Владимир Разумневич - Веснушки — от хорошего настроения
В лицо ударяет упругий ветер. Он шумит в ушах, горячит щёки. Хорошо! Летишь, как космонавт, в состоянии полнейшей невесомости.
Поворот за поворотом — мимо цепких колючих кустов шиповника, мимо одинокой сосны на склоне, мимо гряды пней, возвышающихся снежными холмиками…
Под ногами густая снежная насыпь, ещё не вспугнутая лыжниками. Белые хрустальные крошки бросаются врассыпную из-под лыж. До чего же здорово чувствовать себя первым, прокладывающим для других опасный путь! Жаль, что Тим не видит, какой у него храбрый «солдатский сын»!
Тр-р-рах!.. Что-то пронзительно звенит, оглушает, наваливается на Стасика, больно ударяет по голове. Темнеет в глазах.
Какое-то мгновение он ещё видит на другом берегу игрушечное здание школы-интерната, ленты дорог, разбегающихся в разные стороны, маленьких суетливых людей на опушке леса…
Потом всё это уходит в таинственный мрак. Ощущение боли вдруг пропадает. Он ничего не слышит, ничего не видит, ничего не чувствует…
Глава IX. Девочка с косичками
— Ну очнись же!.. Очнись!.. Что же ты?..
Это первое, что слышит Стасик сквозь дрёму.
Сознание с трудом возвращается к нему. Он вздрагивает и открывает глаза.
Над ним склонилась голова с косичками, торчащими в разные стороны. А рядом, высунув язык, дышит в лицо Стасику взъерошенный Бобик.
«Может, мне это снится?» — думает Стасик.
Нет, это не сон! Над ним склоняется Тома Асеева, живая, настоящая.
Вот чего он ожидал меньше всего — встретить в лесу Тому! Но она здесь. Тормошит его, трёт щёки. Белый платок сполз на плечи. На лице испуг.
Стасик упрямо закусывает губу и пытается встать, цепляясь руками за дерево. Напрягает все силы. Но ноги не держат, подкашиваются, дрожат, боль отдаётся во всём теле.
— За меня держись… Вот так, — ласково уговаривает Тома.
Она крепко обхватывает Стасика, и он делает первый шаг, неуклюжий, робкий.
Рядом, взвизгивая, прыгает ликующий Бобик.
— Откуда здесь Бобик?
— Владимир Семёнович послал и наше звено за ветками для кроликов. А Бобик — он ко мне привязался — привёл сюда, по твоим следам…
— Собака — друг человека! — с гордостью говорит Стасик.
— Тебе-то как? О дерево ударился? Больно? Да?
— Ничего, до каникул заживёт.
— Я думала — замёрз: щёки синие и нос тоже. Снегом оттирала, пока ты глаза не открыл.
— Спасибо.
— Ну вот ещё! Бобика благодари.
— Бобик и так всё понимает. Он умный.
— А я, выходит, глупая?
— Ты тоже умная.
К Стасику постепенно возвращаются силы.
Они с Томой встают на лыжи и вдвоём взбираются в гору, где Стасик оставил собранные ветки. Стасик хочет захватить обе вязанки, но Тома не разрешает:
— Тебе нельзя. Ты больной. Я помогу…
Она берёт вязанки, и они спускаются к Волге, идут к противоположному берегу. Рядом, помахивая хвостом, бежит Бобик.
— Знаешь, — неожиданно сообщает Тома, — сегодня утром те три рубля, из-за которых тебя в круг позора ставили, нашлись! В книжке, на этажерке. Сама когда-то положила, сама же и забыла. Как открыла книжку, так и ахнула. Честное слово. Ты на меня не сердишься?
— Скажешь тоже! Ты же мне только что жизнь спасла…
— А если бы не спасла, сердился бы?
— Нет. Ведь меня тогда бы в живых не было.
Разговаривая, они взбираются в гору. По двору школы-интерната Стасик старается идти быстро, чтобы ребята не видели, какой он озябший.
В спальне за столом сидят Петька, Мирон и Колька Мерлин. Они сразу замечают, что лицо у Стасика посиневшее, как после купания в студёной воде.
— С чего это ты вдруг синим стал? — удивляется Колька Мерлин.
Стасик хочет объяснить, открывает рот и:
— Ап… ап… ап-чхи!
Снова хочет заговорить и снова:
— Ап… ап… ап-чхи!
На выручку приходит Тома:
— Он простыл, ребята. Его срочно надо уложить в постель.
— Пойду на ферму, — упрямится Стасик. — Скажу, чтобы кроликов покормили…
— И без тебя накормят!
Колька силой усаживает Стасика на кровать.
— Я уже совсем здоровый, — сообщает Стасик Томе. — Я могу… ап… ап… ап-ап-чхи!
— Будь здоров, Стасик! — говорит Тома и выбегает из комнаты.
