Кристине Нёстлингер - История одной семейки
– Ох, дети, дети! Огню нужна пища. Нужно же подкидывать дрова!
И поспешил на улицу, чтобы нарубить новых щепок.
Короче говоря: Мюллер взял на себя руководство кухней, Йоши ему помогала, а я слонялся между ними. И чувствовал, что нужен им как собаке пятая нога! Мюллер еще и утешал меня язвительными замечаниями: «Не переживай, домашнему хозяйству тоже можно научиться!» или «Ты, конечно, знаешь, что молоко, перед тем, как оказаться в пакете, было в корове?».
Не могу сказать, что все это мне ужасно нравилось. И уж совсем не нравилось, что Йоши над этими его словами смеялась. Да и вообще, она просто восхищалась моим помятым близнецом. Когда мы сидели и ели омлет, и Мюллер снова выдал гадкое замечание, что-то про юношеские ручки, которые слишком нежны для того, чтобы держаться за что-нибудь грубее рычагов игрального автомата, я ужасно обиделся. «Ха-ха, как смешно!» – фыркнул я.
Мюллер извинился. Он просто ребячливый идиот, сказал он, но положение, в котором он сейчас по моей воле очутился, для него не из легких, вот он и болтает всякую ерунду, чтобы это скрыть. Не так-то это просто – вдруг видеть напротив себя своего четырнадцатилетнего сына, который к тому же сбежал из дома и притащил с собой такую же сбежавшую девчонку.
Это был сигнал к серьезной части вечера, и Мюллер тут же приступил к делу. Он спросил:
– Итак, чего же вы ждете от меня, дети-горемыки?
Пока я думал, что ответить, он принес себе бутылку вина и бокал. Он уже выпил полбокала, а я все еще не знал, что сказать.
– Ну вы же что-то там себе думали, когда сделали ноги! – сказал Мюллер.
Йоши сказала:
– Да вообще-то только то, что я ни за что не вернусь больше домой. И что мне надо куда-нибудь податься. А Вольфгангу только вы и пришли в голову. Он правда убежал из дома только из-за меня. У него ведь не жизнь, а малина!
Я вздохнул, чтобы показать, что это ошибочное заключение, но Йоши махнула рукой, словно хотела сказать «не неси чепухи», и продолжила:
– Вольфи в любое время может вернуться домой, ему же ничего, кроме нотаций, не грозит. Иначе я бы ни за что не согласилась, чтобы он сбежал со мной. – Она вытерла тарелку хлебной корочкой и засунула хлеб в рот. – Но я никогда не вернусь домой, никогда! – Йоши проглотила прожеванный кусочек. – Лучше пойду коров пасти к какому-нибудь крестьянину. Или тайно на панель!
– Девочка, девочка, – покачал головой Мюллер, – ты рассуждаешь о вещах, о которых и понятия не имеешь!
Он налил себе еще вина, а Йоши отрезал еще кусок хлеба.
Йоши жадно схватила хлеб.
– Ну конечно, я и понятия не имею, – сказала она.
И поведала Мюллеру о жизни, о которой имела понятие. О жизни с озлобленной, равнодушной матерью и жестоким отцом. Все остальное, сказала она, наверняка лучше такой жизни. И так как Йоши не упомянула случай со шрамом на спине, я рассказал о нем сам.
А Йоши на это заметила, что случай со спиной еще не самый ужасный, намного ужаснее она чувствовала себя, когда отец однажды сжег ей палец зажигалкой; она была тогда еще совсем маленькой и без разрешения взяла спички поиграть. Надо научить ее бояться огня, решил отец.
Рассказав про все это, Йоши помолчала и добавила:
– Но это еще не самое ужасное, самое ужасное – это…
И так продолжалось до бесконечности. Почти до полуночи рассказывала Йоши о том, что с ней делал ее жуткий отец. Голос у нее стал совсем хриплым. В полночь Мюллер наконец сказал, чтобы она прекратила, ему уже тошно от ужаса. И ей нечего бояться – он ее гнать не станет. Он прекрасно понимает, что подпадает под уголовную статью, но тут он закон нарушит с удовольствием, потому что иначе ему придется всю оставшуюся жизнь стыдиться самого себя. Только вот согласись, сказал он мне, что ничего не сообщить матери – это довольно жестоко.
Я немного повозмущался, сказал, что дурацкий обыск в комнате – уже повод для того, чтобы заставить этих баб поволноваться, а из-за тупой маминой несговорчивости и вовсе не стоит давать о себе знать. Но Мюллер был непреклонен. Где-то в самой глубине души я понимал, что он прав! И поэтому не сопротивлялся, когда он подтолкнул меня к телефону. Поразительно, но телефон у него был, наверное, из-за работы. Он сказал мне код Вены, а потом я набрал наш номер. После первого же гудка трубку сняли. «Обермайер!» – проорала в телефон бабушка. И тут всю мою храбрость как рукой сняло. Я сунул Мюллеру трубку и смылся в кухню. Мюллер совершенно не хотел ее брать, он бежал за мной, пока хватало телефонного провода. В конце концов кабель натянулся до отказа (а меня он так и не догнал), тогда он пробормотал «ах ты, сукин сын», вздохнул и дружелюбно сказал в трубку:
– Это Йоханнес Мюллер, я бы хотел поговорить с госпожой Мони Обермайер!
