Валерий Попов - Слишком сильный
«Опять эта спешка!» — подумал я.
Чемоданы уже выплыли из окошечка, мы погрузили их на тележки.
Стеклянные двери разъехались, и мы вышли. Вдоль стеклянной стены Клод подвел нас к стоянке автомобилей. Возле каждой машины был красно-белый столбик с циферблатом наверху, но циферблат этот показывал не время, а деньги: сколько надо заплатить за пребывание машины на стоянке.
— О-ля-ля! — То ли горестно, то ли шутливо Клод потряс кистями рук, потом запустил в скважину несколько монеток. Мы положили чемоданы в багажник, уселись. Вокруг тоже фырчали, поспешно отъезжая, машины с прилетевшими и встречающими. Я засмеялся: мне это напоминало паническое бегство: все, не успев толком поговорить о том, как прошел полет и идет жизнь, первым делом отваливали с этой стоянки, которая, как я понял, стоит недешево.
— Дорогая стоянка? — обратился я к Клоду, с ходу приступая к изучению здешней жизни.
— Почти как место на кладбище! — пошутил Клод, и мы засмеялись. Мы влились в широкий поток машин — шоссе было двенадцатирядное: шесть рядов туда, шесть навстречу. Это был целый город машин: в машинах были и взрослые, и дети, и собаки — все было неподвижно. Потом переключился светофор — и все это плавно, но быстро двинулось. Машины были, в основном, новые, чистенькие, с косо срезанной сзади крышей, похожие на наши новые «Жигули». Асфальт был очень темный и непривычно гладкий. Мы ехали абсолютно мягко, без толчков, поэтому я снова поймал себя на ощущении нереальности — как это было и при прилете в Марсель.
Не было видно по сторонам шоссе ни строительных развалин, ни вырытых канав, ни обшарпанных, развалившихся домов; вокруг все было так же аккуратно, как и на самом шоссе, — аккуратные каменные дома, разгороженные участки. Не было видно и заводов, какие у нас обычно встречаются в пригородах; только стояли огромные светлые ангары с большими яркими буквами на стенах — под ними, наверное, шла какая-то сложная жизнь, — но глаз видел только гладкую поверхность.
Подъехав под эстакаду поперечного шоссе, мы остановились. У каждого ряда машин стояла будочка, и туда надо было отдавать деньги, как объяснил Клод, — на поддержание дороги в хорошем состоянии.
«Бедный Клод! — подумал я. — Где бы я, к примеру, взял деньги на все эти дела?»
Поток машин снова соединился и понесся дальше. Машина Клода была солидная, темно-серая, без ярких деталей, без каких-либо наклеек на стеклах или в салоне.
— Твоя машина? — не удержавшись, спросил я.
— Подарок отца к шестнадцатилетию, — сухо ответил Клод и снова надолго умолк. Я сначала обиделся, но потом смирился.
«А собственно, чем Клоду восторгаться? — понял я. — Ничем особенно ярким я пока еще себя не проявил. Пока у него из-за меня только хлопоты и расходы… Да и в обычной его жизни у него наверняка хватает забот — у каждого человека они есть. Скажем, он приехал бы ко мне в тот момент, когда потерялся Чапа, вряд ли я бы смог думать только о госте и лучезарно улыбаться». Таким способом, через себя, я понял Клода, и обида сразу прошла.
По краям шоссе на пригорках стали подниматься высокие серые дома; я прижимался к окну машины, чтобы рассмотреть их до самого верха.
Вот на боковой стене дома мелькнул большой щит рекламы — огромный цилиндр дезодоранта, из которого вылетают цветы. Дома пошли плотнее — мы уже ехали по длинной улице.
— Улица Великой Армии! — воскликнул Данилыч. — Неподалеку улица Мак-Магона, где мы будем жить… А вон впереди — Триумфальная арка!
Арка стремительно надвигалась, становилась высокой, массивной. Под самой аркой проезда не было — мы объехали ее вокруг. На площадь лучами сходились двенадцать улиц. Мы выехали на очень широкую, светлую улицу. Здесь было целое море машин, но бензином почему-то не пахло, а пахло духами; машины все были чистые, яркие, красивые, грузовиков не было. По очень широким тротуарам шли нарядные мужчины и женщины. Все первые этажи были застеклены — магазины, кафе.
— Красиво! — не удержавшись, воскликнул я.
— Еще бы некрасиво! — улыбнулся Данилыч. — Это же Елисейские поля!
Потом мы выехали на площадь с большим фонтаном в виде чаши, вокруг него белели каменные фигуры.
— Площадь Согласия! — щурясь от счастья, произнес Данилыч. — Уж и не думал, что снова здесь окажусь!
Клод посмотрел на нас, сдержанно улыбнулся и свернул направо. Ясное дело, наши восторги ему слегка некстати, он, может, проезжает здесь каждый день и давно привык.
Мы выехали на набережную. Серые старинные дома и соборы, гранитная набережная и светлая, ярко-зеленая вода.
— Это же Сена! — воскликнул я, вскочил и ударился головой в потолок машины. Клод и Данилыч повернулись ко мне и засмеялись.
— Молодец, здорово соображаешь! — сказал Данилыч.
