Беатриче Мазини - Дети в лесу

— Мне очень жаль, — сказал Рубен, вернувшись из столовой. Джонас только что рассказал ему о случившемся. Сам Джонас в столовую уже давно не ходил — считалось, что он безотрывно работает над важным проектом, поэтому еду ему приносил Рубен. Хотя в принципе никому не было дела, появляется он в столовой или нет. — И что теперь?

— Не знаю, — ответил Джонас. — Не знаю.

Том углубился в лес. Никто не пошел за ним. Словно смерть Ноль-Семь разделила и отдалила детей друг от друга — будто порвалось ожерелье, и бусины рассыпались во все стороны, потому что их ничто уже не держит вместе. Найдя дерево, очень похожее на то, с которого упал Ноль-Семь, Том решительно взобрался по стволу и уселся на развилке, высоко над землей.

Лес кругом волновался, как море из листвы и веток; земля внизу едва виднелась; небо наверху и вовсе казалось отвлеченной идеей — частью чего-то неизмеримо большего, воображаемого. Быть не там и не здесь, оставаться нигде, не идти ни вперед, ни назад. Вот чего в некотором смысле они хотели. Их поляна и была таким местом — не там и не здесь: местом, достаточно удаленным от Лагеря, чтобы поверить в то, что побег удался; и достаточно уединенным, чтобы пришла тревожная мысль — которую все гнали от себя прочь, но она не уходила: в мире нет ничего другого. Разве что другие поляны. Так значит, жизнь — это лесная поляна? И все?

Тома отвлекло ровное и долгое жужжание. Какое-то крупное насекомое? Он поднял глаза и вскоре разглядел источник звука. Золотистый жук летел сверху прямо к Тому — во всяком случае, так ему показалось. Чуть не долетев, завис в воздухе, потом осторожно опустился ему на руку.

Том не боялся насекомых. Жук оказался большим и холодным, маленькие твердые лапки царапали кожу, но Том не стал его стряхивать. Он разглядывал жука сначала с любопытством, потом с изумлением. Потому что жук вел себя очень странно. Он снова расправил крылья и поднялся в воздух. Перелетел на соседнюю ветку, оттуда на следующую. Развернулся, глянул на Тома. Снова взлетел: короткий перелет и опять остановка. Жук словно хотел что-то ему сказать. И Том понял.

Убедить остальных, что надо снова отправляться в путь, оказалось не так трудно. Вероятно, им было все равно. Собрали свои вещи, обходя тело Ноль-Семь на цыпочках, чтобы не потревожить. Глор порылся в рюкзаке и нашел кусок веревки, которой он обвязал шею Собака; потом он привязал к этой веревке другую, подлиннее — получился поводок. Когда Глор потянул за него, Собак не пошевелился, но потом понял, поднялся, и они с Глором сделали большой круг по поляне. Собак послушно отзывался на легкие рывки веревки, будто ходил так всю жизнь. Глор радостно улыбнулся, но тут же смутился и стер улыбку с лица.

Поклажи оказалось больше, чем они думали: свернутые покрывала, плетеные корзины, уложенные одна в другую…

Том попытался уместить все на крепкую спину Собака, увязав оставшимися веревками, — корзины держались; зверь не сбрасывал их, а смотрел на Тома спокойно и равнодушно, кося коричневым глазом с красной каймой.

Когда все было готово, дети, не сговариваясь, одновременно повернулись в сторону дома.

— А если он вдруг проснется? — спросила Нинне.

Том хотел было помотать головой, но вспомнил слова Ханы: «Иногда ложь нужнее правды». И он солгал:

— Сейчас ему надо выспаться, мы не должны ему мешать. Но когда-нибудь, никто не знает когда, он проснется.

— И тогда он придет к нам? — с надеждой спросила Орла.

— Если мы будем носить его здесь, — Глор дотронулся до своей головы, — и здесь, — он поднес руку к груди, — то он всегда будет с нами.

— Но как он нас найдет? — поникла Орла. И вдруг вся осветилась. — A-а, я знаю!

Она исчезла и не возвращалась довольно долго, но в конце концов вернулась. Последний взгляд на дом, их дом, где Ноль-Семь спал своим самым долгим сном, на загон — самый первый их дом, — и вот они уже в пути. Гуськом, друг за другом: так же, как и во время побега из Лагеря; только на этот раз шествие замыкали двое: Глор и Собак.

— Куда мы идем? — спросила Нинне.

— Вон туда. За мной.

И дети покорно пошли за Томом, больше ни о чем не спрашивая. Так было проще.

«Нет, я хотел не этого, — размышлял Том. — Я хотел, чтобы все слушались меня, да. Но потому, что верят мне, а не потому, что ничего другого не остается».

Но ему приходилось мириться с тем, что есть. Как и остальным.

