Колет Вивье - Полярная звезда
Очень запутанное объяснение, но незнакомец, казалось, понял с полуслова. Он задумчиво покачал головой.
— Ясно, — сказал он. — Представляю, как тебя ищут повсюду. Ну, да это твоё дело… Но почему ты пришёл именно сюда, в пещеру Кра? Я любопытствую потому, что считаю это удивительным совпадением: мне тоже случалось прятаться здесь, когда меня чересчур донимали. Странно, ты не находишь?
— Я приходил сюда как-то с одним господином, и пещера мне очень понравилась, — признался Поль.
— Браво, вкусы наши сходятся! Она изумительна, эта пещера Кра, правда? Я так рад, что снова вижу ee!.. Но поговорим о серьёзных вещах. Тебе, вероятно, было холодно в этом тюленьем тайничке. Теперь-то хотя бы ты согрелся?
— Да, да, мсьё!
— А ты не голоден?
— Н… нет, мсьё.
— Вот «нет», которое, по-моему, очень смахивает на «да», — сказал незнакомец, ласково похлопывая Поля по плечу. — Подожди-ка, там должно было что-то остаться, сейчас посмотрим.
Он пошарил в котомке и вытащил кусок чёрствого хлеба.
— Вот всё, что я не доел. Ты сам виноват: что тебе стоило закашляться раньше!
Кусок хлеба исчез в одно мгновение, и Поль запил его из той же фляжки добрым глотком терпкой жидкости, которая обожгла ему горло.
— Крепкая штука, — от души посочувствовал ему незнакомец. — Ещё бы, ром этот не от уличного торговца, а прямо с Ямайки. Я купил две бутылки у проезжего матроса, когда был на Островах Общества.
— На Островах Общества? А это где? — подумав минутку, спросил Поль.
— Ну и ну! Чему вас только учат в школе? Слушай, я тебе объясню, благо у нас достаточно времени. Острова Общества находятся в самом сердце Полинезии, страны, где больше воды, чем земли, так как она состоит из целой россыпи малюсеньких островов, распылённых по огромному Тихому океану. Раиатса, Борабора, Гуахин — вот их названия; в первый раз кажется, что видишь всё это во сне. Красные пики скал только чудом не рушатся под тяжестью цветов, пляжи, они словно из лунного камня, усеяны дивными ракушками, тянутся на многие-многие мили вдоль берега, спускающегося к воде, такой прозрачной, что кораллы на дне («атолы», как их называют) окрашивают ее во все цвета радуги: на двухметровой глубине — в розовый, жёлтый, сиреневый, на трёхметровой — в зелёный, не поддающийся описанию, ни с чем не сравнимый. Но вместе с тем эти атолы — сущие дьяволы, — добавил матрос. — В тихую погоду ещё можно как-то выкрутиться, и то при условии, что на бушприте[16] торчит дозорный, но, если, как это случилось однажды со мной, нарвёшься на пресловутый шквал с юга, тогда выкарабкаться не так-то просто! Я в то время работал на шхуне,[17] которая перевозила скот, — трухлявое судно, кое-как законопаченное, — и в двухстах километрах от Таити, среди океана, на нас налетел тайфун.[18] Бешеный ветер, волны, какие бывают только в этих пустынных водах, куда они прикатывают, можно сказать, с конца света и сваливаются вам на голову прямо в открытом океане. И при всём том ни единой тучки. В один миг полетели за борт мачты, паруса, ящики, две шлюпки из трёх, и всё это среди невероятного шума и гама; ревело море, ревел в трюме скот: каждый раз, когда шхуна спускалась с волны, его окатывало с головой. Но вот огромный вал обрушивается на борт и начисто разбивает корму, а то, что остаётся от судна, швыряет на атол со скоростью метеора. Бац! Тут все мы бросаемся в единственную уцелевшую шлюпку, которую наш рулевой, чёрный как уголь негр-гигант, каким-то чудом спустил на воду, — признаться, для такого фокуса нужна незаурядная ловкость, учитывая быстроту, с какой всё произошло. Счастье моё, что я успел забраться в шлюпку, прежде чем судно пошло ко дну, потому что тех, кто подплывал в последнюю минуту, волей-неволей пришлось отгонять багром: нас набилось столько, что мы и так едва не перевернулись. Мир праху их, бедняги!.. Ураган стихает. Жара! Неподвижное море блестит, как золотая фольга, и насколько хватает глаз — никакой земли: куда ни глянь — бесконечность. Так блуждаем мы целую неделю. Сперва гребём, потом, когда остаёмся без вёсел, плывём по течению, подыхая от голода, а главное, от жажды, под лучами палящего солнца, от которого можно свихнуться; акулы преследуют нас в ожидании своего часа. Короче, мы уже считали себя мертвецами в полном смысле слова, как вдруг на восьмой день заметили какую-то чёрную точку, где-то там, совсем далеко. Мы так ослабели, что сначала не поверили собственным глазам, подумали — мираж, но, когда поняли, что перед нами и в самом деле остров, принялись орать, словно кто-то мог нас услышать. Мы без вёсел, как я тебе уже сказал, нас сносит; но иногда и море может сжалиться: подхваченные течением, мы мчимся прямо к острову, как раз к острову Борабора. В конце концов с наступлением темноты мы оказались выброшенными на какой-то пляж. И вовремя: ещё один день — и акулы получили бы своё! Туземцы радушно приняли нас, подкрепили как нельзя лучше. А через месяц мои товарищи уехали на китобойном судне, которое в один прекрасный день стало на якорь у острова. А я, сытый по горло далёкими рейсами и бурями, предпочёл остаться на месте.
