Чучело. Игра мотыльков. Последний парад - Владимир Карпович Железников
«Сейчас!.. — Она старалась перекричать шум моторов и рокот толпы. — Подождите!»
Маргарита торопливо приближалась к нам, перебрасывая большой букет цветов из одной руки в другую. Пальто нараспашку, чтобы всем было видно ее красивое платье.
«Маргарита Ивановна! — рявкнула какая-то учительница в мегафон. — Опоздаете на свадьбу!»
Все стали смотреть на Маргариту, толпа на секунду затихла, а она смущенно отмахнулась и спросила у нас:
«Так что это еще за история с бойкотом?»
«С бойкотом? — переспросила находчивая Железная Кнопка. — Ах, с бойкотом…» Она выразительно посмотрела на меня: только попробуй, мол, сознайся, несчастное чучело.
«Ой, Маргарита Ивановна, — вмешалась Шмакова, — вы платье испачкали».
Маргарита заволновалась и стала искать, где она испачкала платье.
«Вот. — Шмакова показала ей пятно на груди. — Жалко. Такое красивое!»
«Мар-га-ри-та Ива-нов-на!.. Мы уез-жа-ем!» — кричали учителя.
Все уже сидели в автобусах и смотрели на нас и на Маргариту. А Маргарита отдала Шмаковой цветы и терла носовым платком пятно и разговаривала с нами.
«Я не тебя, — говорит, — Миронова, спрашиваю, а Бессольцеву. Ну, Бессольцева, рассказывай, за что тебе объявили бойкот?»
Я не ответила, потому что поняла, что Маргарита тут же забыла про меня — она стояла вроде бы с нами, а на самом деле уже катила в автобусе в Москву к своему жениху. А может, уже видела себя в Москве, как она приехала, как ее встретил жених и они схватились за ручки и побежали во Дворец бракосочетания. Нет, я ее не осуждала, у нее было такое радостное и счастливое лицо, что мне самой весело стало.
«И где меня угораздило посадить пятно?» — сказала Маргарита, продолжая тереть его носовым платком.
«Может быть, это торт?» — ехидно вставила Шмакова.
«Торт? — переспросила Маргарита. — Тогда пропало платье. — Она вспомнила про меня: — Ну, отвечай же, Бессольцева!»
Лохматый прижал мне кулак к ребрам, чтобы держать в страхе. А мне от этого стало смешно — я щекотки боюсь.
«Это мы играем», — выдавила я, задыхаясь от смеха.
«Ну вроде как в „замри“», — пояснил Васильев.
«А чего ты смеешься, Бессольцева? — строго сказала Маргарита. — По-моему, у тебя для этого нет никаких оснований».
«Я щекотки боюсь», — объяснила я.
«Щекотки? — Маргарита сделала круглые глаза. — А кто тебя щекочет? Что за ерунда?..»
«Не знаю».
Ну, тут Маргарита психанула:
«Что за дурацкие ответы! Совсем вы распустились!.. Вот я приеду — возьмусь за вас! — Она выхватила цветы у Шмаковой. — Обязательно возьмусь!» — И убежала.
Автобусы медленно и плавно проплыли мимо нас. Кто-то помахал нам рукой, кто-то состроил ехидную рожу, и еще мы увидели, как улыбающаяся Маргарита устраивалась на переднем сиденье с цветами.
Двор сразу опустел. Только что он казался тесным и маленьким, а теперь сразу стал большим. Все уехали, а мы остались вместе с малышами из младших классов.
До сих пор я не понимала, просто не думала про то, что все уезжают, а мы остаемся, и виновата в этом вроде бы я. А теперь подумала.
В это время весь наш класс понуро поплелся обратно в школу за чемоданами, а компания Мироновой окружила нас. И у всех были одинаковые глаза: злые, колючие, чужие — все они были против меня!
Может, я впервые вздрогнула… Страшно, когда один против всех, даже если ты прав.
