Сергей Вольф - Мне на плечо сегодня села стрекоза
— Да, я, — сказала она. — Я тоже об этом думала: хорошо это или плохо. Все забывала спросить. Действительно, без спроса. Вдруг бы ты был против.
— Да даже и не в этом дело…
— Да, конечно. Даже если и не против… Как-то неудачно получилось, ты прости. Вроде как у тебя за спиной. Честно-то говоря, я думала, это хорошо. Вернее, не думала, а просто вдруг так решила: мне очень понравился рассказ. Я даже обомлела, когда его напечатали, и сразу же выслала тебе. Не сердись, пожалуйста.
— Да нет, что ты, — быстро сказал я. — Я не сержусь. — Мне даже неловко стало оттого, что она все верно поняла и просит прощения.
— Кстати, а ты не мог бы сказать в школе, в своем драмкружке, что я против участия в спектакле, не получается, съемки?
— Нет, — сказал я. — Я не могу. Не хочу.
— Разве это так уж трудно?
— Не в этом дело. Просто начнут приставать: а правда ли, что я тебя знаю. Или еще хуже: захотят, чтобы я тебя уговорил, если уж мы знакомы. Напиши лучше сама.
— Да, пожалуй, ты прав. Так даже будет вежливее.
После мы надолго замолчали.
Мне было совершенно ясно, что Света так понравилась мне потому, что и была Юлей, именно поэтому — только я сразу не догадался. Я думал об этом именно так и никак иначе. Но как об этом думала теперь Света, я не знал.
— Вполне возможно, — сказал я вдруг, — что я приехал бы на нашу встречу с собакой.
— С какой собакой? А она где?
— Уже не у меня. А жила у меня. Это Гошани собака, моего друга. Он ездил на хоккейные сборы, и Памир жил у меня. Его Памир зовут, эрдель.
— Прелесть какая, — сказала Света. — Я именно больше всего эрделей люблю. Если бы мы могли встречаться, пока эрдель жил у тебя, я бы каждый раз просила тебя его захватить.
— А почему мы не могли? — неожиданно для себя спросил я. Тут же я подумал, что она скажет, что была занята своим кино, но она сказала:
— Ну-у, ты долгое время вообще мне не звонил.
— А если бы звонил?
— Что «если бы»?
— Думаешь, мы бы виделись, если бы я звонил чаще, ну, после того, как я был у тебя в гостях?
Как меня разнесло! Разговорился. Каким-то образом я прямо вдруг рванулся узнать, простила она мне тогда Юлю Барашкину или нет.
— Не знаю, может быть и виделись бы. Чего теперь об этом говорить, ведь ты же не звонил.
— Разве видеться — только от меня зависело?
— Ну, конечно, нет. Но ты ведь не звонил.
— Я хотел. Я очень хотел, но…
— Я теперь, наверное, буду занята выше головы. Уроки все-таки плюс это кино — времени совсем мало. Даже не знаю, вырвусь ли я на рыбалку по последнему льду. В прошлом году мы с бабкой замечательно окуня ловили.
Но меня уже куда-то несло. Я почти не слушал ее. Каким-то образом я все же заговорил с ней о самом главном: хочет или не хочет она меня видеть, поняла, простила меня или нет. Ведь было же время, когда она сидела на льду, закрыв глаза, а я глядел на нее, и она, даже не видя этого, сказала тогда, что ей приятно, что я на нее смотрю. Она хотела тогда, чтобы я к ней приехал… Именно об этом я заговорил с ней, но как-то бочком, коряво, как умел, но она так ничего мне толком не сказала, и я ничего не узнал, не понял.
— Можно я напишу тебе… письмо? Можно?
— Письмо?! Какое?! О чем?! Слушай, я ничего не понимаю.
Она действительно ничего не понимала.
— Знаешь, мне надо, хочется что-то спросить у тебя. Но я не могу. Я не знаю, как. Лучше я в письменной форме. Можно?
— В письменной форме? Как странно ты говоришь.
— Ты права. Да. Верно. Просто в письме. Спрошу.
— Но о чем хотя бы?
— Ну, как же я могу сказать о чем, если у меня в словах не получается.
— Я поняла. Ну, в общих чертах.
— О нас! — выпалил я.
Несколько раз она тихо повторила: «О нас», «О нас». Потом пнула какую-то ледышку и прошла за ней вперед. После, не оборачиваясь, дождалась меня.
— Ну, напиши, — сказала она. — А адрес? Хотя у тебя есть же адрес… Юли Барашкиной, — добавила она без всякого выражения.
— Не надо так. Света, — сказал я. — Я тебя очень прошу — не надо.
— Ну… не буду. Я просто так сказала. Просто так.
Но я уже понял, что она ничего не забыла. Может быть и простила, но не забыла.
