Рудо Мориц - Его большой день
— Не хотите — не надо, просить не стану, — сказала девочка. Ей хотелось произнести эти слова гордо, но они прозвучали жалобно. Она медленно повернулась и ушла.
За углом сушильни Верка горько расплакалась. Она с трудом сдерживалась при мальчиках, а теперь слезы ручьями потекли по щекам. Как же они могли прогнать ее! До сих пор ей и в голову не приходило искать себе подругу: Йожо и Габо были ее лучшими друзьями. И тем острее она теперь почувствовала, что осталась совсем одна… Чтобы мальчики не услышали ее горького плача, Вера убежала. Не хватает, чтоб они услышали. Тогда она совсем ничего для них не будет значить.
— Все-таки не надо было ее прогонять, — сказал Йожо.
Вера все еще стояла перед его глазами, теребя край юбчонки, и подбородок у нее дрожал.
— «Не надо, не надо»! А что! Пусть не лезет! Помнишь, у шлагбаума… она ведь и тогда сбежать хотела.
— Да что ты хочешь от нее? Она ведь слабая… Какая от нее помощь, — размышлял Йожо вслух. Но только нельзя было так… Надо было ей объяснить, а не прогонять.
— Вот и объяснил бы, а?.. Но послушай, — у Габо сверкнули глаза, он снова стал таким, как прежде, — я все-таки не очень понимаю, почему наших отцов хотели схватить.
— Во «Взрыве» заседал революционный национальный комитет. Они были его членами. А революционный комитет готовит восстание против этих… Ну, сам знаешь…
— И против Швеца? — спросил Габо.
— Ясное дело. Ты ведь сам говорил, что он предатель, — кивнул Йожо.
Он гордился тем, что знает обо всем больше, чем Габо, и может ему рассказать о таких важных вещах. И по растерянному лицу друга было видно, как все это его поразило. Разве мог он предположить, что существует революционный комитет и ведется подготовка к восстанию?
— Вот это да! — проговорил Габриель и тихо свистнул. — Проучить бы теперь Швеца!
— Может, и проучат, — засмеялся Йожо. И вдруг ему захотелось похвастаться перед товарищем. Знай наших! Недолго думая он выпалил: — Знал бы ты, что делают эти с черепами!.. Они людей вешают. И таких девчонок, как Верка…
У Габриеля глаза на лоб полезли.
— А кто тебе это сказал?
Йожо вздрогнул. Он не ожидал такого вопроса. Кто же ему это рассказывал? Конечно, Никита. Но ведь он еще никому о Никите не говорил, он дал обещание…
— Ну, слышал, — стал он увиливать от прямого ответа, но Габо сразу же учуял подвох, и это еще больше подстегнуло его любопытство.
— Слышал… но от кого?
— «От кого, от кого»! — нахмурился Йожо, не зная, как выпутаться.
Как же он мог сказать больше, чем надо! Лучше, откусил бы себе язык. Теперь Габо будет приставать, чтобы он ему рассказал, от кого это слышал. Ну и упрямец же он, вот и сейчас настоял на своем. И Йожо попытался заговорить о другом:
— Ну, а мы что будем делать? Лично я собираюсь к отцу в лес.
У Габо заблестели глаза.
«Клюнул», — облегченно вздохнул Йожо.
— И я с тобой. У-ух, по лесу бродить — вот это да! Как разбойники!.. Жаль, что нас так мало. Я стал бы атаманом…
— Тебе бы все играть. Какие там еще разбойники! — прервал его Йожо и про себя добавил: «Всюду он хочет быть первым». — Мы станем настоящими партизанами и будем помогать русским.
— Я бы прямо сейчас пошел! — загорелся Габо. Он сорвал большой лопух и стал им размахивать, как саблей. — Пошли, Йожо!
— Ну и балда ты, Габо! Сразу нельзя, — охладил его пыл Йожо. — Нельзя! — сказал он с нажимом, думая при этом о Никите. Ведь тот ясно ему сказал: придет время.
— А чего ждать? — удивился Габриель. — Лучше пойдем сейчас! Дорогу мы прекрасно знаем. Наши отцы у Сухого Верха — так сказал учитель.
— Спятил ты, что ли? — окончательно разозлился Йожо. — Лучше дай честное слово, что мы пойдем вместе, когда настанет время! — И он протянул ему руку.
Но Габо не подал руки в ответ. Он сунул правую руку в дырку на майке, через которую виднелось загорелое тело, и рассмеялся:
— Хорошо, если хочешь… Ладно! И честное слово дам, только скажи, от кого ты узнал?
— Какая тебе разница от кого?.. Это правда, и все!
Йожо снова растерялся. Он думал уже, что опасность миновала. Но как же раскрыть тайну «Взрыва»? Разве он может это сделать? Ведь он дал слово отцу! Габо, конечно, друг, но что, если что-нибудь действительно случится и он проболтается? А Никита окажется под угрозой…
— Разница… А почему ты не говорить? Я ведь не девчонка! — уговаривал Габриель.