Приятели хотят знать, что произошло со Стасиком…
— Мировая девчонка! — выслушав рассказ Стасика, заключает Мирон.
А Стасик от себя добавляет:
— Бобик тоже мировой, ап… ап… ап-чхи!
— Правильно! — в один голос соглашаются остальные.
Глава X. Отчего кружится голова
Не лежится Стасику на больничной койке.
— Какое сегодня число?
— Тринадцатое.
— Странно. Утром было тринадцатое. Сейчас тринадцатое. Когда же наступит четырнадцатое?
— Завтра. Не может же через каждый час наступать новый день.
— По-вашему, выходит, меня лишь вчера привезли в больницу. А по-моему, я тут полжизни провёл. Состарился уже, наверно.
— Что верно, то верно — старик! Полюбуйся!
Врач Ирина Константиновна вынимает из сумочки круглое зеркальце и подносит его к самому носу Стасика.
В зеркальце отражается похудевшее лицо, совсем будто чужое. Даже веснушек не видно. Зато нос смешно вытянулся, заострился. Под глазами синеватая опухоль, словно её подкрасили химическим карандашом.
Быстро же меняет болезнь человека! На второй день после катания на лыжах у Стасика поднялась температура, стало знобить. Не голова, а кузница — весь день назойливый звон. А чуть поднимешься — невидимые кузнецы так забарабанят по затылку, что в глазах двоится и ноги подкашиваются. И приходится снова ложиться и ждать, когда утихнет болезненный перезвон в голове.
Удары стихают постепенно, отдаются в темени всё глуше. Кузнецы устраивают передышку. Чёрные лихорадочные запятые убегают из глаз, рассеиваются.
Стасик щупает руки, ноги, живот — всё на месте, всё точно такое же, как неделю, как месяц назад. И всё же он больной. Голова горячая, как печка. Так и пышет жаром. Откуда берётся этот жар? Голова должна быть холодной как лёд — простуженная, а она вон как накаляется!
Ирина Константиновна кладёт ему на лоб мокрую повязку. От её прохлады голове и всему телу приятно. Тянет ко сну.
Дремоту рассеивает голос. Он доносится откуда-то издалека, словно из-под пола. Голос знакомый, неторопливый, тревожный:
— Как здоровье, Стаська? Голова не болит?
Стасик видит перед собой узенькие карие глаза Мирона. Он в большом белом халате. Ног и рук из-под халата не видно. Болтаются одни рукава с тряпичными тесёмками.
Мирон садится на табурет рядом с кроватью и кладёт на постель открытку с изображением медвежат в лесу.
— В нашем ларьке продаются. Последних медвежат купил. Больше нет.
— Спасибо, — говорит Стасик и прячет медвежат под подушку. — Голова не болит, когда лежу. Но как только встану…
В дверях показывается долговязый Колька Мерлин.
— Как твои дела? — справляется он, застёгивая на ходу халат. — Голова здорова?
Колька торжественно вручает ещё одну открытку с медвежатами. Стасик и её суёт под подушку, снова начинает рассказывать о своей голове.
Не успевает кончить, как в палату осторожно входит Петя.
— Я не помешаю тебе, Стасик? — спрашивает он почему-то шёпотом. — Как голова?
Приходится начинать рассказ о голове сначала.
На белый столик перед койкой Петя кладёт три конфетки «Раковая шейка» и открытку.
— Опять медведи?! — изумляется Стасик. — У меня теперь медведей больше, чем кроликов. Открою в больнице медвежачью ферму.
— Чернявка, Стасик, вчера окролилась. Восемь детёнышей. И все шевелятся.
— Вот здо́рово! Береги, Петька, крольчат. И главное, думай больше. Мозгами, а не макушкой. А то ещё кота крольчатам подсунешь.
— Я не подсовывал… Это же ты…
— Петька, прикуси язык, — повышает голос Мирон. — Больным о плохом напоминать вредно. С ними говорят только о приятных вещах.
— Что же, приятного у нас тоже много. Хоть отбавляй. Сегодня, например, по арифметике Мирон двойку отхватил…
— Петька, прикуси язык, — ещё строже требует Мирон. — Расскажи лучше, как ты таракана испугался…
— А ты лошади на конюшне чуть ногу не отдавил…
— Сейчас перецарапаются, как кошки. Да ладно вам! — прерывает их спор Колька Мерлин. — Скажите лучше Стаське, как мы его крепость по-новому перестраиваем. Со всех сторон бойницы и пушки. Отразим натиск любого неприятеля!
— У кроликов чесотка, — снова вступает в разговор Петя. — Чешутся и чешутся, как шелудивые. Йодом их полечить, что ли?
— Только попробуй! Самого йодом измажу. Запляшешь. Болячки нужно керосином мочить через каждый день. А потом маслом мажь. И всё в порядке! Клещи как миленькие подохнут.
