Софья Могилевская - Восемь голубых дорожек
А бабушка вынула из шкафа нарядное платье и к нему приготовила две ленты для косичек. И все это впустую будет лежать на стуле, потому что сегодня не удастся надеть ни то, ни другое.
А дедушка нет-нет да глянет на тебя поверх очков, словно спрашивая: «Ты почему сегодня не в своей тарелке? Почему молчишь? На кого дуешься?»
Если все это собрать вместе, то будет совершенно понятно, почему в воскресенье с самого утра Маринка хмурилась, молчала и действительно была, как говорится, не в своей тарелке.
Но все у нее прошло в тот самый момент, когда папа и мама, окончив воскресную уборку, стали собираться в лес на лыжах.
— И я с вами! — сказала вдруг Маринка.
Папа перестал мазать одну из лыж и посмотрел на нее:
— А не устанешь перед гостями?
Тут Маринка и выпалила:
— Ни в какие гости я не пойду. Я с Тусей больше не дружу!
Все взрослые — бабушка, дедушка, мама и папа — молча переглянулись. И вот ведь как удивительно: все они почему-то обрадовались.
Дедушка сказал:
— Не пойдешь? Вот и отлично.
А бабушка сказала:
— Прекрасно. Значит, обедать будем все вместе.
А мама не сказала, а прямо пропела на весь дом:
— Очень хорошо! За-ме-чательно!
А что хорошо и что замечательно, Маринка и не поняла!
Только папа ничего не сказал. Но зато он сразу достал Маринкины лыжи и давай их мазать той самой мазью, которая была специально для морозной погоды.
Они вернулись домой часов около четырех. Веселые. Румяные. Голодные.
И сразу переднюю наполнил запах хвои, снега и зимы: с лыжной прогулки они принесли большую еловую ветку с двумя коричневыми шишками.
— Ух, как вкусно пахнет! — еще не войдя в дом, прямо с порога воскликнула Маринка. — Бабушка, у тебя много всего наготовлено? Мы такие голодные, такие голодные! Просто ужас, какие мы голодные!
Излишне было об этом спрашивать. Бабушка сама знала, сколько нужно людям, когда они возвращаются после лыжной прогулки.
У бабушки на плите стояла не кастрюлька, а кастрюлища с горячими грибными щами. А на сковороде лежала чуть ли не гора котлет с поджаристой сухарной корочкой. А на другой сковороде была навалена румяная картошка. А еще в одной кастрюле краснел Маринкин любимый клюквенный кисель. А на столе стояла селедка да с зеленым лучком.
Одним словом, садись и ешь на доброе здоровье!
Так оно и было: помывшись и переодевшись, они сели за стол.
И только взялись за еду, как раздался звонок. Не очень громкий и не очень слабый, а просто самый обыкновенный вежливый звонок у входных дверей.
— Может, Нина Ивановна к нам? — сказала бабушка. — Обещалась зайти сегодня. — И бабушка поставила на стол шестую глубокую тарелку и все, что полагается, когда обедать садится еще один человек.
Но каково же было Маринкино изумление, когда папа, открыв входную дверь, крикнул ей:
— Марина, иди гостей встречать!
И тут же Маринка услыхала знакомые голоса. Один — Ашота, другой — Костин, и голоса Шура и Юра, и тихий Галин голосок. Все ребята, зашумев, заговорив как-то враз, стали спрашивать у папы: можно ли им побыть у Марины? А громче всех раздавался Костин голос:
— Не к Тусе. Мы сюда прийти решили. Можно?
Маринка кинулась к ним со всех ног. А бабушка уже ставила на стол не одну, а много тарелок, а дедушка и мама несли для ребят стулья.
О том, как все разместились за столом, с каким аппетитом пообедали и как было весело, говорить не стоит. Главное, что клюквенного киселя каждому досталось по два стакана!
А после обеда, ничего никому не сказав, папа куда-то исчез. Вернулся он довольно скоро, притащив разных вкусностей — пастилы, карамелек, печенья и апельсинов. Совершенно ясно, что чай (с вишневым вареньем бабушкиной варки), за который уселась компания из десяти человек, тоже прошел необыкновенно весело.
«Ну, уж если хорошо, — подумала Маринка, — то хорошо! А если повезет, то уж повезет!»
Снова у входных дверей раздался звонок. Но этот звонок был другого характера. Продолжительный и властный. Ясно было, что кнопку нажимает чья-то сильная рука.
— Не к нашей ли Марине снова гости? — пошутил папа и не ошибся.
Правда, эти гости пришли не только к Маринке. Но и к ней они имели прямое отношение. Кто это был?
Да Антон же Черных! И не один. Вместе с ним пришли еще двое взрослых.