Я почувствовал в груди какую-то тяжесть, что-то навалилось на меня, буквально. Почему-то я вспомнил внезапно Иришу Румянцеву, как мы совсем недавно, еще час назад, бродили по городу, и мне было с ней весело и легко. А сейчас — тяжело-тяжело. Но почему тяжело? Почему? Может, это и есть любовь, когда тяжело? Но я же иду со Светой рядом, иду, я так ждал этого дня, а мне тяжело. По-че-му?!
Только сейчас я снова заметил, что Света что-то говорит. С удивлением я вдруг понял, что это стихи. Читает стихи.
Мне на плечо сегодня села стрекоза,Я на нее глядел, должно быть, с полчаса,И полчаса — она глядела на меня.Тихонько лапками суча и семеня.
— Что это? — спросил я.
— Стихи. Из будущего фильма. Сценарий мне не очень-то понравился, а стихи, по-моему, забавные.
— А дальше как?
— Я дал конфетку ей…
— Кому, стрекозе? Конфетку?
— Да. Не перебивай.
Я дал конфетку ей. Смутилась, не взяла.Ее четыре полупризрачных крыла.Обозначая благодарность и отказ.Качнулись медленно и робко пару раз.
— Ну, а дальше?
— Я еще не выучила, хотя в фильме именно я их читаю. То есть девочка, которую я должна играть.
— Странные стихи, — сказал я.
— Тебе когда-нибудь на плечо стрекоза садилась? — спросила Света. — Ну, на плечо, на грудь, просто на рубашку?
— Не знаю. Похоже, что нет, — ответил я наконец, сначала почему-то серьезно задумавшись, пытаясь вспомнить.
— А бабочки?
— Эти — да, — сказал я, вспомнив.
— Смешно, — сказала Света. — Они на нас садятся не из особой симпатии к нам. Точно я забыла, я читала… То ли им температура наша важна, то ли определенный цвет рубашки или майки — что-то в этом роде. А все равно приятно, верно? Будто ты стрекозе нравишься, будто ты у нее симпатию вызываешь и она относится к тебе с доверием.
— Да, приятно, — сказал я.
— Мне нужно ехать, — вдруг сказала Светлана. — Домой.
В груди у меня что-то заныло, упало.
— А как тебе отсюда ехать, на чем?
— Метро и трамвай. Можно двумя трамваями.
— Поехали двумя трамваями, — сказал я. — Это для тебя не очень долго?
— Более или менее, — сказала она. — Поехали.
Поездка получилась неудачной какой-то. Народу в часы пик было полно. Ни поговорить, ни даже помолчать толком было нельзя.
Поняла ли она, что измены ей с Юлей Барашкиной не было. Поняла или нет? Но спросить, поговорить я не мог. Не из-за тесноты, конечно. Конечно, думал я, устроен я довольно-таки нелепо, такой вот я и есть, к сожалению.
Кое-как мы доехали и от трамвая до Светиного дома просто шли, ни быстро, ни медленно, но уже не гуляли.
Вдруг повалил снег.
— У нас тут холоднее, чем в центре, — сказала Света.
Мы шли вдоль какой-то канавы, мимо перекошенного бульдозера — к светящемуся вдалеке ее дому.
— Все-таки спасибо, что ты переслала мне газету с рассказом, — произнес я.
— Что? — спросила Света: на сильном ветру слышно было плохо.
— Ничего! — громко сказал я. — Ерунда! Просто так.
— А, понятно.
Мимо нас, выскочив на нас прямо из темноты (мы даже остолбенели на секунду), промчался огромный черный дог; опомнившись, я ощутил, что Света держит меня за руку — схватилась от испуга.
— Фу… ужас, — сказала она, и ощущение ее руки исчезло.
— Вот я дома, — сказала она возле своей парадной.
— Я позвоню. Можно? — спросил я.
— Конечно, — сказала она. — Конечно, звони.
После уже мне показалось, что прежде, чем ответить, она сделала паузу.
29
Не успел я и глазом моргнуть, как пролетели весенние каникулы, а потом и еще несколько дней. Я никак не мог сесть за письмо к Свете, звонил ей несколько раз, конечно, не поздно, и ни разу не застал, из-за этого ее дурацкого кино. Дважды мы с дедом выбирались на то замечательное озеро, к Павлу Матвеевичу Кляксину, ловить на блесну окуней. Дважды с нами была Айседора и оба раза старушка всем утерла нос — явно всех обловила. У меня же с дедом получилась странная ситуация: при в общем-то отличном улове один раз он был с рыбой, а я — абсолютно пустой, другой раз — все наоборот, мне даже было его жалко, это был уже почти последний лед, а вскоре предстоял его санаторий.
Света на рыбалку с Айседорой не приезжала. Айседора вскоре звонила по каким-то делам деду, и через него я узнал, что Света уехала на неделю на кинопробы.
«Могла бы и позвонить, предупредить», — мелькнуло у меня в голове, но тут же я горько усмехнулся: нет, этого я ждать от нее не мог. Но все-таки от нее пришло письмо, правда, позже.
