Любовь Воронкова - Где твой дом?
— Он что-то часто к тебе забегает… — заметила Женя.
Руфа, занятая своими мыслями, не обратила внимания на ее лукавый намек.
— А мне, Женя, вдруг стало страшно. Мир такой большой, такой огромный-преогромный, и разные страны, и разные люди, и города, и моря, — чего только нет на свете. А я, что же я-то? Неужели так вот и просижу весь век у своего озера около уток? И никогда ничего не увижу? Вот говорят, что в Черном море, и в Средиземном тоже, синяя вода, совсем синяя, как василек. А если в ладони ее зачерпнуть, она все равно синяя или как? И горы — какие они? Видела я их в кино, но походить мне по ним хочется. И вообще… Нельзя же только в кино поглядеть — и ладно. А если самой, своими глазами, то как?
— У! — Женя беспечно махнула рукой. — Это просто. Вот будешь хорошо работать, дадут тебе путевку — поедешь да посмотришь. Даже и за границу можешь поехать. Эх, если бы мне такие печали!..
— Ну, что же, ты мою печаль рассудила, давай твою рассудим, — сказала Руфа, немножко задетая тем, что Женя не поняла и не захотела понять ее душевной «зыби».
Ведь не только о том думала Руфа, чтобы поехать и поглядеть. Быть может, ей хотелось и пожить какой-то другой жизнью и какую-то другую работу испытать, может, она потом и опять к своим уткам вернулась бы и сказала бы себе: «Нет, не пойду больше никуда, это мое настоящее место». А так, ничего еще не испытав, ни на чем больше себя не проверив, навсегда остаться с утками и поставить на этом точку… Грустно. Хоть и важная это работа, хоть и почетная, но что делать, если душа еще не улеглась, а требует чего-то нового, и тревожит, и зовет куда-то. Но как объяснить это, как об этом сказать кому-нибудь, если и сама она еще не разберется, куда зовет ее душа и о чем она беспокоится?..
А Женя, считая, что и в самом деле она «рассудила печаль» Руфы, — вон ведь какая спокойная сидит! — заговорила о своем.
— Вот я думаю иногда: а что, если мне и правда в актрисы пойти?
— А ты думаешь, им легче, актрисам-то? Ты читала, как Паганини на скрипке играть учился, — да это каторга какая-то. А не прошел бы этой каторги, то и знаменитым скрипачом не стал бы. Тут и талант не помог бы.
— А все-таки, по-честному, Руфа, есть у меня талант, как ты думаешь?
Руфа вздохнула, поежилась.
— Немножко, по-моему, есть… Только ты не обижайся, только, по-моему, не такой, чтобы… ну…
— Ну, не Ермолова и не Тарасова… Все понятно, Руфа. Какого-то дела мне хочется, очень-очень интересного, чтобы придумывать что-то новое, искать. Может, на целину поехать, что ли? А тут у нас уже все ясно, все известно.
— Здесь тоже еще не все ясно. Вот пропало у нас несколько утят. А что мы могли сделать, чем помочь? Разве нет у нас своих трудностей? Что ты! Да и не уедешь ты никуда отсюда, не уехать тебе.
— Да, наверно, не уехать. Может, потом, попозже… Когда на сердце полегче станет.
— Когда любовь отпустит?
— Да… Если только отпустит.
Девушки уселись на старую колоду, лежавшую на бугорке под ветлами. Озеро темнело, и лишь один край его слабо просвечивал сквозь камыши желтым отсветом закатного неба. А вдали, где деревья близко подступили к воде, начал подниматься туман, — мир становился странным и призрачным. Утки, тихонько ковыляя, текли под навес, укладывались там бок о бок на чистой светлой соломе. Возились еще около кормушек белые стайки, покачивались на потемневшей воде. Но понемногу и они отходили от кормушек, вылезали из воды и с дремотным лепетом направлялись к ночлегу. Близилась полночь, но северное небо не давало тьмы, и девушкам видно было, как устраиваются на ночлег утки, как укладываются тесными рядками, прижимаясь друг к другу.
— Словно пирожки в печке, — ласково сказала Руфа.
Женя притихла, прислушиваясь к ночным шорохам и невнятным всплескам воды.
— Руфа, а вот что я еще думаю, — полушепотом заговорила Женя, стараясь не нарушить этой зыбкой тишины, — а может, стоит нам здесь, на месте, поискать? Ну, изобрести что-нибудь. Помнишь, Никанор Васильич нам об ультрафиолетовых лучах рассказывал? Коров облучали кварцевыми лампами — они удои большие давали. И телят, если болели, тоже облучали — телята выздоравливали. А может, мы всей бригадой, если возьмемся думать, то и придумаем тоже что-нибудь. Такое, чтобы никакого отхода не было у наших уток? Облучать их, может быть? Или собирать для них ультрафиолетовые лучи?..
— А как?