Маринка сперва не поняла, кто был этот высокий мужчина, очень похожий на Антона, только с голубыми глазами. И кто эта совсем маленькая женщина, малопохожая на Антона, но с такими же, как у него, черными глазами?
— Это мой папа, а это моя мама, — сказал Антон и смущенно улыбнулся. — Они обязательно хотели со всеми познакомиться. Они только вчера вечером вернулись из Барнаула.
Им обрадовались все: и дедушка, и бабушка, и мама, и папа. Знакомясь, пожимали им руки. Помогали снять пальто.
Антон же, увидев бассейновских ребят, которые, конечно, всей оравой высыпали в прихожую, чуть ли не присвистнул от удивления:
— Вы-то здесь по какому случаю?
И, кинув взгляд на сияющее лицо Маринки, подозрительно спросил:
— У тебя, случайно, не день рождения?
Но тут выскочил вперед Ашот (нет, не может он без того, чтобы не выскочить!):
— Зачем Маринкин?! Нет. Сегодня день рождения в другом месте!
Костя же медленно и веско сообщил:
— У Марины день рождения будет летом. На пять дней раньше, чем мой.
День рождения Туси (продолжение)
И у Туси в это время шел пир горой. Гостей было множество, а приходили все новые и новые.
Но Тусю это мало трогало. Она знала, что гости эти — мамины, папины, бабушкины гости, и здесь они не ради нее, не ради Туси.
Тетя Валя, тетя Люба, тетя Зина — мамины подруги — пришли сюда потому, что их пригласила мама. Каждая из них принесла Тусе дорогой подарок. Туся каждой из них говорила равнодушное «спасибо» и относила подарки на диван, где их скопилась груда.
И Дарья Мартыновна, бабушкина сестра, тоже пришла на день рождения Туси лишь потому, что ее позвала бабушка.
И знакомые с папиной работы тут были только из-за папы. Это не Туся, а папа был с ними дружен.
И еще, еще и еще раздавались звонки, и все новые, новые люди являлись к ним в дом. Но среди них не было Тусиных подруг и товарищей и вообще не было детей. Не было ни одного. Да были ли у Туси вообще друзья и товарищи?..
А потом все сели за стол.
И все шумели, звенели рюмками, пили за Тусино здоровье, хохотали. Но никому, собственно говоря, не было дела до самой Туси.
А уж когда пустили радиолу и начались танцы, Туся была всеми окончательно забыта.
Бабушка говорила и прямо не могла наговориться со своей родней. Мама, не переставая, танцевала под звуки радиолы разные модные танцы. И, может быть, только один папа иногда поглядывал на Тусю, словно понимая, как у нее скверно на душе. Но и у него теперь не хватало времени для Туси.
И Туся, никем не замеченная, вышла в соседнюю комнату. Здесь царил беспорядок. Какие-то лишние вещи вынесли сюда из той комнаты, где сейчас грохотала музыка и шумели гости. А стула тут не было ни одного. Если бы кому-нибудь захотелось присесть, все равно оказалось бы некуда.
Туся подошла к окну. Оно было задернуто плотной шторой, которая свешивалась до самого пола.
Туся проскользнула за штору и стала смотреть на улицу. Был уже поздний вечер. Вдоль Ленинградского проспекта горели фонари. Их яркий свет ложился на снежные сугробы. И, может быть, потому что Туся думала сейчас о бассейне и о ребятах своей группы, снег за окном казался ей голубым и блестящим, похожим на бассейновую воду.
Она смотрела на снег, напоминающий ей воду, и думала о том, что никогда теперь уже не пойдет в бассейн.
Нехорошо было у Туси на душе. Очень нехорошо… Но она и сейчас не могла себе признаться в том, что ничего ей сейчас так не хочется, как быть с ребятами, которые сегодня ее так жестоко наказали.
— Да ну-у вас! — вдруг громко, вслух протянула Туся и, по своей всегдашней привычке, вздернула подбородок.
К кому и к чему относились эти слова, она и сама точно не знала.
А в соседней комнате веселье продолжалось. Но никому дела не было до девочки, одиноко стоявшей за спущенной шторой у холодного зимнего окна.
Уже весна…
Быстро летят с крыш серебряные капли. Ветер подхватывает их, сносит в сторону, и кажется, что падают они прямехонько с неба.
А небо-то чистейшей голубизны.
А в небе-то ни тучки, ни облачка.
Только солнце по небу разгуливает — большое, круглое, веселое. А до чего важное — ух ты! — не взглянешь на него!
Весна?
А как же! Начало апреля.
Всюду — на улицах, на скверах и бульварах — расчирикались воробьи. Не то они обсуждают свои весенние воробьиные дела, не то вздорят между собой. А распушились-то как! Как наскакивают друг на друга в драке!