Йоши мыла посуду после ужина, я взял полотенце и принялся ее вытирать. Мюллер с телефоном в руках снова прошел к своему рабочему столу. Йоши улыбнулась.
– Он все уладит, вот увидишь, – сказала она тихо. И блаженно поглядела в сторону комнаты.
Там, в комнате, Мюллер произнес:
– Привет, Мони! Я звоню, чтобы успокоить тебя. Наш, точнее, твой сын у меня. Он… – Судя по всему, мама перебила его, иначе бы Мюллер не прервался на полуслове. Он долго молчал, а потом вдруг заорал: – Да ничего я ему не говорил! Ни слова! Он все узнал из каких-то твоих идиотских дневников, сам!
Потом снова заговорила мама, а потом Мюллер снова гневно заорал:
– А теперь стоп! Если хочешь, чтоб он вернулся, – приезжай и забирай его! Я его верну, только если он сам этого захочет! – И снова, после паузы: – Хорошо-хорошо, давай, натравливай на меня свою адвокатскую свору, мне на это срать! Но наш, пардон, мой сын, думаю, этому не обрадуется!
После этого он бросил трубку и громко и отчетливо сказал:
– Вот овца, высокомерная овца! За четырнадцать лет совсем мозги растеряла!
Мюллер пришел на кухню, похвалил нашу старательную работу, снова налил себе вина, отпил глоток и сказал:
– Надеюсь, дамочка притащится только завтра утром и не лишит нас сладких снов!
– А она вообще знает, где ты живешь? – спросил я с надеждой. Надеялся я на то, что мама этого не знает. И еще сердце у меня дико заколотилось, когда я понял, что только что сказал Мюллеру «ты».
– Не знает, – сказал он, – но в два счета узнает!
И объяснил, что маме достаточно позвонить его бывшей жене, или общим приятелям, или – еще проще – его отцу или одному из трех братьев. Они давно с ней знакомы и без проблем сообщат его адрес.
Потом Мюллер устроил нам в маленькой комнате постель из матрацев. Мы с Йоши забрались под одеяло, которое Мюллер положил на матрац. Кажется, Йоши что-то мне все рассказывала и рассказывала, кажется, все хвалила и хвалила Мюллера, но я так жутко устал, что тут же заснул. Единственное, что я помню: мне снился мой отправленный в отставку фрик-мотоциклист, и на его мотоцикле всюду были клавиши пишущей машинки. Красные. Но почему-то только маленькие «а», если я ничего не путаю.
Глава 9
В которой я беззастенчиво использую любящих меня людей, чтобы спасти любовь своей жизни
Проснулся я оттого, что замерз. Йоши около меня не было. Пахло плесенью. Запах исходил от матраца. А холод проникал через открытое окно комнатки. Я выглянул в окно. Снаружи все заволокло туманом. Хотя уже явно было позднее утро. Я бы еще поспал, но не в такой холодине. Да и было мне как-то не по себе. Где Йоши? Где Йоханнес? Где моя мать? Еще дома? Или уже по пути сюда? Или вообще – уже здесь?
Я поднялся с матраца и побрел из комнатки. В большой комнате никого не было. Йоши я нашел в кухне. Она сидела за столом и пила кофе. Макала в кружку хлеб и откусывала от него по кусочку. Улыбнувшись мне, она сообщила:
– Йоханнес поехал на почту. Он привезет булочки и масло! – И кивнула на сайку, лежащую на столе: – Эта уже совсем черствая! Подождешь с завтраком, пока он не вернется?
Я помотал головой и уселся рядом с Йоши.
– Молока тоже нету, – сказала она и налила мне в кружку кофе из красного жестяного кофейника. Кружка была из толстого фарфора. «Дедуля» было написано на ней старомодным шрифтом. Кофе оказался поганым – еле теплым и горьким.
Йоши снова обмакнула кусок хлеба в кофе:
– Хотела бы я знать, что сейчас поделывает мой папаша. В полицию он точно не пошел. Но давление у него наверняка подскочило до трехсот!
Я не знал, что ответить. Что поделывают или не поделывают люди вроде Йошиного отца, я понятия не имел. Йоши помолчала, помешала кофе хлебной коркой и потом сказала:
– Долго мне тут оставаться нельзя. Йоханнес сказал, тут все про всех всё быстро узнают. Скоро пойдут разговоры, что у Мюллера малолетняя любовница. А потом еще и в полицию могут заявить. И тогда все вскроется. А еще Йоханнес говорит, мне все-таки надо учиться…
Йоши вытащила хлебную корку из кофе, засунула ее в рот и пососала.
– Он прав, – сказал я.
Йоши пожала плечами.
– Куча людей не учились и ничего, живут, – промямлила она, не вынимая корку изо рта.
