Б. Травен - Поход в Страну Каоба
Вскоре Селсо заметил, что, куда бы он ни пошел, около него всегда трутся каких-то два метиса в полувоенной одежде. Селсо был знаком этот тип молодчиков; на монтерии из них набирали капатасов — палачей и вешателей. Им давалось звание младших надзирателей только для того, чтобы выделить их из массы пеонов. И по заданию вербовщиков и койотов они убивали индейцев, нападали на них из-за угла, затевали поножовщину. Вербовщикам — благородным ладино, которые занимались вербовкой рабочих на монтерии, этой честной, респектабельной профессией, — было важно остаться чистыми перед законом. А эти наемные убийцы всегда могли скрыться, если дело получит огласку. Поэтому вся грязная работа ложилась на плечи агентов-капатасов, которые нимало не дорожили репутацией честных людей. В прошлые столетия в Европе подобные люди служили ландскнехтами, сражаясь сегодня за французов, завтра — за англичан, а послезавтра — за пруссаков, но всегда за тех, кто щедрее платил и обещал более богатую добычу.
Работая на вербовщика, капатасы чувствовали себя уверенней, чем действуя на свой страх и риск и разбойничая на больших дорогах. Как помощники вербовщика, они пользовались известным покровительством своего хозяина, подобно тому как в прежние времена ландскнехты пользовались покровительством короля, а разбойники — покровительством атамана шайки.
Как только Селсо приметил парней, которые следовали за ним по пятам, он подумал, что вербовщик в Хукуцине получил, должно быть, письмо с монтерии. Селсо понял, что отныне может всего ожидать, что вербовщик не остановится ни перед чем, чтобы вновь заполучить его на монтерию. Ему угрожало что угодно, но только не смерть, ибо мертвый индеец никому не нужен.
Селсо овладел страх, мучительный страх человека, который видит, как расставляют ловушку, и знает, что ему ее не миновать.
Он принялся было строить планы спасения. Ему пришла мысль переслать каким-нибудь образом деньги отцу своей невесты и удрать, когда его поведут на монтерию. Но чем больше обдумывал он свой план, тем больше убеждался в его непригодности. В Хукуцине не было человека, которому он мог бы доверить деньги, — он не встретил никого ни из Икстаколкоты, ни из соседних деревень. Переслать же деньги по почте индейцу и в голову не могло прийти. Ведь Селсо пришлось бы доверить свои с таким трудом заработанные деньги чиновнику, а он был слишком осторожен, чтобы доверить свои деньги ладино. Если ладино был к тому же и чиновником, индеец испытывал к нему двойное недоверие.
Селсо знал, что силой потащить его на монтерию не могут. Для этого необходимо заключить с ним контракт. Но, если его принудят к этому, бежать будет уже бесполезно. Монтерии платили государству по двадцать пять песо с контракта именно для того, чтобы полиция ловила беглецов и силой водворяла их на монтерии.
Знай Селсо, что именно замышляет вербовщик против него, он, быть может, что-нибудь да придумал. Но индеец понятия не имел, какому энганчадору служили эти два капатаса. Он слышал, что таким молодчикам платят только за выполненную работу — по три песо на брата, а то и по пять, если попадался щедрый хозяин. Но получить деньги за Селсо они смогут лишь после того, как он подпишет контракт.
Некоторое время Селсо подумывал о том, не дать ли каждому из них по пять песо и тем самым купить себе безопасность. Но по опыту своих товарищей он знал, что подобная сделка чревата двойным убытком. Стоит койотам получить взятку с индейца, как они кидаются зарабатывать деньги, обещанные вербовщиком. Таким образом, каждый из них вместо пяти песо получит десять. Сколько бы Селсо им ни посулил, они возьмут у него деньги и немедленно его предадут.