— Ну, про цветы — помнишь мы с тобой читали? Про герань, про мак…
Руфа усмехнулась:
— Клумбы для уток сажать?
— Ты не смейся, не смейся, — Женя увлеклась своими фантазиями, — куда им клумбы, лапчатым, всё в один миг вытопчут. Ну, а если подумать. Вот тебе задача — герань добывает и хранит ультрафиолетовые лучи, а лучи эти — если их понемножку — дают здоровье всему живому. Вопрос: как сделать, чтобы эти лучи попадали нашим уткам?
Руфа заинтересовалась:
— Надо подумать хорошенько. Ребятам сказать, чтобы подумали, девчонкам нашим, Шорникову. И еще с Никанором Васильичем поговорить…
— И не только это, и не только. — У Жени разгорелись глаза. — А так вот все время думать, искать. Как ученые ищут. Как геологи. Мало ли? Может, еще над кормами эксперименты делать?.. Знаешь, как интересно.
— Да, интересно, — согласилась Руфа в раздумье. — Ты интересные вещи говоришь. Ведь если разобраться, нам доверили большое дело. Но это не значит — дали тебе уток — и корми. Нет, ты ищи, как лучше их кормить, и как быстрее их выращивать, и как облегчить труд… Мы же все-таки образованные люди — ну, по сравнению с Верой хотя бы. Значит, и работать должны лучше, инициативней, интересней… Чтобы от нас толк был. А иначе — чего бы нам здесь и оставаться? Как ты, Женя?
— Ты права, Руфа.
— Прежде всего — освоим свою работу. Азбуку освоим. Или как у музыкантов — гамму. Чтобы с закрытыми глазами знали — и как рацион составить, и что для чего. А потом — думать. Вот придумали же доярки беспривязное содержание коров. Придумали же ученые гербициды сорняки уничтожать. Помнишь, как один тракторист, бригадир Яковлев, на съезде комсомола рассказывал?.. Самую тяжелую физическую работу они на машины переложили. На плечи машин. Так и сказал — на плечи машин. А мы что? Надо и нам думать, работать головой, а не то что — растащил по кормушкам готовые корма и спать пошел.
— Да, да, — подхватила Женя, изумленная перспективами, которые сегодня так внезапно и заманчиво раскрывались перед глазами, — о механизации надо думать. Почему это мы в бадейках корм по корытцам разносим? Пускай транспортер какой-нибудь. Помнишь, было в газетах, ребята где-то под Ленинградом всю птичью ферму механизировали? А мы что?
— Правильно! Заявление механизаторам подадим! — Руфа потеряла свое обычное спокойствие. — Женька, Женечка, ты меня сегодня совсем растревожила, ты меня заставила думать. Видишь, как ты мне нужна, Женя! Ты мне очень нужна!
Они еще долго разговаривали, что-то прикидывали и придумывали. Вот взять еще и такой вопрос. Об утках — чтобы в птичнике им было хорошо — заботятся. А об утятницах никто и не думает. Вон в колхозе «Светлый путь» одна взялась уток разводить, да не справилась, заболела. А почему? Высокие обязательства взяла, а силы-то не хватило. А вот как бы придумать, чтобы и норму высокую сохранить и чтобы работа одной только радостью была?
Желтые отсветы в озере погасли, камыши затихли, уснули, укутанные покрывалом тумана… Женя зябко повела плечами.
— Гляди-ка, ночь давно, а ты еще здесь. Уходи немедленно, уплывай, отчаливай.
Но Руфу одолевали разные проекты.
Может, уголок отдыха устроить, полочку с книгами?.. И территорию в порядок привести. Если взять да выложить дорожки щебнем или кирпичом или мелкими дровишками — что найдется, — тогда и сапоги не нужны будут, в тапочках можно, в босоножках… Пройдешь по дорожке до кормушки, а корм по транспортеру идет, только принимай… А что? Невозможно? Люди вон вокруг земли летают, а нам и это невозможно?
— Прежде всего, Женя, надо добиться настоящего помещения для уток. Чтобы по норме было, просторно. Тогда и утята душить друг друга не будут, и мы не будем так мучиться.
— А почему ты не потребовала?
— Я требовала… — Руфа замялась. — Савелий Петрович сказал, что везде так…
— А ты?
— И еще сказал — покажите сначала работу, посмотрим, справитесь ли…
Женя нахмурилась и тихонько вздохнула.
— Он, может, и рад был бы, если бы мы не справились, — это на него похоже. И почему мы все это сами должны придумывать? Ведь он — директор, мог бы подсказать, он же все знает, он же хороший хозяйственник…
— А может… не такой уж хороший? — задумчиво сказала Руфа.
Женя опустила голову.
— Может быть, — еле слышно сказала она.
— Так я пойду. Не уснешь здесь?
Женя энергично затрясла головой:
— Нет, нет. Ни за что не поддамся.
