Житье-бытье мальчишечье - Борис Михайлович Забелин
концов сами влезли на грузовик. Машина, не включая фар, развернулась и выехала с пустыря.
Скоро вокруг церквушки снова стояла гробовая тишина.
— Эх, а я-то думал! — вылезая из кустов, не хоронясь, в полный голос произнес Мишка.— Ни бандитов...
— Руки вверх, ни с места! — резко и оглушительно, как выстрелы, прозвучало в темноте, и сноп яркого света ослепил ребят. Они оцепенели.
— Вы тут что делаете? — уже спокойнее спросил мужской голос, но тут же удивленно воскликнул: — Юра, это ты? Ну и ну... Разве тебе папа ничего не говорил?
Валька и Мишка решили, что человек обознался.
— Говорил, товарищ капитан,— услышали они за собой виноватый голос, обернулись и увидели... Юрку.
— Но я вижу, не очень убедительно? — усмехнулся мужчина.
— Вы только не говорите его папе,— попросил Валька.— Это он ради нас.
Мишка хмыкнул.
— Ладно,— согласился капитан,— только с одним железным условием: сейчас же по домам, а сюда не приходить, пока не скажу. Поняли? И молчок обо всем.
Почувствовав, как ребята расстроены, добавил:
— Не огорчайтесь, хлопцы. Вы свое дело сделали: здорово помогли нам. Видели, наверное, сколько добра мы увезли на машине? Так-то вот.
Друзья побрели домой...
С той памятной ночи прошло несколько недель.
Как ни пытались ребята разузнать что-то новое про церквушку, все было напрасно.
Даже поначалу обиделись: все-таки не кто-нибудь, а они натолкнули. Потом рассердились:
— Подумаешь, какой секрет... очень уж надо!
И перестали этим интересоваться.
Но когда знакомый капитан попросил их заглянуть к нему, обрадовались. Наконец-то они узнают все...
Друзей привел Юрка, который считался в управлении своим человеком. Там их уже ждал капитан. Он завел ребят в комнату, должно быть, его кабинет, усадил. Начал шутить, расспрашивать о делах, учебе, рассказывать о пустяках. О церквушке ни слова. Ребята приуныли... Мишка не выдержал, спросил обиженно:
— Вы, товарищ капитан, нас для этого только и позвали?
Тот недоуменно поглядел на него.
— О церкви-то когда расскажете?
— К сожалению, я не имею права об этом говорить,— серьезно ответил капитан.
Лица друзей разочарованно-сердито вытянулись.
— Но собрал я вас не для того, чтобы поговорить. Начальник управления поручил мне выразить вам благодарность за помощь, ну и кое-что вручить.
Капитан повернулся к шкафу, стоящему в углу комнаты, открыл дверцу и вытащил оттуда новенький футбольный мяч.
Легко понять ту бурную радость, которую испытали в этот миг друзья...
Глава десятая
8 мая Юрка улегся спать поздно. Ездили всем классом заготовлять дрова для школы и умаялись.
Утром, когда Анна Петровна принялась будить сына, он проснулся не сразу.
— Вставай, Юрча,— продолжала тормошить мама.— Победа! Понимаешь? Радость-то какая... По-бе-да!
Наконец до мальчика дошел смысл того, что говорила мама. Словно электрическим током ударила радость в сердце. Сон слетел вместе с одеялом, сброшенным на пол. Юрка вскочил, закричал «ура!», кинулся в объятия матери. Стиснул Галку, чмокнул ее в щеку. С минуту бесшабашно носился по комнате, пока в глаза не бросился бюст Алексея, стоявший на столе. Юрка как будто споткнулся, сердце у него горестно сжалось, в глазах поплыло...
В полдень друзья отправились на центральную площадь. Здесь начиналось гулянье, посвященное победе. Было весело и шумно. Радио много раз передавало о том, что гитлеровская Германия капитулировала. Люди слушали молча, но как только диктор кончал, раздавались радостные крики, аплодисменты. Над площадью лилась торжественная музыка.
— Вот бы об этом стихи написать,— неожиданно высказал мысль Валька. .
— Здорово придумал! — одобрил Мишка и повернулся к Юрке.— Как, «Александр Сергеевич», принимаешь заказ народа?
— Принимаю! — Юрка рассмеялся,— Только болтать перестань и не язви!
Признаться, мысль написать стихотворение о сегодняшнем дне пришла Юрке еще утром. Наверное, ее вызвало переполненное радостью сердце. Чувства и слова искали выхода. А тут еще Валька...
Желание приняться за стихотворение так захватило Юрку, что он уже не мог больше ни о чем другом думать и говорить...
Друзья, заметив, что Юрка начал отвечать им невпопад, поняли и оставили его.
А к нему, казалось бы, сама собой уже пришла первая строфа:
Утром ранним солнышко едва
Выплыло из краснощекой дали,
Мы счастливей, чем в тот час была,
И прекрасней Родину не знали.
Юрка чувствовал, что эти строки пока не выражают счастья победы. Он продолжал:
Славный день! Смеющиеся лица,
Слезы радости — березы чистый сок.
Ручейками бойкий смех струится,
Зорьки смотрят с милых детских щек...
В ушах у Юрки все еще звучали торжественные слова диктора, голос которого был знаком всем советским людям. Но сегодня он звучал как-то необычно. Не сразу до мальчишки дошло, что диктор волнуется.
Слово «мир» — всех слов для нас дороже! —
Произносит диктор в микрофон.
Слышим мы, что, радуясь, не может
Говорить сейчас спокойно он.
«Победа — это мир,— размышляет Юрка, покусывая кончик карандаша.— Победа — это тишина... Это молчаливые пушки... Нет, салютующие победителям пушки!!!»
И он закончил стихотворение так:
Пушки —те, которые недавно
Грохотали на полях войны,
Салютуют в честь победы славной —
Вестника действительной весны.
Вряд ли кто возьмется уверять, что из четырнадцатилетнего парнишки, сочинившего это стихотворение, получится поэт. Одно можно сказать смело: из Юрки вырастет человек, чувствующий и понимающий поэзию.
Глава одиннадцатая
Юрке да и его друзьям никогда и в голову не приходило, что придется когда-нибудь расстаться. Но жизнь не очень-то считалась с их желаниями.
Первым сообщил приятелям печальное известие Мишка: его отца, недавно вернувшегося из армии, направляют в Барнаул. Потом Валька заявил, что мать собирается ехать в Запорожье, где погиб отец. Тогда-то и появилась у Вальки мысль: всем троим взяться за повесть о них.
— Гениально,— сразу одобрил Мишка.
— Нескромно,— возразил Юрка/— Подумаешь, герои нашлись!
— Так мы же для себя напишем,— пояснил Валька.— Пройдет много лет, мы станем старичками, седыми да худыми...
— Память у нас тоже
