Ирина Карнаухова - Наши собственные
— Ну, до свиданья, ребята, мне сейчас идти надо.
Дядя Миша снова вскинул на плечо обе винтовки.
И тут ребята налетели на него с вопросами, цеплялись за него, удерживали за руки, не давали уходить.
— Дядя Миша, постойте, — говорила Таня, — расскажите нам, что кругом делается, ведь мы как в клетке, как слепые.
— Михаил Иваныч! Война скоро кончится? — настойчиво спрашивал Василий Игнатьевич.
— Да скажи ты, друг ты мой, — где-то наши теперь воюют? — заглядывала ему в лицо Анна Матвеевна. — Скоро ли сюда вернутся? Москва как?
— А Ленинград? — спросил Гера, подумав о Лиле.
Дядя Миша посуровел.
— Милые вы мои, не так все это легко и просто. Сейчас мне спешить надо, а завтра к ночи я опять у вас побываю, тогда и поговорим обо всем.
Лица у ребят вытянулись. Но делать нечего.
— Вы, честное пионерское, завтра придете? — спросила Муся, прильнувшая к руке дяди Миши.
— Честное пионерское! До завтра, ребята!
— Дядя Миша, — остановила его на пороге тихим вопросом Таня, — а вы… ничего не слышали о… моей маме… она в городе.
Дрогнули уголки губ у дяди Миши. Он порывисто обнял Таню за плечи.
— Мы в городе не бываем, девочка. Но мы постараемся узнать…
Таня молча опустила голову.
— До свиданья, ребята.
И вот он сошел со ступенек, свернул куда-то направо, и вот его уже нет, не видно, не слышно, как будто не было, как будто и не приходил. На мгновение у всех сжалось сердце. Но там, в старой баньке, лежит товарищ Сергей. И завтра они все будут печь хлеб; и, значит, дядя Миша вернется; и, значит, они не одни; и, значит, горевать не надо!
23. В старой баньке
День прошел в томительном ожидании. Работа валилась у всех из рук. Почему-то дела оказывались во дворе или у ограды. Но прокатилось румяное, облитое росой утро. Прошел томительный жаркий полдень. И вот уже солнце стало садиться за лес, освещая сосны красным огнем, а дяди Миши все не было.
Лиля сидела в баньке, Таня носила туда, таясь между кустами, чай, кашицу, лекарства…
Товарищу Сереже не становилось лучше. Он по-прежнему горел, бредил, иногда вскрикивал. Лиля смачивала его горячие губы холодной колодезной водой, клала лед на голову, благодарная незнакомому главврачу, который предусмотрительно еще зимой приказал набить ледник.
И ночевала Лиля в баньке. Пришла домой только поесть да помыться.
Гера глядел, глядел, да и предложил ей:
— Давай я посижу. Вон ты какая стала.
— Какая? — вдруг улыбнулась Лиля.
— Ну… худая, что ли, бледная очень.
— Плохая?
— Ну, почему же плохая? Совсем не плохая… а… — окончательно смутился Гера, — да ну тебя!
— Ну, какая из тебя сиделка! Ручищи огромные, сапогами брякаешь, повернешься в баньке — вся банька разрушится. Нет уж, давай я сама. Вот Тишка меня веселит.
А Тишка и впрямь от Лили никуда; ходит за ней, как собачонка, и все мурлычет — утешает.
Сизые сумерки уже заполнили усадьбу, когда откуда-то, совсем с другого конца, совсем не от калитки, появился дядя Миша и с ним еще один человек. У каждого было по заплечному мешку. Они прошли в комнаты, и сразу двери за ними закрыли и опустили занавески; и Костик стал обходить дом — сторожить. Хорри присоединился к нему, хотя никто не просил его об этом.
— Вот вам мука и мясо, — сказал дядя Миша, опуская мешки на пол. — А это доктор; он пройдет сейчас к Сереже. Кто у него дежурит?
— Лиля.
— Ну, он ей все расскажет.
Анна Матвеевна отвела доктора в баньку, а дядя Миша продолжал разговор с ребятами.
— Вот, — показал он им что-то, похожее на револьвер. — Вы знаете, что это такое?
— Конечно, — сказал Юра, — это какое-то оружие.
— Ну, не совсем так, сынок, это ракетница… Вот я заложу сюда этот патрон, и, когда будет нужно, вы нажмете курок. И тогда в небо взлетит красная ракета. Понятно?
— Понятно.
Жадные мальчишечьи руки потянулись к ракетнице.
— Это пиротехнический эффект, — сказал Юра.
— Постойте, постойте, ребята, — сказал дядя Миша строго. — Это не игрушка. Вы чаще всего находитесь в этой комнате?
— Да.
— Так вот, ракетница будет лежать здесь на столе. Если у вас что-нибудь случится, ну какое-нибудь несчастье… или появятся враги, в общем нужна будет немедленная помощь, — тогда вы пустите ракету.
