Юрий Третьяков - Толстый мальчишка Глеб
Он взял ящик под мышку, в другую руку — крысоловку и пошел искать, где приютиться.
Прекрасную зеленую пещеру в смородине тоже нельзя было занимать, потому что вблизи жили мельнички…
Большая птичка, прилетевшая с червяком в клюве, обеспокоенно зачокала, когда Мишаня полез туда, чтобы спрятать свои пожитки.
Маленькие почти уже выросли и едва помещались в гнезде: торчали головами во все стороны, напирали друг на друга и беспрестанно попискивали, не понимая по глупости, что их могут слышать кошки. Самые отчаянные уже старались вылезть из общей кучи и усесться отдельно, только негде было. Видно, жара их донимала, потому что перышки у них уже точь-в-точь как у больших, но крылышки и хвостики короткие.
Мишаня подумал, что на месте мельничков он состроил бы гнездо громадное, чтоб птенцам, как подрастут, было где повернуться, и не на маленьком кусте, а на самом высоком дереве, чтоб никакая кошка не добралась…
Для своего поселения он избрал куст рядом. Хоть и неуютно там было, зато к мельничкам близко, и не придется всякий раз бежать, заслышав беспокойное «чи! чи! чи!».
Он лег на землю и стал думать.
Если рассудить, то в смородине жить, пожалуй, лучше, чем даже под крыльцом: светло, прохладно, приятно пахнет всякими листиками и цветочками, воробьи чирикают, кузнечики стрекочут, в любое время можно протянуть руку и смородинку сорвать, а можно прямо ртом есть, без рук.
На время дождя куда-нибудь уходить, как высохнет — опять живи.
А под крыльцом — что хорошего: темно, все ходят, топают, жара и духота…
Конечно, он оттуда не ушел бы, но раз так дела обстоят, то и в смородине неплохо.
Со временем, когда отец перестанет злиться, можно будет шалаш состроить, нарвать на лугу травы, высохнет она, сделается сеном… В душистом шалаше жить или под крыльцом — какое может быть сравнение!
А самовар — зачем он нужен: ставь его! Тут, в случае чего, можно маленький костерик развести.
Главное, мельнички теперь рядом: у мельничков в смородине гнездо, и у Мишани тоже! И душа за них не болит, а то раньше, когда мельнички были величиной с горошину, жалко, что таких крошечных кошка съест, а теперь еще жальче: выросли, оперились, сколько им родители мушек и червячков перетаскали, и таких больших кошка съест!.. Прав был Глеб, когда не дал Мишане настрелять воробьев для обеда: съели бы, и все. А сейчас вон как они с дерева на дерево пересыпаются, радуются… А вот и сам Глеб идет по дорожке, легкий на помине.
— Мишаня! Ты где?
Он залез в куст, сел, огляделся и похвалил:
— У тебя тут хорошо.
— А то нет! — ожил Мишаня. — Я больше через это сюда и переехал. Подумал, подумал: что там сидеть в духоте, взял да и переехал. А там Верке с Розкой отдал, пускай пока пользуются, не жалко… Буду жить спокойно, как дикарь. Чуешь, какой свежий воздух так и дует со всех сторон? По крайней мере, никто не топает по самой голове. Теперь я буду топать! Почешутся они у меня, когда на них прямо в волоса сор посыплется.
Глеб слушал невнимательно, возился, смотрёл по сторонам, наконец, покраснев, вынул из кармана какую-то бумажку и сунул в руку Мишане:
— На. Прочти…
Мишаня развернул ее и прочитал:
«Здравствуй, Глеб, мне нужно с тобой поговорить. Приходи завтра к дому № 21 в 7 часов. Н.».
— Гляди-ка… — удивился Мишаня. — Поговорить хочет! Вот так штука! Интересно: об чем? По почте прислала?
— Нет. Колюнька принес. Запыхался, спешит: на экскурсию, говорит, опаздываю! Ничего не успел я расспросить.
— Чего же ей нужно, интересно?
— Наверно, влюбилась! — уверенно сказал Глеб. — Недаром мы и куст сажали и лягушек… Сначала она погорячилась, не поняла, зачем лягушки. Тараканыч этот вмешивался! А потом догадалась. Раз она умная девочка считается, должна понимать, какая от лягушек польза. Как думаешь, идти?
— А мне какое дело?
Опять Глеб долго мялся, желая что-то сказать, но не осмеливаясь, потом все-таки сказал:
— Ты, Мишань, может, обиделся… Конечно, всякому завидно. Так вот: хочешь — ты иди. Мне для друга не жалко. Мне ведь все равно: уеду к себе в тайгу и…
— Ху-у! — усмехнулся Мишаня. — Буду я завидовать на всяких Николашек.
И загадочно добавил:
— Мне самому скоро будут присылать получше. Рановато пока об этом говорить, но уже кой-чего наклевывается: квартиру они у меня выпросили, самовар… А дальше — неизвестно что и будет. Так что за меня ты не беспокойся. А Николашка твоя — настоящая мартышка, только очков не хватает.
