Ахто Леви - Такой смешной король! Повесть третья: Капкан
Хуго с умным лицом принялся интенсивно тянуть себя за уши, это означало, что ему решительно ничего не понятно. Мелинда в отчаянии пересказала еще раз все с самого начала: военное начальство приказало строить железную дорогу — построили, она почти готова. Когда же начальство приказало дорогу ломать, потому что военная техника шагнула, или скакнула, или прыгнула вперед, так что стало ясно — дорога более не нужна, тогда стали ее ломать. Разве непонятно она объясняет? Хуго продолжал тянуть себя за уши. О, Господи! Пойми же наконец, чтобы построить — команду дали, чтобы ломать — тоже, но чтобы перестали строить — команды не было. Разве не ясно?! Так теперь на Острове и строят и ломают одновременно, стремясь выполнить квартальные планы. За завершение стройки дадут награды, если только строителей не обгонят разрушители, которые тоже хотят награды.
Хуго продолжал тянуть себя за уши. Но он уже понял, что ему втолковывала Мелинда. Он видел в России всякое, его уже не удивишь, да разве только у русских такая путаница… Здесь, как у Господа Бога, тоже ведь сначала сделали черта, теперь же стараются его изжить. Но Мелинда, давая совет Хуго идти ломать дорогу, показала себя, как всегда, практичной: те, кто ломал, должны были сдавать рельсы государству, шпалами же можно было распорядиться по своему усмотрению, а они — первоклассная древесина.
Алфред и Эдгар наконец уехали. Алфред гнал «мерседес», чтобы не отвлекаться на разговоры, чтобы занять себя дорогой и машиной. О чем им говорить? Каждый знал, что другой его не поймет. Или не захочет согласиться. У каждого своя истина. Оба друг друга осуждали. Один — за веру в божественный мир, другой — за неверие в этот мир…
А война продолжалась. Люди, еще вчера диктовавшие условия жизни другим, сегодня изобретали способы спасти свою шкуру. Датские журналисты обратили внимание, что через их страну из Германии в Швецию следовали странные «беженцы», которых в Швеции направляли в специальные лагеря, полагали, что спасаются недавние «спасители» Европы.
Несмотря на ожесточенное сопротивление германских частей, союзные войска окружили Нюрнберг. В Швейцарию тайно прибыл известный германский террорист и доверенное лицо фон Папена — майор Вольдемар Пабст; в Париже же командир особого отряда «Давид» обвинен в пытках и убийстве ста двадцати (всего-то!) давидов и моисеев — французских патриотов, и спасти свою шкуру не сумел. Советский Союз опять заключил пакт о взаимопомощи с Польшей (обожают, однако, некоторые специалисты заключать пакты) и, надо полагать, о ненападении… Сталин по этому поводу произнес речь, сказал много теплых слов, полных сочувствия, в адрес многострадального польского народа. Молотов же, говорили, упаковывал чемоданы, собираясь посетить американского президента Трумэна. До чего беспокойная жизнь у дипломатов! А диапазон контактов каков! Вчера заверения в вечной дружбе высокопоставленным нацистским вождям, сегодня — к Трумэну надо…
Братья въехали в Журавли. Город жил, казалось, безмятежной, обыденной жизнью, в таком же мирном течении от восхода до захода солнца, как и речка Тори течет зимою и летом из года в год. По улицам прохаживались военные, лишь изменился цвет и покрой мундиров; сновали женщины, дети гонялись за собаками, собаки — за кошками, кошки — за воробьями, вполне мирная жизнь.
Выехав на площадь перед старой ратушей, Эдгар обратил внимание на толпу людей на Новой улице, как раз там, где друг против друга стояли штаб истребительного батальона и городской комитет партии — и тот и другой с красными флагами над подъездами.
Что там такое могло быть? Обычно в этом месте не митинговали. Алфред повернул туда: что ему бояться, ведь кому в конце концов принадлежит «мерседес»?..
Людей — несколько сотен. Военные и гражданские, мужчины, женщины, дети. В отдалении взвод солдат с винтовками. Опять, что ли, людей отправляют? Близко подъехать нельзя было, «мерседес» пришлось оставить. Скоро они прямо на тротуаре увидели ряд гробов, покрытых венками, еловыми ветками. Эдгар шепотом расспросил незнакомого крестьянина.
