Б. Травен - Поход в Страну Каоба
Но Селсо прекрасно понимал, что все, что ему приходило на ум, могло прийти на ум и агентам. Чтобы провести таких ловких парней, надо придумать что-то совершенно новое и совсем неожиданное.
Ведь агенты преследовали крепкого, сильного молодого индейца, занесенного в список, присланный с монтерии, с не меньшим упорством, чем голодные волки преследуют свою жертву. Верная служба хозяину не только позволяла им зарабатывать всякий раз от трех до пяти песо на человека, но и закрепляла за ними эту выгодную и приятную работу.
Как только койоты заканчивали свои дела в Хукуцине — а это совпадало с окончанием праздника Канделарии и с отправкой завербованных рабочих на монтерии, — вербовщики нанимали их в качестве погонщиков для похода через джунгли. Только гнали они не вьючных животных, а завербованных индейцев. В обязанности погонщиков входило следить за тем, чтобы колонна не растягивалась, чтобы никто не отставал и не пытался бежать. Они получали плетки, лассо и прекрасных верховых лошадей. Но револьверов вербовщики им не доверяли. Более того: стоило вербовщику узнать, что у кого-нибудь из погонщиков есть свой собственный револьвер, как он его тут же отбирал. Эти негодяи так и норовили пристрелить индейца, чтобы насладиться зрелищем его предсмертных мук. Они были рады любому предлогу убить индейца, а затем божились и клялись вербовщику, что у них не было другого выхода, как расправиться с беглецом. Правда, они стреляли в индейцев, только когда были уверены, что вербовщик их не видит и не сможет доказать, что индейцы вовсе не пытались поднять бунт.
Снабди вербовщик своих подручных револьверами, он не довел бы до монтерии и половины завербованных: погонщики перестреляли бы десятки людей «при попытке к бегству» или «за участие в бунте». Вербовщику приходилось следить и за тем, чтобы погонщики развлечения ради не повесили кого-нибудь из отставших. Вербовщик имел достаточно возможностей наказать проштрафившихся пеонов, не прибегая к убийству. Ведь он был заинтересован только в одном: довести до монтерии возможно большее количество здоровых и трудоспособных индейцев; за расстрелянных и повешенных в пути рабочих хозяева монтерии и не думали платить.
Когда наконец колонна прибывала на монтерию, лучших, то есть самых свирепых, погонщиков нанимали в качестве капатасов.
Агенты, преследовавшие Селсо, делали свое грязное дело не только ради заработка в несколько песо. Их вдохновляла перспектива получить наконец в награду за верную службу должность капатаса. Поэтому Селсо и был бессилен бороться против своих преследователей. Даже если бы он решил убить метисов, это его все равно не спасло бы. Его приговорили бы к штрафу в десять тысяч песо, и ему пришлось бы отрабатывать их до конца своих дней на той же монтерии. Таким образом, даже погибнув, агенты одержали бы над ним верх.
Прием, который придумали агенты, чтобы как можно скорее поймать Селсо, был настолько ловок, что индейца могло бы спасти только чудо, чудо более невероятное, чем библейские чудеса.
12
Итак, Селсо приготовился отправиться в путь. Он решил ночью незаметно выбраться из города, надеясь, что агенты либо напьются с вечера, либо лягут спать. Были же и у них человеческие потребности, не могли же они обходиться без сна! В Хукуцине, хотя это был торговый центр целой области площадью в шестьдесят тысяч квадратных километров, улицы ночью не освещались. Мексиканские власти предпочитали тратить государственные средства на устройство увеселений, банкетов, приемов и на праздничное украшение улиц, а не на уличное освещение, постройку водопровода или канализации. В Мехико-Сити, например, в столице с миллионным населением, не было водопровода, но городское управление с легким сердцем ассигновало двести тысяч песо на украшение улиц и площадей к ежегодному карнавалу и тратило полмиллиона песо на иллюминацию города по случаю открытия национальной ярмарки.
Итак, в Хукуцине улицы не освещались. Но во время праздника город не погружался по ночам во тьму. На каждом лотке, в каждой лавчонке горели масляные фонари или керосиновые лампы, а на улицах — свечи; за неимением подсвечников, их вставляли в бутылки. Многие торговцы не тушили света до утра — они остерегались воров, которых в дни праздника было в городе не меньше, чем торговцев.
Селсо осторожно встал и крадучись прошел по улице, проверяя, не следят ли за ним агенты вербовщика.