Дядя Миша положил ракетницу на стол, стоящий у окна. Она лежала на нем черная, блестящая, незнакомая, говорящая о войне. Девочки смотрели на нее со страхом, а мальчики — с любопытством и уважением. Пинька даже засунул руки в карманы, на всякий случай, очень уж они у него чесались. А дядя Миша продолжал:
— Вы видите вот эту сосну с развилкой на вершине? У самой ограды? Кто-нибудь из вас сможет добраться до развилки?
Ребята обиделись.
— Конечно, можем.
— Двадцать раз добирались.
— Что мы, хлюпики?!
— Ну ладно, ладно. Прошу извинить. Значит, на этой развилке вы сделаете наблюдательный пункт. Вот так наложите ветви, вот так замаскируйтесь. — Дядя Миша быстро рисовал на клочке бумаги. — Установить дежурство. С рассвета до заката чтобы кто-нибудь был на вышке. Ну, а ночью в наш лес фашисты едва ли забредут. Все это только на несколько дней, ребята. Мы вас скоро отсюда заберем.
— Можно потрогать? — басом спросил Пинька, мелкими шажками подбираясь к ракетнице.
— Потрогать-то можно, — раздумчиво протянул дядя Миша, поглядев на жадные Пинькины руки, — только вот что, ребята, давайте решим так: дежурный с собой на вышку эту штуку не берет, — мало ли что вам со страху показаться может. А ракету можно пустить только в самом-самом крайнем случае. Это очень серьезно, ребята. Вот пусть она лежит здесь. Старшие решат, когда ее пускать в ход. А дежурный на вышке всякую опасность увидит издали.
— А девчонки, конечно, тоже будут дежурить? — спросил Леша.
— А для чего тебе девочки?
— Ну, так нас же мало. Тогда подолгу сидеть придется.
Дядя Миша удивленно поднял брови:
— Может быть, по-твоему, следует и Анну Матвеевну включить в дежурство?
— Молчи, балда! — толкнул Лешу Гера. — Стыдно за тебя.
— Ну, вы пока тут подумайте обо всем, а я пойду к Сереже. Гера! Ты пойдешь со мной.
В маленькой баньке было чисто и уютно. Лиля закрыла весь пол еловыми лапами, простынями завесила стены, круглый столик покрыла белой скатертью, на подоконнике поставила цветы.
Товарищ Сергей лежал обихоженный, чистый.
— Толковая барышня, — сказал дяде Мише доктор, поблескивая веселыми черными глазами. — Не плохо бы и нам такую!
— Ну, ну, — проворчал дядя Миша, — это же еще дети! Пойди отдохни, дочка, — ласково положил он руку на плечо Лиле, — а мы с Герой посидим здесь пока.
Гера, напуганный Лилей, и впрямь боялся пошевельнуться в баньке, боялся нашуметь. Да что-то и дядя Миша смотрел на него неодобрительно. Гера сел на пороге и опустил голову.
— Ну вот что, брат, — сказал дядя Миша неожиданно резко, — выкладывай все начистоту.
— Что? — испуганно приподнялся Гера.
— Я тебе говорю — начистоту выкладывай. Гитлеровец с мотоциклом — твое дело? Выстрел у пруда — твое? Выстрел в Синькове — ты?..
— Ну, я… — сказал Гера, расправляя плечи.
Вы думаете, дядя Миша стал хвалить Геру за геройство, за смелость, за меткий глаз? Ничего подобного! Дядя Миша покраснел от гнева и стукнул кулаком по столу.
— Так как же ты смел? Как же ты, не связавшись с настоящими людьми, посмел в одиночку действовать? Да знаешь ли ты, сколько ты натворил беды? Сколько принес и мог принести вреда? Знаешь ли ты, что враги в этом лесу твоих рук дело?
Гера молчал, ничего не понимая, оглушенный гневом и упреками дяди Миши.
— Мы накапливаем силы. Мы собираем отряд. Мы не имеем еще вооружения, настоящей связи, мы создаем базу в лесу, а ты дурацкими своими действиями наводишь на нас гитлеровцев, привлекаешь их внимание раньше времени. Они уже шумят, как осы в гнезде. Вот-вот начнут прочесывать лес.
— Но… я не хотел… я за Петьку хотел… гадам этим…
— Помолчи! А ты думал о том, что можешь погубить всех ребят своими дурацкими вылазками? Ведь ты чуть не привел фашистов прямо в здравницу после выстрела в часового… А эти сапоги с отметкой, как будто нарочно сделанной, чтобы оставлять следы… — Гневное лицо дяди Миши внезапно помрачнело. — Но это не все, — сказал он глухо. — Ведь из-за тебя убили Мокрину тогда, ночью… Целили в тебя, а погибла она. Это ты знаешь?
— Мокрина?! Что вы говорите?
Дядя Миша вышел из баньки, бросив Гере презрительно:
— Герой!
Нет, нет, Гера не думал, что он герой. Он ненавидел их… Он мстил за маму и Петьку. Правда, он думал, что делает нужное дело… Иногда он, может быть, даже чуточку задавался. Вот тогда, с Лилей… Ну, не герой, но все-таки… А оказалось, что он просто мальчишка, щенок, который мог сорвать большое и настоящее дело. Какой позор! Какой стыд!