— Перезахоронение… С леса Смотригора, из ям. Другие с восточного берега Сырве, из Закатного леса тоже… которых немцы и самообороновцы расстреляли, — разъяснял словоохотливый крестьянин, — лесник эти ямы показал. Он как-то услышал в лесу стрельбу. Взял ружье и пошел смотреть. Продираясь сквозь кустарник, наткнулся на самообороновцев у большой ямы, а в ней наполовину песок, из песка же торчали ноги, руки, волосы. У самообороновцев как раз перекур был. Когда лесник к ним вышел, на него нацелили винтовки, велели убираться и помалкивать, если жизнь дорога…
На крыльце исполкома произносила речь знакомая фигура: Алфред разыскивал его в сорок втором по приказу майора Майстера. Было известно, что тогда он состоял начальником НКВД и был задушевным другом самого Павловского, начальника военной разведки, — Рииз!.. А может, его брат? Хорошего про этих братьев в народе не говорили.
Рииз с пафосом кричал о жертвах фашистских убийц, которыми пали лучшие люди Острова. Надрываясь, он призывал не забывать злодеяния фашизма. Народ аплодировал, как аплодировал и в сорок первом. Все повторяется. Гробы стали погружать на грузовики. Братья Рихарды, верующий в Бога и неверующий, осторожно расталкивая людей, пробирались к оставленному в стороне «мерседесу». Траурная процессия медленно двинулась в направлении парка. Играл оркестр. «Мерседес» следовал за процессией. Пришли в парк, дошли до древнего равелина, здесь вырыта общая могила. В стороне валялись плоские, из доломита выпиленные блоки — части огромной монументальной стенки с выгравированными фамилиями захороненных.
«Этим хоть памятник поставят, — мелькнула у Алфреда мысль, — а тем, предыдущим, которых убили в замке, кто поставит памятник им?»
Построились солдаты, готовясь дать залп из винтовок. Залп раздался, когда «мерседес» уже подъезжал к дому Эдгара. Братья коротко попрощались, и Алфред включил зажигание. Он понял: с «мерседесом» необходимо расстаться как можно быстрее.
Схема будущих действий представилась ему тут же. Все очень просто, он ведь с пользой для себя эксплуатировал эту машину: разъезжая по Острову, он нашел себе место, где при надобности можно отсидеться, переждать, пока в городе улягутся страсти, обычные при перемене власти; кончится война, а там, может, все как-нибудь образуется. Это небольшая деревня в нескольких километрах от Кишмялягушки. Называется Пэйду (Прятки). Всего шесть дворов на разном расстоянии друг от друга. Расположена деревня в лесу, дорог приличных сюда нет, вполне соответствует своему названию.
Население Прятки — пожилые люди, напуганные войной, — два старика да несколько старух. Село бедное именно потому, что почти нежилое. Дом себе Алфред высмотрел у самого леса. Соседи — беззубые старик со старухой. Расспрашивая их, он установил, что владельцы хутора Куриный Нос подались через море, осталась одна их родственница, одинокая женщина, служит в аптеке Кишмялягушки, если, конечно, аптека еще функционирует, — старые сельчане из Прятки там давно не были.
Алфреду не составило труда отыскать эту родственницу и договориться относительно аренды. Заодно подробно выспросил про Прятки и узнал, что таких, кого бы ему опасаться, в деревне нет. Он несколько раз заезжал к Хермине в Кишмялягушки, привозил денег, сколько сумел наскрести, достал для нее керосина, сахарина и стал ей почти близким человеком. Теперь, похоже, настала пора туда переселяться.
В тот вечер, перед переселением в Прятки, Земляника, как уже повелось, раскладывала карты, и вышли у нее опять бубновая шестерка, десятка крести и червовый туз острием сердечка вниз — перемена места жительства. Сказать, что такая перспектива ей нравилась, — не скажешь. В городе ей все же веселее. Но в душе она не сомневалась: этим кончится. Не станет Алфред служить у… «мерседеса», не таков. И в глубине души она этим гордилась: женщине все же небезразлично, кому дарить свою нежность, ей все-таки предпочтительнее, чтобы то был Мужчина.
Собираться им было недолго. Грузовик не понадобился. Даже без «мерседеса» можно было обойтись. Но все же шикарно ехать в укрытие от НКВД за счет… НКВД: в народе эту организацию по-прежнему называли так в память того времени, когда Рииз был ее начальником.
Они сели в этот роскошный лимузин поздно вечером, чтобы ехать на запад столько, сколько возможно. Хорошо, что в старом крестьянском доме сохранились необходимая утварь и изъеденная жучком деревянная мебель. Сохранилась потому, что такое старье никому не нужно, к тому же его тут некому растаскивать. Да, ценности эта мебель не представляла, но как удобно для тех, у кого теперь ничего не стало.
Доставив в Прятки Землянику с вещами, он вернулся в город, оставил «мерседес» в гараже, куда обычно пригонял машину каждый вечер, не сомневаясь, что его маневры у гаража не оставались незамеченными в коричневом коттедже.