Глеб поправил свои очки и ничего не ответил. Он долго молчал, помогая травинкой муравью, волочившему громадную муху в свою кладовую, потом спросил:
— А где он — дом двадцать один?
— Эх ты! — опять усмехнулся Мишаня. — Сколько время на Гусиновке живешь, а домов не знаешь. Где мы пьеску смотрели: пост этот самый…
И вдруг он сообразил:
— А что, если они тебя заматывают, чтоб отомстить? Придешь, а они как схватят, как начнут…
Сперва и Глеб рот разинул: не думал он, что таким вот образом может дело обернуться, потом начал себя успокаивать:
— Да ну-у… Не затем этот пост устроен, чтоб драться. И учительница у них руководит. Она не позволит, чтоб схватывать.
— А кто их знает, — продолжал пугать его Мишаня. — Уйдет куда-нибудь Галин Петровна, они и… Может, тебе охрану захватить? Я пойду, Гусь, другие ребята… Эх, жалко, оружия не успели сделать, а то как бах! бах!..
— Нет! — замотал головой упрямый Глеб. — Я думаю, это просто ответ на наши письма. Она решила словами сказать, безо всякой канители.
— А говорят, ты чуть не каждый день шлешь.
— То брату… Руслану…
— Об чем же ты ему так много пишешь?
— Да так… Обо всем… Все описываю…
— А он не приедет?
— Нет… Ему некогда. Занят он.
— Чем?
— Да так… Вон Колюнька плетется. Сейчас мы у него все до капли разузнаем.
— Мишань, а Мишань… — заныл Колюнька, подойдя к смородине. — Вы где? Можно, я к вам?
— Лезь!
Колюнька ловко пролез между кустами, огляделся, съел несколько смородинок и сказал:
— Как тут хорошо! Как в воде… Все такое… зеленое…
— Лучше, чем под крыльцом?
— И не сравнять! — кивнул Колюнька. — Можно, я сюда свои игрушки принесу, буду с вами жить?
— Давай живи! — разрешил Глеб. Мишаня тоже не возражал, довольный, что новая его квартира всем, кого ни спроси, нравится.
— Когда Нина тебе письмо давала, что она говорила? — спросил Колюньку Глеб.
— Забыл… — ответил Колюнька. — Постой, сейчас вспомню…
Двигая бровями, он долго вспоминал, наконец, радостно объявил:
— Вспомнил! Говорит: на, отдай Глебу.
— И больше ничего?
— Ничего. Еще сказала: приходи скорей на экскурсию.
— Мне приходить? — не понял Глеб.
— Да нет! Это только для маленьких экскурсия! Больших не брали. Я ходил, Маринка ходила, Фриц… много народу! Галин Петровна нас водила.
— А Нина?
— И она тоже… Только она не считается: с Галин Петровной были! Смотрела, чтоб мы не потерялись… Знаешь, кого мы там видели? Собачища черная, чужая… подошла, хотела нас кусать, потом не стала. Нинка дала мне сахарок, чтоб я не сам ел, а ей дал. Я дал — так она и схряпала. Потом хвостищем — виль! виль! — еще просила, но больше у нас сахарков не было!.. Проводила нас немножко и пошла назад — куда-нибудь к себе домой. Интересная экскурсия была! Козявки эти по воде так и бегают, как на коньках!
— Какие козявки?
— Да в озере же! Вот беспонятный! Нас к озеру водили. На луг, козявок водных смотреть. Галин Петровна нам все рассказала про них… Я все понял, ничего не позабыл… Интересно! А еще знаешь кто там был? Жук водяной! Такой черный, большой, лапами — вот так! Вот так! — Колюнька показал, как ворочает лапами водяной жук. — Он рыбок кусает. Вспомнил: она еще говорила про письма.
— Ну! — нетерпеливо подтолкнул его Глеб.
— Говорит: отдал письмо? Я говорю: отдал. Она говорит: молодец!
— Ну?
— И все. А что еще? Мы про козявок разговаривали, а не про письма! Скоро к ручью пойдем, камушки нам будут показывать. Глеб, тебе камушков принести?
— Не нужны мне твои камушки. Сам могу набрать.
— Те будут особенные…
Заслышав в соседнем саду Маринин голос, Колюнька ушел туда, проползя через такое маленькое отверстие под забором, что, казалось, и кошке не пролезть.
Мишаня покачал головой:
— Вот еще навязался! Как не догадался я сразу его разогнать! Повадился сюда ходить, всех мельничков распугает. Маленькие, они знаешь какие дотошные…
Но Глеба одолевали свои заботы.
— Колюнька что, — задумчиво говорил он. — Колюньке скажи, он и не полезет… Маленького ничего не стоит обмануть… А вот письмо это у меня в голове сидит. Ладно, до завтрашнего дня еще много времени остается.
КАК ГЛЕБ ПОССОРИЛСЯ С МИШАНЕЙ
