Елена Усачева - Парадокс Ромео
– Ну да. Как у тебя со временем, может, все-таки придешь партию сыграть?
Что-то внутри Всеволода произошло. Словно воздушный шарик надулся. И продолжал шириться, шириться. Какие правила, если тебе не выдают половину условий задачи. Ромео! Не умирай! Подожди! Джульетта жива.
– Конечно, приду, – произнес он, отступая.
Не сорваться, не закричать. Камбоджа! Она существует!
– С тобой все хорошо?
– Не очень, – прошептал Всеволод. – Но я приду. Непременно!
Парадокс! Он ведь чуть все не бросил! Если бы знал раньше про олимпиаду, все было бы по-другому! По-другому!.. И правда, никогда нельзя знать все. Всегда найдется что-то сверх твоего понимания, всегда прибавятся эмоции. Все эти влюбленности, зависимости, дружбы и привязанности будут иметь значение. Да, глупо он повел себя с Ниной. Жестоко. И Светка теперь страдает. Но он не хочет их обижать. Что бы такое сделать? Устроить новую вечеринку. И пускай приходит Лелик. Хватит ему дуться.
Звонок налетел, забарабанил по плечам, по затылку. Народу вдруг стало много. Водоворот подхватил Всеволода, повлек по коридору второго этажа. А оттуда навстречу ему все знакомые и знакомые лица. Кто-то приветственно хлопал по плечу, кто-то жал руку. Появилась Нина, и вокруг все исчезли, словно она заняла все свободное пространство.
Смотреть на Нину было тягостно, словно он обманул ее в чем-то, не сказал самого главного, и от этого произошла большая-большая трагедия.
– Передай Светке, что я наделал много глупостей, – еле слышно произнес Всеволод. – Все как она хотела.
– Ой! – схватилась за щеку Нина. – Тебя выгнали?
– Оставили. В назидание потомкам. Как там Лелик?
– А чего с ним сделается? Сидит. Представляешь, Светка с ним поссорилась! Они больше не вместе.
– Представляю, – усмехнулся Всеволод.
– Какой ты! – отшатнулась Нина. – Лешка так расстроился. Светка призналась, что он ей не нравится.
– Кто же ей нравится?
Нина опустила глаза.
– Никто, – буркнула и покраснела. Мгновенно и очень густо. Румянец жаркими ладонями обхватил щеки, уши, шею, потянулся к плечам.
Всеволод покачал головой. «Знаем мы этого «никто».
– Ты и правда такой дубина, как она считает? – прошептала Нина.
– Я уже ничего не знаю. Но еще вчера дубиной был отменной.
Нина смотрела на него, словно запомнить пыталась. Глаза скользили по лицу, что-то высматривали.
– И теперь ты можешь сказать, зачем все это устроил? Зачем звал в гости? Зачем целовал? Если тебе Светка нравится!
– Светка? Нравится. – Нина вспыхнула. Всеволод успел насладиться результатом и продолжил: – Мне вообще все теперь нравятся. Но ты, конечно, была интересней. – Говорить было тяжело. Очень тяжело. Слова не собирались. А они были такие простые – извини, не помни зла. Ну, не хотел он никого обижать, само все так получалось. По схеме выходило. – Понимаешь, я не думал, что сильно тебя обижу. Я… вообще не понятно, о чем думал. И когда Лелика закладывал, и когда тебя обнимал. Я был уверен, что могу себя вести как гроссмейстер. Но я ошибался. У этой жизни нет игрока. Каждый – своя нота.
– Нет, ты даже на дубину не тянешь. – В глазах Нины стояли слезы. – Ты знаешь кто? – Она не собиралась ждать его ответа, выпалила зло, хлестко: – Буратино бесчувственный! Все люди как люди, один ты у нас – гееееенииий, – проблеяла она последнее слово.
Всеволод слушал и молчал. Нина имела право на эти слова. Начни она сейчас его обзывать последними ругательствами, и то останется права. Глупо он поступил. Зло и глупо.
Но Нина не стала ругаться. Испугавшись уже сказанного, она замолчала, окинув Всеволода взглядом.
– Что у тебя с лицом? – спросила требовательно. – Как будто теркой прошлись.
– Все так и было.
– Ну-ну, – только сейчас она заметила пакет, сквозь пластиковые стенки которого хорошо просматривался телескоп. – Нашел?
– Я его не терял. Ждал удобного момента, чтобы вернуть.
– А сейчас удобно, да? – прошипела Нина. – Когда мы все за тебя сделали!
– Не злись на меня, – попросил Всеволод. – Я понял… А раньше не понимал. А вы бегали, суетились, мешали. Вот так и вышло.
Она как будто ждала этих извинений. Вспыхнула, но больше ничего не сказала, махнула рукой и побрела по коридору прочь.