— А это… Эйфелева башня? — уже более осторожно указал я. На том берегу над домами и дворцами возвышался и словно бы двигался, кружился железный конический скелет Эйфелевой башни.
Мы поехали вдоль длинного зеленого сада за старинной оградой.
— А это — Лувр! — Клод показал на высокое здание, занимающее целый квартал.
— Стой! — воскликнул я, схватив Клода за плечо. Клод затормозил.
— Давай выйдем, пройдем немножко пешком! — умоляюще проговорил я.
Клод проехал еще немножко, потом поставил машину, и мы вышли. За зеленой полосой воды на острове поднимались две хмурые каменные громады с башнями и шпилями.
— Остров Сите! — сказал Клод, показывая туда. — Самое старое место, откуда начался Париж! Дворец Правосудия и…
— И собор Парижской богоматери! — узнав знакомый из книжек силуэт, воскликнул я.
По мосту мы перешли на остров, прошли, задрав головы, между Дворцом Правосудия и Собором Богоматери, свернули в узкую старинную улочку, зашли вслед за Клодом в маленький магазинчик. Мелодично брякнул колокольчик над дверью. Как я понял, оглядевшись, это был хозяйственный магазин, но очень красивый и, наверное, очень дорогой. В невысоких стеклянных витринках стояли узорчатые фарфоровые сервизы, лежали белые фаянсовые разделочные доски, матовые ножи и вилки с витыми ручками, стояли розовые статуэтки — поросята с дырочками в носу, — видимо, перечницы или солонки. В середине зала, за старинным столиком рядом с лампой под шелковым абажуром сидела красивая седая женщина и разговаривала по телефону. Как она разговаривала! Я вдруг заметил, что не вслушиваюсь в смысл ее слов, хотя она говорила очень четко, а просто наслаждаюсь звуками, интонацией музыкальной ее речи. Как приятно, вежливо, внимательно она говорит, как, должно быть, приятно тому, с кем она сейчас разговаривает!
— Здравствуй, тетушка! — проговорил Клод. Она улыбнулась и поклонилась. — Мы с друзьями немного опаздываем по делу — нельзя ли нам позвонить от тебя?
— Ну разумеется! — воскликнула тетя.
Клод позвонил в Общество Франция — СССР и сказал, что мы слегка задерживаемся. Клод говорил по телефону, а я глазел по сторонам: какой красивый зал, как красиво освещен лампой под шелковым абажуром! Вежливо поблагодарив тетю, мы вышли, пошли по набережной. У парапета были лотки букинистов, на лотках лежали старинные книги, гравюры, изображающие замки, разных экзотических животных и птиц. Потом мы пришли на острый конец острова, омываемый водой. Клод показал Пон-де-Неф, состоящий из тяжелых арок; несмотря на название — Новый мост, — это был, оказывается, самый старый мост в Париже!
Я постоял, посмотрел на быстро несущуюся зеленую воду, на поднимающиеся в небо дома и дворцы… глубоко вздохнул.
— Ну все! — сказал я. — Пошли!
Мы вернулись, сели в машину и поехали в Общество дружбы Франция — СССР.
Общество размещалось в старинном красивом особняке и было окружено высокой железной оградой. Когда мы позвонили, к воротам вышел мощный мужчина в полосатой жилетке, внимательно оглядел гостей, и только узнав Клода, открыл с бряканьем несколько запоров и впустил нас.
— Да-а-а, сурово! — покачав головой, произнес Данилыч.
— Что делать? — сказал Клод. — Если не эти предосторожности — в один прекрасный момент это красивое здание взлетит в воздух. Не всем нравится наша дружба! — Он кольнул пальцем меня в бок.
От слов его я почувствовал холодок на спине. Да, не такое уж легкое дело я тут выполняю!
На лестнице в стеклянных витринах стояли матрешки и были растянуты русские черные платки с яркими цветами, — видимо, для того, чтобы приехавшие из России сразу же чувствовали себя как дома.
Мы поднялись по лестнице, и нас встретили два активиста общества — высокий седой мужчина и полная рыжая женщина с накинутой на плечи шерстяной шалью, тоже в русском стиле.
Клод представил нас. Оказалось, что мужчина — знаменитый летчик, воевавший с Гитлером, а женщина — профессор университета, занимающаяся русским языком и литературой. Потом нас представили и другим членам общества, которые пришли на эту встречу. Все они были разные, но нашего возраста были только мы с Клодом. Это меня несколько огорчило. Оказывается, не так уж много ребят хотят — или решаются — дружить с русскими! Чуть в отдалении стояла еще толпа — с фотоаппаратами, кинокамерами и магнитофонами. Клод сказал, что это журналисты, хотят задать нам несколько вопросов. Мы с ним уселись в кресла, я прокашлялся и сказал, что готов. Журналисты, слегка перебивая и отталкивая друг друга, задавали вопросы. Вопросы были разные — приятные и неприятные. Так, например, у Клода спросили, какие дела, помимо дел дружбы, привели его в Россию, и Клод, к моему изумлению, ответил, что за время пребывания в России по поручению фирмы, принадлежащей его отцу, обговорил несколько контрактов. Вот это новость! А я-то думал, что его чувства были бескорыстны!
