне не надо! — грубовато возразил Санька.
— А деду Евсею надо! — воскликнула Катя.
Санька выхватил у нее брюки и уже сам прикинул их длину.
— Сколько? — спросил он у продавщицы.
— Семь сорок!
У меня полтора есть! — сказал ребятам Санька. — Кто богатый?
— У меня два! — отозвалась Катя. — Могу еще у мамы попросить!
Мишуку это предложение не понравилось.
— У мамы!.. Дома и я могу попросить! Надо на свои! Подарки на чужие не покупают! По копейке, а соберем!
Видя финансовое затруднение ребят, продавщица спросила:
— Вы что — в колхозе не работаете? Трудодней у вас нету?
— Есть! — сказал Мишук.
— Много?
— Хватит!
— На брюки хватит?
Мальчишки зафыркали.
— Да мы весь автобус купить можем! — сказал Вовка.
Продавщица достала из-под прилавка чистый лист бумаги.
— На кого записать?
— На всех! — ответил Мишук. — У нас и трудодни общие! Так и пишите: звено усачей. В правлении знают!
Звеньевой размашисто подписался внизу листа, и ребята, забрав покупку, с достоинством протопали к выходу.
Начало собрания задержалось. Прибыл на газике Павел Николаевич. В избе Ивана Прокофьевича осветились окна. В большой комнате расставили скамейки.
Наконец автобус с товарами уехал, и колхозники прямо с обновками вошли в дом. Здесь собралось все население Усачей. Явился и дед Евсей. Не обращая внимания на удивленные взгляды односельчан, никогда не видавших старика таким нарядным, он пробрался вперед и, прежде чем сесть, несколько раз провел по скамейке ладонью. Он был в новых брюках.
— Нарядился-то! — ахнул кто-то. — Будто за ордером на новую квартиру пришел!
— Евсей Митрич! — крикнул женский голос. — Тебе какую: двух- или трехкомнатную?
— Ему с залой для пчел, а на крыше — оранжерею с цветами, чтоб далеко не летать!
Дед Евсей слушал, слушал, а потом встал и повернулся лицом к собравшимся.
— У моих пчел жилье привольное! — сказал он. — Один дом на каждую бригаду, и живут они, считай, при коммунизме. А мы после работы, что мыши, по своим норам разбегаемся! А мне она — халупа моя — опостылела! Сидишь один, как сыч сумеречный!
— Правильно, дедушка! — не вытерпел Санька.
В комнате зашумели. С этого и началось собрание. Дед Евсей, минуя вступительную часть, высказался по основному вопросу и нарушил план, тщательно продуманный председателем колхоза. Павел Николаевич хотел сделать обстоятельный доклад, но после пасечника ему не дали говорить.
— А сам переедешь в новый дом? — спросил кто-то.
— Если пустите! — ответил председатель. — Но чтоб потом упреков не было: председатель, мол, отхватил квартирку незаконно, вне очереди!
Шутка несколько разрядила напряженность, но вопросов было много и дельных, и наивных: что будет с огородами, с личным скотом, куда денут старые избы, что скажут другие бригады колхоза, кто будет строить дом. Павел Николаевич отвечал без запинки. Он все продумал, предусмотрел.
— Избы, — говорил он, — разберем и построим общий двор для личного скота. Которые получше, — оставим! Вот эту, например, нашего парторга... Откроем тут магазин без продавцов — за товары сами отвечать будем! Под огороды отрежем единый клин хорошей земли. А каменный дом заложим около сада с окнами на речку, с балконами! Каждой семье — отдельную квартиру! А в отношении других бригад не беспокойтесь. Деньги тратим общие — без их согласия правление на такие расходы не пойдет! Согласие получено! Я убежден, что через два — три года около сада вырастет многоэтажный поселок, в котором будут жить все труженики нашей большой сельскохозяйственной артели!
