Айрин Хант - Недобрый ветер
Я играл в ресторане шесть вечеров в неделю, днем приходилось по многу часов репетировать, и на разговоры с Дженни времени не оставалось. Только в выходной день мы совершали вместе далекие прогулки, говоря о том о сем, а иногда сидели дома, греясь у плиты, как, бывало, сидела она с сыном Лонни. Весна в этом году запоздала, но с каждой неделей становилось теплее, и воздух делался мягче. Однажды, когда мы с Дженни вышли на прогулку, нас обволокла туманная изморось, такая мелкая, что, казалось, и зонта не нужно, но все-таки кончики ее локонов намокли и прилипли к щекам.
— Дженни, ты мне очень нравишься, — сказал я, густо краснея.
— Я догадывалась об этом. Помнишь, ты сказал, что я могу не подражать Эмили и не носить сережек…
— Я полюбил тебя с тех самых нор, Дженни, и буду любить всегда, до самой смерти.
Она не сразу ответила. Остановилась, заглянула мне в лицо. Мы как раз вошли в парк.
— Джош, у нас с Лонни был разговор о тебе. Он считает, что вам с Джоем надо возвращаться домой, и я не должна тебя удерживать, хотя я… я так привязалась к тебе. Мне будет ужасно одиноко, когда вы с Джоем уедете. Но нужно слушаться Лонни. Он помог тебе выпутаться из беды. Ему виднее, что для нас лучше.
Она, конечно, была права, но во мне все так и кипело при мысли, что придется расставаться с Дженни.
— Не знаю, как и быть. Я разрываюсь на части, не пойму, где же выход.
Она положила руки мне на плечи.
— Я вернусь к тебе, Дженни, — шептал я, — вернусь, вот увидишь! Помирюсь с родителями и сразу назад.
— Да, конечно, Джош, — сказала она, — я буду ждать.
Я заметил, что она не очень-то верила в мое обещание. Дженни потеряла родителей, двоюродного брата, тетю, которая была ей второй матерью. Ей трудно поверить в то, что любимые люди оставляют ее не навсегда.
Последующие дни были томительными и суматошными. Мне казалось, что я искренне люблю Дженни, но я понимал, что мы слишком молоды для женитьбы, чем обычно кончается дело у влюбленных. Впрочем, от этого наша любовь не становилась менее пылкой. Как-то вечером я мечтательно глядел в окно. Вошел Лонни и молча встал рядом со мной, словно ожидая, что я заговорю первый.
— Вы знаете, что мы с Дженни любим друг друга?
— Да, знаю, — ответил он.
— Только не думайте, что это детская забава.
— Нет, я не из тех, кто смеется над такими вещами. Возраст тут ни при чем. Только вот что я хочу сказать: твоим возвращением домой жизнь еще не кончается. Здесь тебе повезло с работой. В Омахе вы приобрели друзей, которые готовы снова прийти на помощь, если в Чикаго ничего не выйдет. А что касается Дженни, то время покажет, крепко ли ваше чувство. Ты всегда будешь дорогим гостем в моем доме. Захочешь повидаться с ней — милости просим!
Он улыбнулся мне, и я сразу успокоился. Суровая зима кончалась. У меня возникла надежда на будущее. В тот вечер я играл для посетителей ресторана мистера Эриксона с легким сердцем. На душе у меня было радостно.
Мистер Эриксон попросил меня, чтобы я помог Джою разучить новые песни. Думая над тем, какие мелодии могут поправиться посетителям, я вспомнил старинную польскую песню «Горец, ест тебя тоска». Раньше ее часто напевал отец. Она звучала в моих ушах в ту страшную ночь, когда я думал, что умру. Видимо, мне врезалось в память выражение отцовского лица, когда он разучивал со мной слова. «Эта песня о тоске во дому», — говорил он. Я знал, что отец скучает во своей родине, Польше. Теперь я понял, что можно тосковать не только во холмам Польши, во даже во унылому в мрачному чикагскому Вест-Сайду.
Мы репетировали с Джоем по утрам, когда ресторан был еще закрыт. Он выучил слова на польском языке и подобрал мягкий и нежный аккомпанемент на банджо.
— Красивая песня, верно, Джош? — вздохнул Джой.
— Еще бы. Я ее с детства люблю.
— Мне от нее делается грустно. Увидеть бы маму и отца…
Он провел по струнам. Звуки были такими же печальными, как в ту ночь в товарном вагоне, когда Хови побренчал немного, а потом отложил банджо в сторону.
— Ты хочешь домой? — спросил я через некоторое время.
Джой кивнул, не глядя на меня.
— Если и ты поедешь, — сказал он.
Все точно сговорились!
— Так и быть, поедем.
В тот день я поговорил с мистером Эриксоном, рассказал, что с нами творится, и как мы решили поступить. Он дал мне рекомендательное письмо и назвал чикагские рестораны, куда мне следует обратиться. Мы пожали друг другу руку, и я поблагодарил его за все, что он для нас сделал.
