Ханс-Георг Ноак - По эскалатору вниз
— Йоген, — сказал господин Катц, и мальчик вопросительно посмотрел на него поверх поднесенного ко рту торта. — А как тебе на самом деле у нас живется?
— Отвратительно, — ответил Йоген и тут же расплылся в извиняющейся улыбке.
— Дома лучше было?
— В тысячу раз!
Господин Катц помешал ложечкой в чашке и больше ничего спрашивать не стал. После продолжительной паузы он сказал:
— Такого заведения, которое могло бы заменить дом, еще не изобретено, Йоген. Но вполне допускаю, что нам действительно надо прикладывать больше усилий. Только… некоторая часть этих усилий должна исходить и от вас. Кое-кто не приучен как следует думать. Таким сложно вписаться в нашу жизнь. И мы из-за этого не можем им как следует помочь. Но у тебя-то светлая голова. Не хочешь ли попробовать вести себя так, чтобы больше ничего не случалось? Не давать повода для огорчений. Я это вовсе не затем говорю, чтобы облегчить работы твоему воспитателю. Я абсолютно не это имею в виду. Но для тебя же самого лучше, если мы сможем в скором времени рекомендовать твоей матери забрать тебя домой, не так ли? Не хочешь попробовать взять себя, наконец, в руки?
Йоген потер переносицу и сказал, глядя в сторону:
— Ну почему, попробовать можно.
— Обещаешь?
— Обещаю!
— Я вам кое-что принес, вы так обо мне заботитесь, — сказал Йоген, протягивая медсестре искусно составленный букетик полевых цветов, собранных на территории интерната.
— Очень мило, — улыбнулась сестра и снова потрепала Йогена по вихрам.
Если бы такое позволил себе кто-нибудь из его товарищей по комнате, пусть даже в шутку, все могло вылиться в крупную потасовку. А здесь Йоген готов был сколько угодно подставлять голову. Он сел на стул и поднял перебинтованное колено.
— Мы только вчера меняли повязку, Йоген, — сказала сестра. — И кроме того, все уже практически зажило. На свадьбу можешь отправляться, не прихрамывая.
— Еще вопрос, поеду ли я, — сказал Йоген и опустил голову.
— Да что ты! Это же наверняка будет очень интересно!
— А мне вот ни капельки не хочется.
— Хочется или нет, но ехать-то, видимо, придется. Раз мама тебя так просит, нельзя ее обижать. Это было бы совсем некрасиво с твоей стороны. И господин Катц обещал ей, что ты приедешь.
— Но я этого господина Мёллера, моего будущего отчима, терпеть не могу. И он меня не переваривает. Он не хочет, чтоб я домой вернулся. Хочет запихнуть меня в общежитие для учеников торгового дела либо к своему знакомому, только не домой. А если меня торговля не интересует, не хочу я этим заниматься.
— Тогда чем же?
— Не знаю. Да нет, в принципе я б и в торговлю пошел, но тогда мне придется рано или поздно торговать в магазине господина Мёллера, а я думать об этом не могу. Никогда к нему не пойду!
Сестра улыбнулась его словам, как безотчетной шутке маленького ребенка.
— Но если твоя мама все-таки выйдет за него? К своей маме ты же, наверное, захочешь вернуться?
— Нет, — процедил сквозь зубы Йоген. — Она просто избавиться от меня решила, потому что у нее теперь этот Мёллер есть. А то бы она меня сюда ни за что не отправила.
Почему он рассказывал об этом сестре? Какое ей до этого дело? Обычно Йоген был совсем не расположен к разговорам. Он не мог объяснить, почему каждый день заходил в медпункт с просьбой обработать колено, хотя сам себе при этом казался чуточку смешным: ни о какой ране говорить не приходилось. От нее осталась узенькая, покрытая корочкой полоска, и медсестра, несомненно, догадывалась, что колено лишь предлог для визита.
Она была так приветлива! Всегда и со всеми приветлива. Но она могла действовать и очень решительно, зная, что парню больно. Однако все чувствовали: что бы она ни делала, это на пользу, хоть и приходится терпеть. И если порой ей приходилось кому-то сделать больно, она неизменно находила доброе слово. Может, вся штука в этом. С любой болью у сестры сразу становилось легче. Не только с разбитым коленом.
Часть воспитателей с сомнением покачивали головой, приводили те или иные возражения, доказывали, что, если сейчас вдруг свести ребят с девочками, это будет чревато ненужными осложнениями. К тому же многие воспитанники годами жили здесь, среди себе подобных, не зная ни сестер, ни одноклассниц. И это, безусловно, чревато новыми треволнениями и даже, не дай бог, серьезными последствиями, и взвалить на себя за здорово живешь такую ответственность радости мало.