— На Борабора? — всё ещё задыхаясь от волнения, спросил Поль.
— Да, на Борабора.
И матрос стал описывать уединенный остров, хижины из листьев, циновки, тыквенные бутылки, чёрных полинезийцев в набедренных повязках, полинезийцев, что живут, как первобытные люди в незапамятные времена, — им еще только предстоит всему учиться. Бананы, ананасы, кокосовые орехи, гуаява и плоды хлебного дерева, в жареном виде похожие вкусом на каштаны, — вот их обычная пища. А по праздникам они пекут на раскалённых добела камнях небольших кабанов и наедаются сырой рыбы; её ловят ночью при свете факелов, которые они мастерят из кокосового волокна, и отблески пламени пляшут на воде, как блуждающие огоньки.
— Зачем же вы уехали, если там так красиво? — воскликнул Поль.
Матрос почесал плохо выбритый подбородок, словно хотел взвесить каждое слово, прежде чем ответить.
— Скучал, — сказал он. — До смерти скучал. Понимаешь, мне там нечего было делать, не с кем говорить, не о чем думать, я чувствовал себя лишним. К тому же я уехал туда не с тем, чтобы остаться там навсегда, нет, конечно, нет, я хотел только кое от чего избавиться…
Он умолк и, уйдя в свои невесёлые думы, пристально глядел на затухавший огонь. Поль тоже смотрел на огонь. Он испытывал странное чувство, окружающее вдруг представилось ему чем-то нереальным. Неужели он в пещере Кра, наедине с незнакомым матросом, и тот рассказывает ему о Тихом океане? Всё только что услышанное еще усиливало это волшебное впечатление, и призрак далекого острова, затерянного в бескрайнем океане, сливался воедино с теперь уже близким рокотом волн и грохотом прибоя на прибрежной гальке. Огарок потух, грот освещался только слабым огнём угасающего костра, который по временам ещё выбрасывал с треском снопы искр. Поль инстинктивно придвинулся к своему товарищу. Он ничего или почти ничего не знал о нём, но необычайная встреча сблизила их, и, казалось, кроме этой близости, ничего в мире не существовало. К тому же всё в незнакомце нравилось Полю: и спокойный голос, и подкупающий тон, каким он рассказывал ему о своих странствиях, рассказывал как другу, как сверстнику.
— Я тоже уеду, — в неожиданном порыве радостной доверчивости сорвалось у него с языка. — Уеду с двоюродным братом, когда тот кончит школу. Он хочет заработать деньги для своей мамы, и я обещал помочь ему.
Незнакомец не пожал плечами, как можно было бы ожидать, но грусть исчезла с его лица, и оно приняло мягкое, внимательное и серьёзное выражение.
— В накладе всегда тот, кто уезжает, зарубите это себе на носу, и ты и твой двоюродный брат, — веско произнёс он.
— Вот Николя говорит…
— Николя? — переспросил незнакомец, чуть вздрогнув. — Ах да, твой двоюродный брат… И вы, глупыши, задумали всё тайком, за спиной у родителей?
— Отец Николя уехал, и никто даже не знает, где он, — возразил Поль, — ну, а мой папа такой строгий, что я не смею ничем с ним поделиться. Вот, например, когда он узнал, что я, несмотря на запрет, пошёл к тёте Мальвине… Пожалуй, мне не следовало туда ходить, это верно, но я вам объясню… О, да вы меня не слушаете! Я вам надоел, — грустно произнёс он.
Ему пришлось долго ждать ответа. Незнакомец вдруг склонился к огню и принялся раздувать его, он всё дул и дул, искры так и летели вокруг.
— А как идут дела в маленькой таверне? — спросил он, всё ещё раздувая пламя.
Поль слишком обрадовался возможности поговорить о «Звезде», чтобы удивиться вопросу. Он пространно рассказал обо всех бедах, свалившихся на тётю Мальвину, о несчастном случае с Иветтой, о болезни Шукетты, об ужасе, который он испытал сегодня утром, когда решил, что убил Лулу. Повернувшись к Полю, незнакомец так жадно ловил каждое слово, что мальчику становилось как-то не по себе. У него возникло подозрение, и оно быстро перешло в уверенность.