В тот вечер Артуры пригласили Лонни, Дженни и бабушку поужинать в ресторане, где мы с Джоем выступали. Когда публика вызывала нас на «бис», я обвел взглядом зал и сделал то, чего никак от себя не ожидал. «Сегодня мм с Джоем споем для вас польскую песню, — торжественно объявил я. — В ней говорится о тоске по дому. Вы, жители Омахи, были добры к нам, и мы никогда вас не забудем. Но теперь нам пора в путь. „Беспризорники с большой дороги“ слишком долго бродили по свету, и теперь их тянет домой».
Мы спели отцовскую песню, и публика долго рукоплескала нам.
Глава 11
Хотя мы уже попрощались с Артурами, миссис Артур все-таки захотела еще раз увидеть Джоя до нашего отъезда. Лонни повез Джоя к ним в последний вечер, так что мы с Дженни смогли побыть наедине. Мы сидели на заднем крыльце, а бабушка тем временем хлопотала на кухне. В ту ночь небо усеяли яркие звезды, воздух был теплый, пахло весной. Даже не верилось, что еще недавно дули ледяные ветры, о которых и вспоминать-то страшно. Все наши мысли и разговоры сводились к близкой разлуке.
— Знаешь, ведь Чикаго совсем недалеко, несколько часов поездом.
— Да, верно. — Дженни подалась вперед, поставив локти на колени, зарыв подбородок в ладони.
— Хочешь, чтобы я вернулся, Дженни?
— Еще бы!
— Надеюсь, ты меня не забудешь. Конечно, Лонни прав. Если тебя будут приглашать куда-то другие ребята, ты не должна отказываться…
— Да, да, конечно. — Мне показалось, что она согласилась слишком поспешно.
— Иногда я думаю, Дженни…
Но тут она, судорожно глотнув, перебила меня:
— Послушай, Джош, ты легко можешь довести меня до слез, но я постараюсь не заплакать. Мне страшно расставаться с тобой. Этот дом опустеет, потому что… мне кажется, что я люблю тебя, но…
— Тебе только кажется? — рассердился я. Значит, ты не уверена, Дженни?
— А ты был уверен, что любишь Эмили?
Я взял ее руку и сжал в своей, обдумывая ответ.
— Это совсем другое дело, — наконец произнес я.
— Вот встретишь девушку без веснушек, она не будет такой дурнушкой, и серьги ей будут к лицу, и снова — «совсем другое дело»?
— Это Лонни тебя так настроил! — сказал я.
— Ничего подобного. Я сама до всего дошла, потому что есть вещи, которые ни ты, ни Лонни не можете понять. Ведь я же женщина и…
Я громко рассмеялся:
— Дженни, тебе ведь всего четырнадцать!
Она запнулась и спрятала лицо в ладони.
— Конечно, я еще многого не понимаю, просто напускаю на себя. Я хотела бы быть уверенной и в тебе и в себе, но не могу. Не могу.
Мы долго сидели вместе, и каждый думал о своем. Вернулись Лонни с Джоем. В девять часов, когда Дженни пора было идти к себе, я бесстрашно поцеловал ее в щеку прямо на глазах у Лонни.
На следующее утро, еще до того, как рассвело, мы отправились на вокзал. Перед отъездом из дома мы попрощались с бабушкой; Джойустроился на переднем сиденье машины рядом с Лонни, а мы с Дженни сели сзади. Молчали, видимо, у всех на душе было так же тяжело, как у меня. На этот раз у нас с Джоем были билеты до самого Чикаго. С полным правом мы сядем в вагон на виду у проводника и кондуктора; нас ждут удобные диваны, обитые зеленой шерстью, за окном замелькают телеграфные столбы. На этот раз путешествие обойдется без синяков и шишек. И все же один вид вагонов и паровозные гудки до сих пор вызывали в нас дрожь. Я видел, как Джой зябко поежился при виде огромных колес паровоза. Мм томились на перроне, дожидаясь последних прощаний и желая, чтобы все уже было позади.
— Знаете, — словно прочел наши мысли Лонни, — залезайте-ка в вагон и устраивайтесь. Не надо откладывать это до последней минуты.
Мы подошли к нашему вагону. Джой попрощался с Дженни, и мы оба принялись было благодарить Лонни, но тот и слушать не стал.
— Смотрите, приятели, не забывайте нам писать, — сказал он и посмотрел на меня с легкой усмешкой. — Ты задержись и попрощайся с Дженни, а мы с Джоем войдем в вагон и устроим ваш багаж.
Мы постояли с Дженни рядом несколько минут. Еще не рассвело. Мы говорили, наверное, то же самое, что говорят все влюбленные перед долгой разлукой, когда расстаются на годы, а то и навсегда. Я очень хотел, чтобы она не расплакалась, и она сдержалась.
— Прощай, Дженни, — наконец шепнул я и вскочил в вагон.
