Ирина Карнаухова - Наши собственные
Усилием воли, подавив крик, вся сжавшись от страха, Анна Матвеевна наклонилась и взяла Танину руку. И хотя рука безжизненно лежала в ее ладони, она была теплая, она была живая!
— Жива! Жива! Это только обморок!.. — крикнула Анна Матвеевна Юре. Воды дай скорее!
Юра схватил с буфета графин и бросился к старушке. Анна Матвеевна смочила водой свой головной платок и вытерла лицо Тани. На правом виске была содрана кожа, в нескольких местах были глубокие ссадины, но раны не было.
— Жива! Жива! Это только обморок. Но ведь на волосок, только на волосок, — а все-таки жива, — бормотала старушка, пытаясь успокоить то ли себя, то ли Юру. А Юра метался от Тани к окошку… За окном гремели выстрелы.
Таня слабо застонала и открыла еще не видящие глаза. Потом взглянула на Анну Матвеевну… на Юру… и вдруг уткнулась головой в колени старухи и громко, навзрыд заплакала: «Мама, мамочка, мама!»
Анна Матвеевна прижимала девочку к себе, вытирала ей слезы передником. Юра гладил Танины руки.
— Успокойся, Танечка, успокойся, — шептал он и вдруг услышал горький плач из-за большого книжного шкафа. Оттуда вылез Леша. Белый как мел, с трясущимися губами, перепачканный паутиной, он бросился к Тане.
— Я им! Я им!.. — бормотал он, всхлипывая.
И вдруг снова во дворе послышались выстрелы, немецкие возгласы, тяжелые шаги… Таня и Юра дрожа прильнули друг к другу. Анна Матвеевна заслонила их собой и пересохшими губами сказала Леше:
— Спрячься скорей! Ненадежный ты… не выдержишь. А мы, ребятки, повернулась она к ним, — до конца дойдем.
— Я не полезу, — сказал Леша дрожа и в ужасе поглядел на дверь.
Шаги раздались ближе и ближе, дверь распахнулась… На пороге стояли Гера и Хорри. За ними дядя Миша отдавал кому-то приказания:
— Тех трех бросьте в канаву и завалите валежником. А лейтенантика и этого, который детей сторожил, давайте в игровую, и двое от них ни на шаг! Возьмем с собой — пригодятся. Ну, вовремя поспели, — сказал дядя Миша, вытирая пот со лба и наклонившись к Тане. — Ты молодец, девочка! Молодец, мама будет тобой гордиться.
— Юра тоже молодец, — прошептала Таня.
— Конечно, Юра тоже, — сказал Гера, положив руку на плечо мальчика.
Леша, размазывая грязь по лицу, уткнулся головой в грудь дяди Миши и заговорил отчаянно:
— Я тоже… я тоже надежный, я испугался, я очень испугался, но я хотел утащить ракетницу, и я бы тоже не выдал. Честное слово, я тоже надежный.
И дядя Миша, поглядев ему в глаза, сказал:
— Это еще придется доказать, мальчик.
* * *— Собери-ка, Гера, всех детей в игровую, надо проверить, все ли на месте. А где Лиля и Сергей, Анна Матвеевна?
— Лиля к нему побежала еще, кажется, до немцев… Ох, не упомню я, запуталась совсем… Голова не варит…
— Гера, беги скорее в баню, выясни да доктора пошли сюда, Тане помочь нужно. А вы, Анна Матвеевна, очнитесь! Соберите все самое необходимое; сейчас нам здесь оставаться нельзя. Хорри! Там все в порядке?
— Сидят, — четко ответил Хорри, — однако тихо сидят.
Действительно, Бруно Шиллер сидел в кресле в центре игровой комнаты. Вокруг стояли цветы, покачивая листьями, пучеглазились на него розовые вуалехвостки в аквариумах. Цветные коробки с настольными играми громоздились друг на друга; поблескивали золотыми корешками выброшенные из шкафов книги. Висели волейбольные мячи, стояли крокетные ящики, трепетали флажки и шары. Весь многоцветный, веселый детский мир, который он хотел разрушить, окружал лейтенанта. И не был Бруно Шиллер похож ни на писателя, ни даже на владельца знаменитой свинофермы. Куда девался его важный вид, его осанка, его надменность? Руки его были связаны за спиной, плечи опустились, глаза бегали во все стороны. За его креслом, тихонько поигрывая револьвером и насмешливо глядя на лейтенанта, стоял рослый паренек из отряда дяди Миши. А вокруг Бруно Шиллера-фашиста, лейтенанта гитлеровской армии, полукругом стояли советские дети. Они рассматривали его без испуга, с удивлением, с неприкрытым любопытством. «Так вот какие бывают люди, которые убивают детей. Мы никогда не видали таких. Мы только слышали о них, когда нам рассказывали об Испании, и то это казалось нам похожим на страшную сказку».