Убедившись, что вокруг все спокойно, Селсо пробрался назад, к месту своего ночлега, и осторожно поднял с земли свой тюк. Хотя Селсо двигался почти бесшумно, молодой индеец, с которым он успел познакомиться накануне, когда они сидели рядом на каменных плитах под навесом крыльца, проснулся. Индейцы, привыкшие ночевать во время больших переходов прямо на дороге, где их подстерегают тысячи опасностей, спят гораздо более чутко, чем собаки. Они просыпаются от любого шороха. Молодой индеец поднял голову, пробормотал что-то со сна и спросил:
— Что случилось? Ты отправляешься в путь?
— Нет, — ответил Селсо, — я просто хочу поискать другое место для ночлега. Здесь на камнях очень холодно, да и блох больно много.
Молодой индеец успокоился, повернулся на другой бок и снова заснул.
Боясь, что индеец окликнул его слишком громко и что агенты, которые наверняка находились поблизости, могли его услышать, Селсо долго стоял, не двигаясь с места. Но ни один звук, кроме шума, доносившегося из торговых рядов, не коснулся его слуха, и он снова почувствовал себя уверенно.
Еще бесшумней и осторожней, чем прежде, поднял он снова свой тюк. Он проделал это так тихо, что никто из спящих даже не пошевелился. Но тюк был слишком тяжел, чтобы долго нести его в руках.
Кое-как Селсо добрался до темного закоулка между двумя домами. Здесь он взвалил сетку на спину и приладил на голове ремень.
Пригнувшись так низко, как только позволяла поклажа, Селсо торопливым шагом пошел вниз по улице, стараясь держаться в тени домов. Дойдя до конца улицы, он свернул налево, чтобы выйти на тропинку, которая вела за город. Он решил прокрасться к старому кладбищу, там снова свернуть и, петляя по дорожкам, протоптанным мулами, выйти наконец на верхнюю тропу, ведущую в Теултепек.
Но, когда он уже добрался до северо-западной окраины города и почти поравнялся с последним домом, силуэт которого четко вырисовывался на фоне бледного мерцающего ночного неба, перед ним, словно из-под земли, выросли трое парней.
— Эй ты, чамула, — крикнул один из них, — куда это ты тащишь среди ночи украденное добро?
— Вовсе не украденное, — ответил Селсо и остановился. — Это мой собственный тюк. Мне пришлось так рано тронуться в путь, чтобы успеть засветло добраться до Оксчука.
— А откуда ты родом, чамула? — спросил его другой.
— Тебя это не касается! — ответил Селсо.
— Больно ты храбрый, брат, — сказал тогда третий и ударил Селсо в бок кулаком.
— Что вам от меня надо? — спросил Селсо, хотя он прекрасно знал, что им от него надо, ибо тотчас же узнал своих преследователей.
— Мы имеем такое же право слоняться здесь по ночам, как и ты. Или тебе это не нравится, чамула?
— Дело ваше, — ответил Селсо, — а мне пора идти дальше.
Селсо повернулся, собираясь продолжать путь, но получил такой сильный удар кулаком в голову, что пошатнулся и, не сумев удержать равновесие, упал вместе с тяжелым тюком на землю. Тут на него навалился второй парень. Селсо попытался скинуть его с себя, и они кубарем покатились по дороге.
Тогда оба других парня опрометью бросились к домам, крича во все горло:
— На помощь! Полиция! Полиция! Убивают! Караул! На помощь!
Как ни странно, но не прошло и минуты, а на место происшествия уже явились полицейские.
Селсо прекрасно знал, что его ожидает. Он вскочил на ноги и, бросив свой тюк, попытался бежать. Но парень, который с ним дрался, казалось, только этого и ждал. Он так крепко обхватил его за ноги, что Селсо снова упал. Тогда Селсо что было силы ударил ногой своего врага, высвободился, вскочил и снова бросился бежать. Но полицейские успели кинуть ему под ноги дубинку, а один из агентов налетел на споткнувшегося Селсо и вновь прижал его к земле.
Так боролись они до тех пор, пока подоспевшие полицейские не скрутили Селсо руки и не приставили ему к спине дуло карабина. Тут парень, затеявший драку с Селсо, завопил истошным голосом:
— Этот чамула хотел меня убить! Он ударил меня ножом в ногу! Ах, я несчастный, я потерял ногу! Взгляните, господин сержант, вот нож, которым этот чамула хотел меня зарезать! Вот этот нож!
Селсо прекрасно знал, что его нож лежит в мешке, завернутый в тряпицу, вместе с вяленым мясом.
