Николай Омельченко - Повести
Подошли Борис и Зойка. Они слышали, о чем говорил Роман.
— Логически, если они плыли посредине реки, то давно бы очень далеко уплыли, — сказал Борис.
— Все ты ставишь под сомнение, — усмехнулась Зойка, — ты лучше поблагодари Рому, теперь будет рыба, и ты не умрешь от голода.
— Рыбу надо еще поймать, — бросая на песок ветки и пожелтевшие мятые газеты, скептически заметил Борис. — А насчет того, умрем от голода или нет, — это еще вопрос. Я выносливый, по генам выносливость передалась…
Появился Генка, он шумно продрался через кусты, таща за собой усохшее деревцо.
— С корнем выворотил? — нахмурилась Наташа.
— Оно само выворотилось, только дотронулся до него… А удочки наши как сюда попали?
— Роман за ними на середину реки плавал, — щурясь, как бы пряча в глазах усмешку, сказала Наташа.
Роман не ответил, он неторопливо ломал сушняк, подложил под него сухой бурьян и, став на колени, чиркнул спичкой. Она загорелась, от костерика лениво и как бы нехотя потянулся дымок. Потом трескучий огонь пробился в глубь костра, затрещали, корежась, сухие ветки и стебельки бурьяна.
— Работай, ребята, — сказал Роман, — давайте вначале, что посуше да потоньше, а потом можно будет подкладывать все, что угодно.
2. Следы ветра
Костер горел ярко, постреливая и пыхая то в одну, то в другую сторону таким обжигающим жаром, что ребята отскакивали от него, боясь не так за себя, как за одежду, — каждый, стоя на коленях, держал перед собою на вытянутых руках джинсы. Лишь у Зойки в руках ничего не было. Она протягивала их к самому огню, потирала с наслаждением круглые, полноватые плечи.
— А ты чего не сушишь одежду? — спросил у нее Роман.
— Ждать мы тебя не будем, — сказал Генка, — высушимся и пойдем.
— Пойдем пищу искать, — добавил Борис.
— Посмотрим, у кого раньше высохнет, у вас у костра или у меня на солнце и ветерке, — ответила Зойка.
— А и верно ведь, — засмеялась Наташа и порывисто обняла Зойку. — Верно, моя умница!
Всхлипнул Генка, рассмеялся каким-то нарочито надсадным кашляющим смехом и закричал:
— Так за что же мы мучились, зачем морочились с этими проклятыми дровами и костром? — Он устрашающим взглядом посмотрел на Романа. — Ты опять во всем виноват, капитан?
— Я, если мне вменять в вину то, что заставил вас дважды согреться. Один раз, когда вы собирали дрова, а другой у костра, — ответил спокойно-снисходительно Роман и, поднявшись с колен, повесил свои джинсы на куст рядом с Зойкиными.
И все последовали его примеру, страшно довольные тем, что избавились от скучнейшей работы — держать на вытянутых руках у костра свою одежду.
Потом снова уселись к костру, и каждый подбрасывал в него то ветку, то щепку, а Роман поправлял пылающий сушняк старым, теперь уже обуглившимся веслом.
— Сюда бы пару картошечек, — вздохнул Борис, — мечта!
— Тоже мне — мечта! — хмыкнул Генка.
— А у тебя и такой нет, — огрызнулся Борис, — ты вообще не способен мечтать даже о картошке.
— Неправда ваша, дядя, я тоже мечтаю. Если хочешь знать, я мечтаю стать самым сильным человеком на земле.
— А самым умным стать не мечтаешь? — съязвила Наташа.
Все рассмеялись, лишь Генка нахмурился, как почти всегда, когда смеялись другие. Очень серьезно, даже как-то по-старчески вздохнув, он ответил:
— Ум — это от природы, а силу можно выработать, натренировать, поэтому из всех видов спорта я и выбрал себе штангу.
— А я мечтаю стать палеоклиматологом, — вдруг сказала Зойка.
— Это еще что за спорт? — снисходительно усмехнулся Генка.
— Это наука, которая изучает климат, — негромко сказал Роман.
— Изучай его, не изучай, а он сильно изменился, — проговорил Борис, — вот мой дедушка говорит, что климат уже не тот, что был, например, до войны…
— Твой дедушка не прав, — сказала Зойка. — Часто люди путают климат с погодой. Погода и правда все время меняется, сегодня одна, завтра другая, даже вот сейчас, видите, светит солнышко, а через два-три часа может пойти дождь. С научной точки зрения, погода — это физическое состояние атмосферы в какой-то небольшой отрезок времени…
— Не вижу, — вдруг истошно закричал Генка и, крепко зажмурив глаза, потряс над головой кулаками, — не вижу, где я!
— Ты что, рехнулся, Генка? — ласково погладила его по лобастой белесой голове Наташа.