У Йожо пот выступил на лбу. Он ломал себе голову: ну как же выйти из положения? Но ничего подходящего придумать не мог. Понимал только, что о Никите никто знать не должен.
— Ну? — приставал Габо.
Йожо молчал. Лишь растерянно смотрел на друга и старался придумать что-нибудь правдоподобное. Но в голову, как назло, ничего не приходило.
— Ну что ж, не хочешь — как хочешь, — сказал Габо и встал, чтобы уйти.
Вот он уйдет, и Йожо останется один. А ему не хочется ссориться с Габо. Ведь он его лучший друг.
И он решился. Если Габо настоящий друг, то будет держать язык за зубами. Он расскажет ему о Никите, но не откроет, где он находится.
— Клянись, что будешь молчать как рыба.
Габо в этот момент, сунув руки в карманы, уже заворачивал за угол сушильни. Он оглянулся на вид равнодушно. Хорошо это у него получилось. На лице было написано: если хочешь — говори, а не хочешь — ты мне не друг.
— Только и всего? Даже не пикну. Как сто рыб, сто раков, сто лягушек… хватит? — И Габриель медленно вернулся и сел в траву среди полыни.
— Тебе первому рассказываю! — подчеркнул Йожо важность тайны. — Честное слово, первому…
И он рассказал о Никите. Правда, кое-что изменил, чтобы Габо все-таки знал не все.
— У него передатчик есть? — перебил его Габриель. — Настоящий передатчик?
— Настоящий, — кивнул Йожо. — Да не ори ты, балда!
— Вот моя рука и честное слово! — подал Габо другу не совсем чистую руку.
Рука Йожо была влажной от волнения.
— Ладно уж, если ты так хочешь, пойдем, когда настанет час. Но своди меня к этому парашютисту, Йожик! Боже ты мой, я ведь еще никогда не видел настоящего передатчика. Где он?
— В… — Йожо в азарте чуть не проговорился, но вовремя опомнился и вскочил как ужаленный. — К нему нельзя! Чужих запрещено к нему водить.
— А разве я чужой? — обиделся Габриель, но уже не был так настойчив, как раньше.
Убедить младшего Ганзелика было трудно. Йожо вообще пожалел, что произнес при Габо имя Никиты. Его мучило, что он не сумел сдержать слово. Он старался успокоить себя тем, что самого главного не сказал. Габо не знает, где Никита находится. Но совесть продолжала его мучить.
Габриель смотрел на приятеля исподлобья, но, поняв, что Йожо не намерен больше говорить, махнул рукой и спросил:
— Ты сказал, что, может быть, через некоторое время?
— Может быть, — кивнул Йожо с облегчением.
— Ну так пообещай мне хоть потом, когда будет можно, сводить меня к нему. Настоящий передатчик! Черт побери!
— Ну ладно, если смогу… — согласился Йожо, радуясь, что все обошлось.
Когда они вышли из-за сушильни, управляющий кирпичного завода заметил их, погрозил кулаком и крикнул:
— А ну, сорванцы, выметайтесь отсюда, не то я вас палкой хорошенько огрею!
Они тут же улетучились. Управляющий был человеком жестоким, безжалостным.
Для рабочих хуже черта. Габо не мог забыть, как он наорал на работницу, когда на завод принесли парашюты.
— Вот покажут тебе, где раки зимуют, — проворчал он вслед Швецу.
Отбежав на безопасное расстояние, ребята остановились. Габриель сказал:
— Приходи завтра!
— Зачем?
— Приходи, пойдем форель ловить, — загадочно улыбнулся Габо, вытащил из кармана заштопанных штанов намотанную на дощечку леску с крючком и сунул ее приятелю под самый нос. — Видишь? Настоящий крючок. Я купил.
Йожо и хотелось на рыбалку и нет. Если он пойдет, то не сможет посидеть у Никиты.
— Не пойду, не хочу и форели.
— А ты отнесешь ее этому… как его зовут… — предложил Габо приятелю.
— Никите?
— Да, ему…
— Ладно… тогда пойдем, — решил Йожо.
Комитет продолжает работу
В колибе у бачи Брнчалы было тесно, как в клетке. Даже бача один со своими сырами с трудом в ней помещался. Пастуху Матушу приходилось спать у самых дверей, и ноги его почти торчали наружу. В холодные ночи он сильно мерз.
Прибывшие в колибе не поместились. Но их это мало заботило.
— Построим себе новую колибу, — предложил Хорват.
Учителю Шимаку пришла в голову мысль получше.
— Выкопаем землянку, — сказал он. — Это будет надежнее.
С его предложением согласились все. На другой день с раннего утра принялись за работу. Утренний холод все равно не давал спать. Бача принес им кирку и лопату — весь свой инструмент. Пришлось чередоваться по двое.