Том отыскал глазами жука. Вон он, впереди, маленький и блестящий. Его надежда, его путеводная звезда.

Лес становился все гуще, идти было труднее. Вокруг поднимались колючие кусты, кружили москиты, жаждущие крови. Туда ли они идут? И разумно ли это — идти за каким-то насекомым, которое, быть может, оказалось здесь совершенно случайно и летит в неизвестном ему самому направлении?

«Хватит вопросов, — решительно сказал себе Том. — Вопросы бессмысленны, если нет ответов». Он шел вперед, остальные следовали за ним.

— Контроль Сгустков Десять-Тринадцать. Контроль Сгустков Десять-Тринадцать. Приказываю прибыть на Базу через десять минут!..

Громкоговоритель выплевывал эти фразы без перерыва; казалось, он никогда не умолкнет — одержимый электрический голос, в котором звучит угроза.

— Ну вот, — Джонас выключил монитор, на котором видна была тоскливая цепочка детей в лесу, отсоединил его от проводов и спрятал в угол, под стол. Потом выпрямился и сказал: — Ну что, идем? Ты же слышал.

— Что? — не понял Рубен, следивший за его движениями. — Зачем ты выключил наш монитор? Мы же их потеряем!

— Уже потеряли. Ты что, не слышал? Идем, пока за нами не пришли, — Джонас взял Рубена за плечи и подтолкнул к двери.

Часть третья

О, бесконечная надежда круга.

— Она ведьма! Это все из-за нее! Она высосала из нас все силы! Он упал, а она проснулась… Ты что, думаешь, это случайно?

Нинне верещала как безумная. Хана влепила ей затрещину, как в старые времена. Но это не помогло. Малышка прижала ладонь к покрасневшей щеке и продолжала кричать:

— Я говорю вам, это так и есть! И можете бить меня сколько угодно, я все равно не замолчу. Вы должны выслушать меня! Она ведьма!

Непонятно, откуда вдруг взялась эта идея. В книге со сказками ничего подобного не было, а сказки все еще оставались основным источником детских фантазий — хороших и плохих. Но выяснять было некогда: неудержимая ярость Нинне возникла в момент всеобщего утомления и разочарования, еще немного — и она бы передалась всем. Вот почему Хана ударила Нинне. А Том взял ее за плечи и как следует встряхнул.

— Все, хватит, — проговорил он, не повышая голоса. — Прекрати. Она не такая, как мы. Она долго была больна. И тебе следует радоваться, что ей теперь лучше, вместо того чтобы говорить глупости.

— Но ведь она украла силы Ноль-Семь… Ты что, думаешь, это случайность, что все произошло одновременно?

Нинне сама уже не так твердо верила в то, что говорила. Она почти успокоилась и молча уселась на землю, сунув большой палец в рот, чего не делала уже давно.

Хана и Том озабоченно переглянулись. Они шли без перерыва уже почти три дня, желая уйти как можно дальше от поляны, только иногда ненадолго останавливались, чтобы собрать плодов и поесть. Этим вечером Собак принес детям двух пушистых зверьков, с которых Глор очень ловко снял шкуры. Под удивленным взглядом Тома, он в два счета разделал маленькие тушки, после чего передал их Хане, чтобы она нашпиговала мясо травами и зажарила на костре. Сытые и уставшие, дети вели себя непривычно тихо и почти уже засыпали, когда Нинне вдруг ни с того ни с сего раскричалась.

Лу слушала ее, не моргая. Она была все еще очень слаба и большую часть пути проводила, свернувшись калачиком на спине Собака, среди пожитков; она была такая худенькая и легкая, что зверь, кажется, не обращал на добавочный груз никакого внимания. Когда все остальные заснули, Лу так и осталась сидеть с печалью в распахнутых глазах.

— Не сердись на нее, — сказал Том, передавая Лу миску с горячим травяным отваром. — Это от отчаяния.

Лу грустно улыбнулась и пожала плечами.

— Я всегда была для всех странной. Какая разница.

— Если честно, ведьма бы нам сейчас не помешала, — не глядя на Лу, шепотом произнесла Хана. — Она бы сказала, что случится завтра, или послезавтра, или через месяц. Или кто умрет следующим, — шепот стал зловещим. — Если ты ведьма, то у тебя получится. Может, попробуешь? — но злость быстро улетучилась, и Хана взяла себя в руки. — Прости, — пробормотала она, — я знаю, что ты ни при чем. Просто иногда легче верить в то, что удобно. И правда плохо, что мы совсем ничего не знаем… И ты тоже, Том. Ты ведь тоже ничего не знаешь?

— Да, не знаю. Я не знаю, что можно было сделать, чтобы Ноль-Семь не умер. И можно ли было что-то сделать. Если да, то я не знаю, что. И не знаю, как все изменить.