Нина Грёнтведт - Привет! Это я...
— Это тебе, чтоб не отсидела попу на деревянном полу!
Я улыбаюсь в ответ и сажусь на подушку. Ханна подвигает миску с сухариками поближе ко мне, на самый край стола.
Я набираю полную горсть. Мне не нужно вставать и тянуться к миске. Ханна мне подмигивает, совсем как папа, но у неё это получается симпатично. Она продолжает смотреть фильм.
Ханна — то, что надо.
Я тоже смотрю и жую сухарики так бесшумно, как только могу.
Вечер
Мы с Эрленд в постели. Сестра уже захрапела рядом со мной. Мы спим в комнате под названием «Красные подушки». Эту спальню мы так называем из-за красных плюшевых подушек — они тут для красоты.
В доме Бабушки у каждой спальни есть своё название: Комната Анны, Чердак Торлейфа, Контора, Кухня-чердак, Жёлтая комната, Красные подушки (на самом деле название другое, но я никак не могу запомнить).
Ни одна комната не названа в честь папы, потому что папа жил в одной комнате с дядей Торлейфом, — по Торлейфу её и назвали. Конечно, было бы странно назвать спальню «Чердак Торлейфа и Одда Арильда». Слишком длинно, не выговоришь.
Заснуть не могу. Всё думаю про тот сон, который мне приснился в машине. Какая Хелле там была сердитая… Не хочу я снова заснуть и увидеть этот сон…
Думаю про драку со Стианом. (Опять немного тошнит.) Кажется, будто это было сто лет назад! И как это ни Стиан, ни Хелле не наябедничали? Или всё же наябедничали? Если да, то почему никто из родителей ничего не сказал?
Лезу в рюкзак, а там — свёрнутый в трубку «рисунок-угроза» от маргинальши! На нём нарисована одна только я, причём крупным планом. А я почти забыла про рисунок. Неужели это случилось сегодня утром? Я долго смотрю на рисунок. Как это всё ужасно! Какой прекрасный рисунок…
Интересно, чем занимается маргинальная парочка в эту минуту? При мысли о них становится немного страшно, хотя между нами много часов езды на машине и на пароме. Я стараюсь не думать о маргиналах. Хорошо, что я хоть на время уехала подальше. Хорошо, что между мной и маргиналами с их Дизелем-убийцей лежит целое море.
Дорогой дневник!
Я всё время думаю о том, что нужно было пойти вместе со всеми в дом престарелых и навестить Дедушку. Я бы тогда лучше его узнала. А сейчас уже поздно…
Нет, не могу я писать в дневнике.
Через море
Что делают птицы, когда летят над водой? Я имею в виду — когда они устали, а под ними вода? И они понимают, что им не осилить весь путь? Как они поступают: летят дальше прямо — или сворачивают???
Я много об этом думаю. Я не встретила пока ни одного человека, кто бы мне ответил.
А я у многих спрашивала. Однажды спросила дядю Торлейфа. Он смотрел на меня так долго, что я уж не знала, куда деваться: как стоять и куда смотреть. И краснела, краснела, и уши горели. (Так неудобно краснеть, когда кто-то смотрит!)
Но на вопрос о птицах дядя Торлейф не ответил.
Он только засмеялся в нос — так, как только он и Дедушка смеются, то есть как Дедушка смеялся. Он ведь умер.
Дедушка — единственный, кого я знаю, кто умер. Во время похорон о нём говорили «Хёвдинг» — Вождь.
Это было правильно. Дедушку (вместе с Бабушкой) окружало большое племя: семеро детей и девятнадцать внуков, и он был вождём. Предводителем. (P.S. У Бабушки осталось то же самое племя, да ещё мы все, да плюс четыре правнука!)
За почтой
— Девочки, не могли бы вы сходить к тёте Эльсе и взять почту для бабушки? — спрашивает мама за завтраком.
— О-ой, меня ждут Ула и Петтер, — жалобно хнычет Эрленд. И тут же, забыв о том, что нужно всхлипывать, бурно радуется: — Мы будем водить трактор с Мартином! — объявляет она и топает ногами под столом. Стол ходит ходуном. (Когда сестра в экстазе, она всегда топает.)
— Ты можешь пойти к Мартину после почты, — говорит мама вполне твёрдо.
— Ну-у-у, — хлюпает Эрленд.
Она обожает тракторы всю свою жизнь и страшно завидует Мартину, и Ханне, и близнецам — они могут водить трактор, когда только захотят. (Уле и Петтеру пока не разрешают ездить самостоятельно.) Всякий раз, как мы сюда приезжаем, Эрленд клянчит, чтобы ей разрешили поездить самой. Но нет, не доросла ещё.
— Подожди, вот будет тебе восемнадцать лет, тогда пожалуйста, — говорит мама.
— Но Мартину и Ханне ещё нет восемнадцати!