Селсо намеревался провести в Хукуцине три дня. Прежде всего он хотел отдохнуть и подлечить ноги, израненные во время перехода через джунгли. Затем ему хотелось получить свою долю удовольствий от праздника, послушать певцов и странствующих музыкантов, посетить собор и поставить свечку пресвятой деве Марии в благодарность за благополучное возвращение с монтерии. Кроме того, он собирался купить подарки своим родителям, невесте и отцу невесты, чтобы доставить им радость. В течение двух лет, проведенных вдали от родного селения, Селсо не получал никаких известий от родителей и ничего не сообщал им о себе. Писать он не умел, читать — тоже. Его образованием занималась мать — она научила его правильно креститься, преклонять колени, произносить одну-единственную коротенькую молитву да окроплять себя святой водой, входя в церковь. Зачем все это нужно делать, Селсо не понимал, и мать не могла ему этого объяснить. Она переняла все эти обряды от своей матери и тоже не получила никаких объяснений. Итак, Селсо не мог ни отправить письма домой, ни получить вести из дому. Если бы даже он захотел подать весть родным, никто бы не смог помочь ему — ни один из его товарищей не умел ни читать, ни писать. Да у них и не было времени писать письма. У них не было даже свободной минуты, чтобы обдумать письмо. В течение долгих месяцев работы в джунглях пеоны утрачивали интерес к чему бы то ни было, впадали в отупение, уподоблялись волам и мулам, с которыми работали бок о бок. У них уже не было никаких потребностей, кроме сна и еды, и никаких желаний, кроме желания найти хорошее дерево, которое легко валить, никаких мыслей, кроме мысли о том, как избежать ударов плети. Мысль написать письмо так же не могла прийти в голову пеону, как быку — мысль исследовать Южный полюс.
Заметив наблюдавших за ним парней, Селсо отказался от намерения провести три дня в Хукуцине. Он решил смешаться с праздничной толпой, ускользнуть от своих преследователей, спрятаться где-нибудь в укромном месте, а ночью отправиться в путь и добраться до Теултепека верхней тропой. Эта тропа была куда трудней, чем дорога на Сибакху. Подосланные к нему парни решат, конечно, что он избрал более легкий и краткий путь, — ведь они попытаются догнать его, как только заметят, что он удрал, в этом он был уверен.
Тайный ночной побег был для Селсо единственной возможностью спастись от вербовщика. Останься он в Хукуцине, он в течение следующего дня так или иначе попался бы в лапы своим преследователям — они не могли тратить много времени на одну жертву. У них были другие дела: в списке, полученном вербовщиком, стояло еще много имен. Им надо было действовать быстро, чтобы поскорее с ним разделаться и приняться за новые жертвы.
Не будь у него вещей, он мог бы легко уйти от своих преследователей. Багаж всегда помеха при побеге. Но в сетке Селсо находилось все его добро, не считая денег, которые он спрятал в свой шерстяной пояс, поэтому он никак не мог бросить свою поклажу.
Придя в Хукуцин, Селсо расположился возле глинобитного домика, под широкой кровлей из дранки. Здесь уже устроилось на ночлег несколько молодых индейцев из его племени. Кто-нибудь всегда оставался присмотреть за вещами, а остальные отправлялись на праздник.
Капатасы, следившие за Селсо, смотрели не столько за ним, сколько за его вещами. Они отлично знали, что индеец не может бросить свою сетку — ведь в ней находятся вещи, без которых не обойдешься при таком длинном переходе: циновка из пальмовых листьев, шерстяное одеяло, сетка от москитов, смолистая лучина для разжигания костра, сандалии, чтобы пройти по тропам, покрытым колючками и усыпанным с незапамятных времен осколками ракушек. Помимо того, в сетке лежат огниво, табачные листья, вяленое мясо, вареные бобы, тортилльяс, соль и зеленые листья, которые для него не только пряности, но и витамины. Без своей сетки и без своего мачете индеец чувствует себя в пути таким же беспомощным, как европеец — в пустыне, не имея при себе ни капли воды.
Собственно говоря, именно благодаря своей сетке Селсо и понял, что за ним охотятся койоты. Он приметил метисов вскоре после того, как пришел в Хукуцин, и инстинктивно почувствовал, что они за ним следят. Он раскрыл свою сетку, чтобы вынуть табак, и тут увидел, что парни эти что-то быстро говорят друг другу и указывают при этом на его поклажу. Сначала Селсо подумал, что они хотят его обокрасть. Но он тотчас же сообразил, что метисы не станут красть сетку индейца — они ведь не могут воспользоваться ее содержимым. Как ни важны все эти вещи для индейца, они лишены какой бы то ни было ценности для любого другого человека и не имеют поэтому никакой денежной стоимости. За такую сетку никто не даст и двух реалов. Селсо ломал себе голову над тем, как незаметно унести свою сетку. Конечно, он мог бы сговориться с каким-нибудь индейцем, чтобы тот вынес его вещи из города, а сам подождал бы его на горной тропе и тут же пустился бы в путь. Он мог бы и сдать свою сетку на хранение в какую-нибудь индейскую лавчонку и условиться, что придет за ней завтра, а тем временем незаметно выйти из города и переночевать где-нибудь под деревом. Так ему, возможно, удалось бы ввести своих преследователей в заблуждение, заставить их предположить, что он убежал, — тогда они, быть может, отказались бы от дальнейших преследований.