В комнату, обняв Юру за плечи, вошла Таня, и дети молча расступились перед ней и сразу сомкнули круг и прижались к этим двоим. Пинька повис на Юре, гладил его плечи и восторженно заглядывал в глаза. Таня и Юра смотрели на лейтенанта. Волосы Тани были в пыли и известке; тонкая струйка крови все еще текла по бледной щеке и ссадины были на лбу. Семь пар детских глаз переводили взгляд с нее на Бруно Шиллера.
«Ты видишь? Как ты мог это сделать? Как смел?» И под упорными взглядами ребят лейтенант Шиллер — не поэт, нет — опустил голову и прикрыл свои холодные, злые глаза.
31. Извините меня, я слабая
— Все ли ребята здесь? — спросил дядя Миша.
— Пинька, Юра, Таня… — пересчитывал Хорри.
Дверь распахнулась.
— Нету, — крикнул Гера с отчаянием в голосе, — нету Лили нигде… и Сергея нет! В баньке пусто!
Дядя Миша побледнел так, что даже сквозь бурый загар стала видна эта бледность.
— Заприте этих двоих в кладовку — и все на поиски Лили и Сергея! Они не могут быть далеко! Мы должны их найти во что бы то ни стало! Живыми или мертвыми.
— Конечно, конечно, живыми!
— Анна Матвеевна, вы займитесь домом, на всякий случай, обойдите все от чердака до подвала.: А все остальные — в сад и в лес.
Анна Матвеевна, совсем потерявшая голову и усталая до предела, добросовестно обходила дом.
— В доме, конечно, их нет… В бане нет… Значит, захватили, убили… Девочку убили… А я-то на нее сердилась, что белоручка… А она совсем не белоручка, просто не обучена… — Старушка садилась на первый попавшийся стул и опускала тяжелую голову: — И Василий Игнатьевич, сердешный ты мой!
Дядя Миша вернулся в дом и шагал из угла в угол, из угла в угол.
Ребята осматривали сад. Глядели за каждым кустом, за каждым деревом, в каждой канавке. Гера руководил поисками. Он разбил сад и близлежащий лес на участки, и все, тщательно осмотрев одну часть, переходили в другую.
Непрерывно кто-нибудь докладывал дяде Мише:
— Дядя Миша, погреб обыскали — нет.
— Дядя Миша, в плодовом саду нет.
— Дядя Миша, — в березняке нет.
Дядя Миша мрачнел все больше и больше и кричал:
— Лес около ограды хорошенько обыщите. Найти, обязательно найти Сергея… и девочку такую… беленькую.
Гера с Хорри снова пошли в баньку, В ней не было видно каких-нибудь следов борьбы, убийства, крови… Так же белоснежны были простыни, так же стояли цветы на столике. Кисель в чашке, и так же безмятежно заглядывало солнце в маленькое зеленоватое окошко…
И вдруг Хорри подскочил:
— Гера, — сказал он хрипло, — одеяла-то нет.
Да, одеяла не было. А одеяло — это то, во что можно завернуть, чтобы унести с собой; это то, что можно набросить… закрыть…
Гера до крови кусал себе губы. И лицо его было таксе же, как в тот день, когда он вернулся с родного пепелища.
Хорри робко дотронулся до него:
— Пойдем, Гера, расскажем дяде Мише; он что-нибудь придумает, он найдет, непременно найдет и Сергея… и Лилю.
Гера молча пошел за Хорри.
Вдруг из-за кустов выскочил Тишка, поглядел на мальчиков и шмыгнул в кусты.
— Тишка! — крикнул Хорри и бросился за ним.
Тишка вдруг выпрыгнул из-за какого-то куста, потерся мордочкой о босую ногу Хорри и… провалился сквозь землю.
— Идем, — торопил товарища Гера. — Что ты котенком занялся? Идем, тебе говорят.
Но древний инстинкт охотника и следопыта заставил Хорри опуститься на землю, раздвинуть кусты… и Хорри тоже провалился сквозь землю.
— Гера, — глухо раздался откуда-то его голос, — сюда!
Он раздвинул кусты, стоя в какой-то яме.
— Осторожней, тут лаз, не оступись.
Гера спустился вниз.
Это была землянка, когда-то вырытая и давно позабытая Юрой и Пинькой. Она вся заросла травой. В ней было прохладно и темно.
На полу, на том самом одеяле, лежал в обмороке товарищ Сергей, а рядом с ним сидела скорчившись Лиля, крепко обхватив руками щиколотку правой ноги и растирая ее. Впервые за все время Хорри увидел на щеках девочки слезы.
— Лиля! — рванулся к ней Гера, — Лилечка!..
* * *Время шло. Оставаться дольше было невозможно. Никто точно не знал, сколько было фашистов в здравнице: пятерых захватили, а может быть, остальные пробрались к себе. Так или иначе в Захарьино вот-вот начнется тревога, да и ракеты над лесом, конечно, насторожат фашистов. Надо уходить.
— Собирайтесь, — ребята, — хмуро сказал дядя Миша, — зовите всех.
— А Сергей… а Лиля?
— Вы, кажется, слышали мое приказание?! — резко прикрикнул дядя Миша.