А мама отвечает — неважно, это они с папой решают, водить Эрленд трактор или нет. И будут решать впредь, пока Эрленд не стукнет восемнадцать.
— И тогда ты тоже получишь «тракторные» права, — добавляет папа.
Эрленд подтверждает, что да, получит.
— И тогда я куплю себе трактор! У меня будет свой! — говорит она и, как всегда, в заключение говорит своё «вот так вот», будто ждёт, что мама с папой попытаются запретить ей купить трактор.
Но нам с Эрленд и сейчас очень нравится сидеть на тракторе, когда за рулём Мартин или Ханна. Это почти так же клёво, как вести самой.
— Ну что ж, тогда вперёд, за бабушкиной почтой, — завершает папа. И это не обсуждается.
После завтрака мы с Эрленд отправляемся за почтой к тётушке Яге, то есть к тёте Эльсе. Близнецы идут с нами. Выйдя во двор, я замечаю, как Халвард и Даг исчезают на задворках, за хлевом. Интересно, там ли и Мартин с Ханной?..
Тётушка Яга
На острове всего около сорока жителей. В том числе тётушка Яга. Это на первом этаже её дома находится почта. С виду она типичная ведьма. Её вообще-то зовут тётя Эльса, но мы всегда называем её «тётушка Яга». Кстати, мы говорим «тётушка», «тётя», но нам с Эрленд она никакая не тётя. Она никому не тётя: ни папе, ни моим братьям-сёстрам. Я не знаю ни одного человека, кому она приходилась бы тёткой. Но ведь должна же она быть чьей-то тётей? Вот все её так и зовут.
Тётушка Яга о-очень старая, маленькая и толстая, и спереди у неё всё как-то висит, прямо донизу. Волосы почти все седые, короткие и жёсткие. Очки с толстенными стёклами. Тётушка Яга не говорит, а сипит и свистит. Голос у неё резкий, писклявый и визгливый одновременно, и смеётся она повизгивая, точно баба Яга.
Тётя Эльса либо смеётся над собственными шутками, либо сплетничает с другими престарелыми дамами. Сплетни она обожает. Папа говорит, что по части сплетен она виртуоз, но он уж лучше будет выходить в море и удить рыбу, нежели сидеть за кофе с вафлями и весь отпуск слушать, как людям перемывают кости.
Я с ним абсолютно согласна. В такие моменты мы с ним выходим в море и рыбачим. (Лодку берём у тёти Сюннёве и дяди Тобиаса.)
Рыбалка
Я люблю удить рыбу. С моря мы почти всегда привозим хороший улов. В горных реках и озёрах рыбы ловится гораздо меньше. Там я удить не люблю — но только до того момента, когда вдруг раз — и начинается клёв!!! И тогда я снова ОБОЖАЮ удить! На всё то время, пока у меня клюёт…
У нас говорят: «Чтоб тебе не ловилось!» — тогда обязательно повезёт.
Волк
Но сейчас мы не на рыбалке, мы у тётушки Яги — пришли за почтой. Дом у Яги маленький, покрашен в тёмно-зелёный цвет. На ступеньках наружной лестницы, прямо у входа, — чучело волка. Именно поэтому Эрленд всё время снятся ведьмы и волки.
Всякий раз, приходя за почтой, мы смотрим снизу на этого волка. Мы на него, а он — сверху — на нас. Целится прямо на нас и глазами, и ВСЕЙ пастью, ВСЕМИ острыми зубами. Волчьих чучел я видела не так уж много, но у волка тётушки Яги такой вид, будто он в любую минуту может ожить и вцепиться в тебя — стоит только мимо пройти. Неприятно. Я стараюсь не входить в дом тётушки Яги. Вхожу, только если нельзя иначе. К счастью, это бывает не очень часто.
— Нет, вы только подумайте, какие барышни пришли! — визжит тётушка Яга, отворив дверь.
Мы с Эрленд (и близнецы) стоим на лестнице.
— Значит, на каникулы приехали? — сипит-свистит Яга и скрывается в доме. Мы следуем за ней..
Хором отвечаем, что да, на каникулы.
— У вас сегодня есть почта для Бабушки? — спрашивает Петтер.
— Мы её заберём, — говорит Ула.
Я не спускаю глаз с волка. Вижу, что Эрленд тоже. Мы обе не можем отвести от него глаз. Просто не решаемся посмотреть в сторону. (Так, на всякий случай…) А близнецы на волка ноль внимания. Похоже, они его и вовсе не замечают.
— Входите и съешьте по кусочку кекса, — пищит Яга. — Знай я раньше, что придут такие замечательные гости, я бы вафли испекла.
— Нет-большое-спасибо-нам-нужно-поскорее-домой, — выпаливаю я как из пушки. По правилам вежливости мне, пока я говорю, надо смотреть на тётю Эльсу. Но я оборачиваюсь и опять смотрю назад, на лестницу, туда, где волк.