И тут началось, тут понеслось…
Валька заорал:
«У-у-у, змея! Нашипела!» Так заорал, что вокруг все посторонние услышали: он был самый горластый в нашем классе.
Все, кто не успел уйти, кто был во дворе, стали оглядываться. Первоклашки, которых еще не брали на экскурсии, подняли писк и визг:
«Где змея?.. Где змея?..»
«Вот она! Вот она, детки! Смотрите! — Рыжий толкнул меня. — Гремучая! Не подходите к ней, а то укусит!»
Малыши застыли от ужаса. Они же первый раз в жизни видели гремучую змею в образе человека.
Ребята наступали на нас с Димкой и наступали, выкрикивая:
«Подлиза!»
«Доносчик!»
Димка засуетился:
«Ребята, вы чего?.. Мы же еще не разобрались!»
«Разобрались, — отрезала Железная Кнопка. — И твердо решили — никакой пощады!»
А Васильев перепугался:
«Так это серьезно?.. Бессольцева, ты это сделала?! Скажи, скажи им, что ты пошутила».
«Какие уж тут шутки! — пропела Шмакова. — Правда, Димочка?»
Димка не ответил.
«Сжечь ее на костре!» — заорал Рыжий.
Но теперь над его словами никто не рассмеялся.
«Ну бойкот, ну зачем же так!» — суетился Димка.
«Я говорил, говорил, — восторженно заголосил Васильев, — он с нею заодно! Ух, Сомов, ты у нас заработаешь!..»
«В круг! — приказала Железная Кнопка. — Крепче держите друг друга за руки, чтобы они не выскочили!»
Они сцепились руками, круг превратился в колесо, которое должно было переехать меня и Димку.
«Что же такое получается, — не унимался Валька, — Сомов против бойкота, и ему все сходит с рук? А?.. Бойкот Сомову!»
«Тихо! — Железная Кнопка вошла в круг и спросила Димку: — Сомов, ты против бойкота Бессольцевой?» Меня она вообще не замечала.
Димка посмотрел на меня и снова промолчал.
«Молчит — значит против!» — крикнул Рыжий.
«Тогда и ему бойкот!» — решила Железная Кнопка.
«Мне? — испугался Димка. — Бойкот?..»
«Допрыгался!» — захохотал Валька.
«С этой минуты, Сомов, ты перестаешь для нас существовать», — сказала Миронова.
«Был Сомов и испарился!» — веселилась Шмакова.
«Миронова, послушай…» — начал Димка.
Но та отвернулась от него.
«Шмакова, и ты против меня?» — удивился Димка.
«Конечно, — ответила Шмакова. — Я с предателями не вожусь».
«Бей их!» — Валька бросился на Димку.
От страха я закрыла глаза.
Васильев разорвал круг и схватил Вальку, прежде чем он налетел на нас. Димка рванул меня за руку, и мы убежали.
Ленка улыбнулась:
— Он почти вынес меня на руках… Да, да… Оказался силачом!
— Ну конечно, — съехидничал, как мальчишка, Николай Николаевич. — Он у тебя самый сильный и самый храбрый.
Ленка не заметила ехидства Николая Николаевича.
— А когда мы вырвались, — продолжала она, — то услышали за собой топот. Они кричали нам вслед, и я узнавала их голоса. «В погоню-ю-ю!» — это Миронова. «Бей их!» — Валька. И Шмакова: «Бойко-о-от!» Их крики нас подгоняли, мы бежали изо всех сил, не оглядываясь.
Мы добежали до парикмахерской и остановились передохнуть. Я почти успокоилась. Мне было весело, что Димка меня спас. Сначала я его, потом он меня — разве не здорово.
Случайно я заглянула в зеркало парикмахерской и не узнала себя — это была я и вроде не я. У меня было другое лицо.
Парикмахерша тетя Клава, мать Рыжего, выглянула из дверей, посмотрела на нас, улыбнулась и сказала мне:
«Красивая, красивая…»