Генка открыл глаза, устало положил руки на колени и сказал тихим и покорным голосом:
— Нет, Ната, не рехнулся, просто не вижу, где я, на заслуженном, положенном большинству граждан отдыхе или на уроке природоведения слушаю самый противный голос на земле нашей Амебушки…
— Кстати, у нашей Амебушки вовсе не противный, а самый приятный голос, который я когда-либо слышала, — сказала Зойка.
— Ой, не могу, — зажмурил было снова глаза Генка. Но Наташа, тут же ущипнув его, кивнула весело и ободряюще Зойке:
— Продолжай, Зойка, это интересно.
— Климат же, если вы хотите знать, — насмешливо поглядывая на Генку, говорила Зойка, — отличается большим постоянством и устойчивостью. Два подряд засушливых лета, дождь в январе или заморозки в мае еще ни о чем не говорят. Это просто капризы погоды. Я об этом много читала. А для изменения климата нужны тысячи и даже миллионы лет. Все это и изучают палеоклиматологи. Они даже могут определить, какая погода была ну, например, еще до новой эры, в таком-то году…
— А миллион лет тому назад, они случайно не могут узнать, какая была погода? — с подвохом спросил Генка.
— Могут, — уверенно ответила Зойка. — Я читала, как они все это исследуют. И не за один миллион лет до наших дней, а даже за четыреста миллионов лет. Как это делается, знаете?
Ребята молчали, с недоверчивым любопытством прислушиваясь к словам Зойки. А она продолжала:
— Ученый-палеоклиматолог берет тонкий срез окаменевшего песка, добытого глубоко в земле, кладет его на стекло под микроскоп. Что вам надо узнать — в каком направлении дул ветер в один из дней палеозойской эры? Узнаем. Через объектив микроскопа видны какие-то рябинки, вмятины. Они не круглые, а слегка овальные, углубляются в песок под небольшим углом. Чьи же это следы? Для примера берется другой срез почвы. Прямо со двора, где сегодня покрапал дождь. Капли его падали редко и отпечатались четко на песке, застыли такими крохотными ямками. Ученый смотрит в микроскоп и убеждается, что там и там абсолютное сходство. Так вот и тогда, четыреста миллионов лет назад, шел точно такой же дождик. Следы его отпечатались на песке и окаменели навеки. Причем, например, легли они под углом. Значит, капли падали не отвесно, их отклонил ветер, и ученый уверенно отвечает, что ветер был северо-восточный, сильный. Здорово? — Глаза у Зойки сияли, словно это она сама только что производила этот опыт.
Потом она слегка поежилась и, вновь обхватив руками, словно уже по привычке, свои круглые плечи, произнесла все с тем же смущением:
— А меня все еще знобит, никак не согреюсь даже у костра.
— Это все оттого, — заключил Генка, — что тебя постоянно обвевают ветры палеозойской эры.
— Может быть, — засмеялась Зойка, — поэтому надо одеться, моя одежка, конечно же, уже высохла.
Она поднялась, сняла с куста свои джинсы, платье. Они действительно были уже сухими, высохли раньше, чем у других.
А вскоре высохла одежда и всех остальных.
— Какова дальнейшая программа, капитан? — спросил у Романа Генка.
— Искать пищу будем, — поспешил ответить за Романа Борис.
— Будем исследовать островок, до темноты надо подготовиться к ночлегу, ну и попутно может хоть какие-нибудь ягоды найдем. — Он бодро усмехнулся. — Червей-то мы наверняка накопаем и наловим хоть каких-нибудь пескарей.
— А варить в чем мы их будем? — громко поинтересовался Генка.
— А это уж не твоя забота, ты налови сначала, что-нибудь придумаем, — сказала Наташа.
Когда Роман говорил, что до темноты надо подготовиться к ночлегу, все невольно взглянули на солнце, оно уже опускалось к далекой, красновато-желтой полоске леса. Поэтому и прохладнее стало, поэтому и мерзла Зойка. И все почувствовали себя немножко неуютно, вспомнилась палатка, котел, так вкусно пахнувший костром. Все это теперь покоилось на дне реки.
— Мне дедушка только-только подарил ее ко дню рождения, — сказал Борис.
— Кого? — спросила Наташа.
— Палатку, — вздохнул Борис, — два года просил у дедушки, а вот теперь он мне купил. И еще предупреждав меня: «Ты смотри, Боря, смотри, растяпа, аккуратнее будь и внимательнее, колышки не потеряй, они дюралевые, легкие и очень удобные…»
И не знает бедный дедушка, что теперь ни колышков, ни палатки…
— Ой, что-то ты совсем раскис да разнылся, Борька, непохоже на тебя, — говорила Наташа, первой поднимаясь по песчаному откосу, за которым начинался желто-бурый от пожухлой травы и набившейся в ней островками палой листвы широкий луг. Деревьев на нем было мало, лишь кое-где круглились косматые серые ветлы да почти обезлистившиеся старые кривостволые тополя. Зато поодаль, за лугом, был виден целый лес, там среди багряных его красок даже угадывались сосенки, они выделялись своей темной, какой-то тяжелой зеленью.