Она не понимала, совсем не понимала этого глупого мальчишку, который так странно себя вел. Светка ей все уши прожужжала, что Всеволод в нее влюблен, что все говорит за это. А он… ни в кого он не влюблен. Только в себя. Да и сама Светка, пока разворачивалась эта сумасшедшая история, ухитрилась влюбиться в Бортко и теперь страдала дома, не в силах прийти в школу, потому что там мрачный Лелик, там не понимающий, что творит, Севка.
Всеволод стоял на крыльце гимназии, смотрел на падающий снег, удивлялся, что все девчонки такие предсказуемые и лишь одна была непохожей на всех. Хотелось подойти и раскрутить ее, разобрать на части, чтобы понять, как там все устроено. Громова. Девчонка, про которую рыжая наговорила гадостей. Ее взгляд. Ее слишком взрослая улыбка. Они преследовали его. И даже снились.
Ни рыжая с белой, ни Светка с Ниной не рождали в нем такого восторга, как одно воспоминание о Громовой. Оказывается, больше всего цепляет загадка, непонимание, когда не знаешь, в какую схему человека можно пристроить.
И самым удивительным было то, что вот уже несколько дней думать он мог только о ней. Становились неважными музыка, шахматы и вся та ерунда, что вращалась вокруг последнее время. И еще – он очень хотел ее видеть.
И он пошел к ней.
Желтая школа стояла, нахохлившись, словно ее обидели. Все окна плотно зажмурены. Она как бы говорила: «Вы хотите скандала? Вы его получите». Ветер гоняет запоздавшие листья. Показалось или нет? Среди деревьев мелькнул бушлат полицейского? Будь это игра Всеволода, здесь непременно появилась бы белая под ручку с Соколовым. За ними рыжая. Но игра была чужая, поэтому никого на дорожках не было. Он набрал номер, записанный на мятом листке.
– Алло, – придушенным шепотом отозвалась рыжая. – Умри, презренный!
– Это Сева. У вас сейчас что?
– О! Севка! – в голос завопила рыжая. – Ты жив?
– Нормально все. Дай мне телефон Громовой.
– Совсем, что ли, отъехал? Зачем тебе эта извращенка?
– А я скажу, где живет Сидоров.
– Вообще-то у нас сейчас математика.
– Десять цифр, больше не надо. А Сидоров живет…
Он понятия не имел, где живет Сидоров. И даже не собирался это узнавать.
– Черт! Меня сейчас заметут!
– Ты погибнешь во имя великой цели.
– Ааааа! – завопила рыжая и отключилась.
Всеволод посмотрел на недовольную школу. Математика на четвертом этаже. По лестнице, а потом… Куда могут выходить окна? Он всматривался в матово блестевшие стекла. Вдруг одно окно распахнулось, отразило сизое небо.
– Дура она, твоя Громова, понял? – орала рыжая, сильно перегнувшись через подоконник. – Дура! И ты дурак!
За ней мелькнуло недовольное лицо математика. Он потянулся, втаскивая ученицу обратно в класс.
Нет, все-таки эта школа полна ненормальных. Ну нельзя же быть до такой степени… Какими? Да вот такими!
Хлопнуло окно, и как по сигналу здание вздрогнуло, заморгало десятком глаз, поправило надвинутую на лоб крышу, завибрировало, зазвенело, зашумело.
В мутном окне стали появляться лица, они сменяли друг друга, сосед отталкивал соседа. Кто-то кого-то колотил. Наверняка Соколов доказывал свое право сильного.
На улицу потянулись первые утомленные непосильной учебой.
– Ну, что тебе? – Громова успела накинуть пальто, но осталась в туфельках – не переобулась.
И опять этот взгляд. Как тогда, в коридоре. Словно все знает и понимает.
– Чего застыл? – Громова переступила с ноги на ногу, заставив смотреть на ее туфли. Черные, на небольшом каблучке, с блестками по бокам, узенький чуть сбитый мысок. – Говори давай, пока эта ненормальная не вывалилась из окна.
Рыжая металась на фоне растений в горшках, расталкивая зрителей. Кажется, цветов на подоконнике стало меньше, а вот народу прибавилось – подтянулся класс, пришедший на следующую математику.
– Привет, – выдавил из себя Всеволод. Воздух в легких кончился.
– Да привет уже! – Громова попятилась.
– Погоди! – Он перехватил ее руку. Она была неожиданно холодной и какой-то слишком тонкой. – Что ты делаешь вечером?
– Вероятно, с тобой встречаюсь. Где?
Всеволод был готов к долгим уговорам, к отказам. Ее ответ сбил, слова опять закончились. Он глянул на свободную руку. Пакет. Телескоп. Он так и не занес его в кабинет физики.
– Около школы. Как стемнеет.
На небо они посмотрели одновременно. Оно было затянуто облаками, но кое-где уже пробивались морозные голубые заплатки. Может, к вечеру и растянет. Будет холодно.
– А как стемнеет? – Громова улыбалась. Эта улыбка была правильная и красивая, как все у нее.
– В семь. И оденься теплее. Чтобы не замерзнуть.