Но господин Катц уже бесповоротно принял решение, велел подготовить все необходимое, был глух к любым аргументам, давая понять, кто тут главный, и настоял на своем.
— Жизненную среду, в которой пребывают наши ребята, можно назвать какой угодно, только не нормальной. Мы должны попытаться, хотя бы в мало-мальски доступных пределах создать для них условия, приближающиеся к условиям воспитания в семье. Придет день, и ребят выпустят. И не думаете ли вы, господа, что поводов для треволнений и серьезных опасений, о которых вы говорите, тогда может быть куда больше! Особенно если держать их изолированными от всего света. Мне представляется, что мы, по крайней мере, должны сделать попытку.
— А если она окажется неудачной? — спросил господин Шаумель.
— Что ж, не беда — попытаемся еще раз. Риск входит в нашу профессию, коллега Шаумель. Или, может, вы знаете врача, который бы отказался лечить больного по той причине, что у того кашель и температура?
Словом, дело было решенное, и ребята из старших групп с восторгом восприняли это известие, хотя по мере приближения долгожданного дня восторга поубавилось. Их поведут на урок танцев!
Господин Катц договорился с руководительницей группы юношеского досуга из соседнего предместья о том, что двадцать интернатских ребят будут посещать танцевальную школу. Госпожа Геертс обещала выделить для занятий двадцать девочек и еще несколько парней, роль учителя танцев возложила на молодого дьякона из местной церковной общины, а ненавязчивый контроль должен был гарантировать, чтобы все шло по правилам и без глупостей.
В назначенный день после обеда развернулись лихорадочные приготовления. Ребята чистили свои лучшие костюмы, наглаживали брюки, наводили немыслимый глянец на туфли, орудовали одежными щетками и пилочками для ногтей, старались сотворить на голове неотразимейшую прическу, чистили зубы, мыли с мылом шею, разучивали танцевальные па, чтобы не выглядеть вовсе неуклюжими медведями, были приветливы и обходительны, вели себя примерно, дабы не попасть ненароком в штрафники и не остаться в стороне от предстоящего события.
— Только не вздумайте валять дурака! — пригрозил Йоген. — Если хоть один из нас выступит не по делу, сразу начнутся разговоры: «Не надо было разрешать танцы, это же отпетая шпана!»
— Скажи это лучше своему другу Свену, — отпарировал Райнгард, бывший Пудель, скаля в улыбке все свои тридцать два зуба. И громко заржал, увидев, как Свен и в самом деле покраснел.
Некоторое время Свен раздумывал, не затеять ли драку, но потом пожалел хороший костюм и предпочел отмолчаться.
Господин Шаумель даже выдал всем заранее карманные деньги, и кое-кому показалось, что он стер несколько минусов в своем журнальчике.
— Только бы девчонки были что надо, — сказал кто-то.
— Я себе черненькую выберу, — объявил Йоген. — Немного пониже меня и такую тоненькую.
— Скажешь тоже, тоненькую! Чего хорошего, если руки как палки!
— Тебя все равно никто не выберет: уши как у слона!
— Вот именно! Гасят скорость во время танца!
Они буквально светились от счастья, и когда после ужина Шаумель еще раз обошел шеренгу выстроившихся перед шкафчиками ребят, он убедился, что с такой группой не стыдно показаться где угодно. Парней словно подменили.
А юные девушки оказались все сплошь симпатичные.
Но времени выбирать не было совершенно. Когда Шаумель привел их в молодежный клуб, туда сразу хлынули гурьбой местные ребята. Дьякон, молодой мужчина, которому, видимо, нравилась доставшаяся ему роль учителя танцев, повелительными жестами в два счета сформировал пары. Рядом с Йогеном стояла рыжеватая девочка, чуть ниже ростом и не менее его оробевшая в первые минуты. В мини-юбке и ярко-красном пуловере она выглядела очень привлекательно. Йоген удовлетворенно заметил, что она давит косяка, — скорее всего, он ей тоже понравился.
Ничего удивительного! Ведь он был в новом костюме и уже почти месяц не ходил к парикмахеру.
Карманных денег хватило на две кока-колы, и Биргит охотно приняла бокал с напитком.
— Я здесь никого не знаю, — сказала она. — Мы только на прошлой неделе сюда переехали. Здесь как будто вполне мило. А тут всегда так интересно?
— Не знаю, — ответил Йоген. — Я сам здесь первый раз.
Дьякон пытался разучить с ними несколько танцевальных движений, но, быстро убедившись, что охотнее всего ребята выходят в круг, когда каждый может танцевать как умеет, поставил пластинки с бит-музыкой — тут уж не надо было строго следить за тем, что ноги выделывали.
